Количество вранья об СССР перевалило критическую черту — Михаил Трофименков

Интервью российского кинокритика и киноведа, кандидата искусствоведения, одного из авторов «Большой Российской энциклопедии» и кинословаря «Новейшая история отечественного кино 1986—2000» Михаила Трофименкова корреспонденту ИА REGNUM

ИА REGNUM: Михаил Сергеевич, в чем состоит идея сквозного кинопоказа «Союз нерушимый», который Вы проводите в Доме кино Санкт-Петербурга уже второй сезон?

Михаил Трофименков: Это программа, которую я делаю в Ленинградском доме кино вместе с искусствоведом Мариной Кронидовой. Программа действительно называется «Союз нерушимый», и она приурочена к столетию Советского Союза, которое мы будем отмечать, а кто-то, может быть, не будет, но — к 30 декабря 2022 года.

Смысл нашего проекта заключался в том, чтобы этот проект — а я человек левопатриотических взглядов — напомнил о Советском Союзе. О Советском Союзе, построенном на принуждении особого рода. Как о государстве, построенном на принуждении к дружбе народов. Потому что Советскому Союзу удалось на протяжении нескольких десятилетий то, что удалась только разве что в Югославии, Иосипу Брозу Тито — замирить, примирить многовековые, очень часто кровавые «контры» и заставить народы складываться в историческую общность. Я часто говорю о том (и в этой шутке есть лишь доля шутки), что Советскому Союзу не хватило буквально всего лишь двух поколений для того, чтобы все представители всего Советского Союза переженились, переспали и чтобы эти связи стали неразрывными.

ИА REGNUM: Какие фильмы и по какому принципу были выбраны для Вашего проекта?

Михаил Трофименков: Есть советские республики, в которых всегда есть главный, самый важный, но иногда несправедливо забытый фильм, который надо показать. Например, Азербайджан. Это фильм «Допрос» Расима Оджагова.

Наверное, это лучшая роль Александра Калягина, это потрясающий случай, и фильм, который потом получил государственную премию СССР. Этот фильм снимался по личному распоряжению Гейдара Алиева. Когда я смотрел этот фильм, мне было 14 лет. Тогда были очень популярны политические детективы Дамиано Дамиани… И вдруг мы видим советский фильм, где не то что Сицилия или Корсика, а вдруг какой-то «дикий запад» в Азербайджане. Фильм о тотальном разложении общества, о разложении кланов, и об одиноком следователе, который нелеп, он всего лишь капитан, когда все его сослуживцы уже минимум как полковники. И он пытается распутать паутину этой коррупции, и в конце фильма уходит спиной от экрана, и ты понимаешь, что сейчас ему выстрелят в спину. Это был сценарий Рустама Ибрагимбекова, и это был политический жест Гейдара Алиева в борьбе с теми коррупционными кланами, которые он ломал, приходя к власти в Азербайджане. Это фильм был своеобразным «воплем отчаяния». И это был единственный жесточайший советский политический детектив, действие которого происходило «здесь и сейчас». Расим Оджагов был лучшим азербайджанским режиссером, а Рафаил Камбаров — лучшим азербайджанским оператором. И было понятно, что надо было показывать именно «Допрос».

Также у нас не было сомнении по поводу Армении. Армения, конечно, разбрызгивает все свои таланты по всему миру, будь это советское, французское, межнациональное, да даже ведь и кино бывшей УССР — если вспомнить Романа Балаяна. Везде армян работает гораздо больше, чем, собственно, на «Арменфильме». Но про армянское кино у нас тоже не было никаких сомнений — мы выбрали фильм Генриха Маляна «Мы и наши горы «.

Это история про пастухов, которые съели чужую овцу. Но это абсолютный Ионеско, или абсолютный Кафка, включая прекрасных актеров — Артаваза Пелешяна, Фрунзе Мкртчана. В общем, с армянским кино сомнений не было.

Перейдем к литовскому кино. И, конечно, понятно, что в этой истории надо было показывать именно «Никто не хотел умирать » Витаутаса Жалакявичуса, потому что это шедевр уровня Ингмара Бергмана. Это как если бы Бергман снимал вестерны о борьбе за советскую власть. При этом в Литве были и другие прекрасные фильмы, например «Хроника одного дня» того же Жалакявичюса с Бронюсом Бабкаускасом.

Но «Никто не хотел умирать» — это абсолютно чеканный шедевр. С гениальными финальными репликами: «Ты не знаешь, какая боль! — Не знаю!» Там всё было понятно.

В Эстонии был совершенно гениальный, мрачнейший мизантроп Кальё Кийск. Вся философия его творчества выражается его названием его фильма «Безумие». Он считал, что весь ход истории — это безумие, но при этом спокойно возглавлял партийную организацию студии «Таллинфильм», был депутатом, членом ЦК компартии Эстонии и первым секретарем Союза кинематографистов Эстонской ССР, и прочее. Но мы выбрали для показа у нас фильм «Цену смерти спроси у мертвых».

Очень страшный фильм о белом терроре после подавления коминтерновского восстания в Таллине в 1924 году. И очень яркая актерская работа Юозаса Киселюса. При этом жизнь Кальё Кийска очень необычна. Он же служил в СС, воевал под Нарвой. А потом достиг высочайших номенклатурных постов. Потом в Википедии написали, что 40 лет он успешно скрывал свое эсэсовское прошлое… Хотя как можно подобное скрыть в такой маленькой стране, как Эстония, где все друг друга знают на расстоянии от одного хутора до другого?

Из латвийского кино тоже было очень непросто выбрать, потому что Латвия это, в первую очередь, очень высокого качества жанровое кино. Прежде всего, это фильмы Алоиза Бренча — «Подарки по телефону», «Двойной капкан» и так далее. Была замечательная Дзидра Ритенберга, вдова Евгения Урбанского, которая сняла один из самых страшных триллеров «Самая длинная соломинка», в главной роли с Георгием Тараторкиным. Действие фильма происходит в руинах Риги 1945 года, и главный герой в нем такой «Клинт Иствуд», и человек, явно вернувшийся с того света, чтобы восстановить справедливость.

Но в результате мы выбрали Роланда Калнынша, фильм, известный под двумя названиями: «Камень и осколки» и «Я все помню, Ричард». Был и первый вариант названия: «Родина, прости». Кальнынш — человек, у которого Советском Союзе из всех латвийских режиссеров была репутация режиссера с самой тяжелой цензурной судьбой. Цензурой был зарублен на корню и не сохранился — сохранились только отрывки — его фильм «Приморский климат», был его фильм о рок-н-ролльных музыкантах «Дышите глубже», который был прикрыт и не вышел в прокат. В общем, у него было очень много проблем в Советском Союзе, а теперь в Латвии о нём пишут, что он был агентом КГБ, что об этом найдены документы. То есть почти так же, как в Литве пишут подобное о Донатасе Банионисе. При этом, если честно, лично я уверен, что Донатас Банионис действительно сотрудничал с КГБ, и я последний, кто бросит в него за это камень.

ИА REGNUM: А откуда такая уверенность?

Михаил Трофименков: Донатас Банионис был совершенно очарован разведческой романтикой на съемках «Мертвого сезона», Конаном Молодым и Рудольфом Абелем — ведь он общался с ними. И, видимо, как-то по-актерски был в них влюблен. Потом он был признателен, как сам признавал, «пьяному майору СМЕРШа» за то, что тот, когда Красная армия вошла в Литву в 1944 году, и, как говорил Банионис, «все молодые актеры паневежисского театра побежали, и я побежал». Все побежали и почти убежали вслед за фашистскими войсками от «русских варваров». И только Донатаса Баниониса «пьяный майор СМЕРШа» поймал на линии фронта, выстрелил в воздух, развернул лицом обратно к Литве и дал пинка. И Донатас Банионис писал о том, что он этому майору по гроб жизни признателен, потому что самое высокое, чего достигли те, кто убежали — должность главного инженера на заводе по производству «Кока-Колы» в Канаде. И поскольку нынешняя литовская власть инкриминирует Донатасу Банионису выполнение деликатных поручений КГБ по распропагандированию литовской эмиграции во время его гастрольных поездок в США и Канаду. Я думаю, что он, имея свой опыт и имея возможность сравнивать, чего достигли он или Юозас Мильтинис, оставшись в Советском Союзе, с тем, чего достигла эмиграция, очевидно. Он сам был живой агитацией за Советский Союз.

ИА REGNUM: Но вернемся к Роланду Калныншу…

Михаил Трофименков: Вернемся. Мы показываем очень тяжелый его фильм «Я всё помню, Ричард» о латвийских эсэсовцах, о рижской «золотой молодежи», которая в 1941 году идет служить немцам, проживает всю эпопею латвийских эсэсовцев. И кто-то из них возвращается к нормальной жизни, осознав свои ошибки, а кто-то нет. И всё, что мы видим на экране, мы видим глазами человека, который возвращается в Ригу 9 мая 1965 года. Не совсем понятно, откуда он возвращается. Можно предположить, что он отсидел, а потом остался на Крайнем Севере и там работал, искупил вину и вернулся в Ригу встретиться с бывшими соратниками. И это кино очень сильное, потому что оно, как и очень многие другие лучшие советские фильмы, показывает глубокую сложность устройства советского общества. Потому что Советский Союз, который был, нам уже много лет представляют как какую-то топорную, примитивную структуру, на самом деле был очень сложно организованным механизмом, где было место и для лучшего, и для худшего. И для чтения лекций о готической архитектуре для рабочих на шахтах Донбасса, и для какого-то идеологического идиотизма. И для сложнейшего нюансированного кино Юлия Райзмана, Ларисы Шепитько, Глеба Панфилова, Алексея Германа, Киры Муратовой. Иногда даже о признанных лучших образцах советского кинематографа говорят: «Это же антисоветское кино! Как оно могло появиться»?

Дальше. Не вызывала сомнения Киргизия. Почти все главные киргизские фильмы были сняты по произведениям Чингинза Айтматова. И все они были сняты Болотбеком Шамшиевым. Нам не хотелось брать на свой показ ни «Белый пароход», ни «Ранние журавли» или что-то подобное и известное. И для нашего показа мы нашли наименее известный фильм «Эхо любви».

Фильм 1974 года, о том, как люди, работающие на метеостанции, далеко от цивилизации, находят то ли потерявшего память, то не желающего вспоминать о чем-то обожженного молодого человека. Может быть, он преступник, может быть, с ним что-то случилось. И там возникает почти хичкоковское напряжение — его выхаживают, он живет с ними, это всё далеко от цивилизации. Не по местными нравам, не про местным традициям — донести на него, чтобы понять, что делать, понять, кто этот человек, хороший он или плохой.

А в истории с Узбекистаном — были истории, когда не знаешь, что выбрать. Потому что много лет в Узбекистане работают и здравствуют два замечательных кинематографиста, два гениальных режиссера мирового уровня — это Али Хамраев, который ассоциируется прежде всего с истернами «Седьмая пуля» или «Красные пески». Он дружил с Микеланджело Антониони и был признан основоположников «новой волны», автором «Белых аистов», например. И Антониони сказал ему, что «… такой фильм, как «Белые аисты», я смог бы снять, а вот такой фильм, как «Без страха», я снять бы не мог…». А фильм «Без страха» надо сейчас показывать на каждом перекрестке. Потому что это фильм о том, как в конце 20-х годов узбекские женщины снимают паранджу в дальних аулах, и их за это убивают. Это абсолютно античная трагедия смены веры. Но показать его в России невозможно, потому что нет даже качественной копии.

И второй гений, работавший тогда в Узбекистане — это Эльер Ишмухамедов. Его трилогия — «Нежность», «Влюбленные» и «Какие наши годы» с Родионом Нахапетовым — очень известна. В ней весь интернационализм Ташкента и советской Средней Азии представлен великолепно. Герои — и русские, и узбеки, и таджики, и греки, которые возвращаются на свою родину после демократизации. И в этом фильме чувствуется по-настоящему легкое дыхание. Такого легкого дыхания, с моей точки зрения, не было даже у Марлена Хуциева. Но между Али Хамраевым и Эльером Ишмухамедовым мы выбрали для показа фильм Равиля Батырова «Яблоки 41 года». До недавних пор, к своему стыду, я и сам не видел этого фильма, и посмотрел по совету умнейшей и многоопытной Ады Ставиской, продюсера «Улиц разбитых фонарей», «Тайн следствия», и тому подобных сериалов. Когда я рассказал ей о нашей программе, она посоветовала мне посмотреть именно фильм Равиля Батырова. Казалось бы, по описанию это кино… никогда нельзя доверять аннотациям советских фильмов. Как и вообще аннотациям фильмов доверять нельзя. По сюжету, старый колхозник собирает в декабре 1941 года вагон яблок и везет защитникам Москвы. Его постоянно «отпинывают», «куда ты прешь, дед?». В фильме появляются какие-то классические персонажи road movie, какие-то мальчишки, которые пристают к поезду, какие-то воры, негодяи, которые пытаются нажиться на всенародном несчастье. Но смысл фильма в том, что это «фильм-перевертыш». Потому что главный герой рассказывает всем об этой истории, ему никто не верит. И в кишлаке, где он живет, отдыхают молодые студенты ВГИКа, и тоже смеются над ним. А потом старик умирает, а они находят хронику, из которой понимают, что всё, что он рассказывал, было правдой.

И так же сложно было выбрать какой-то один фильм из грузинских. Потому что и братья Георгий и Эльдар Шенгелая, и Ираклий Квирикадзе, и Александр Рехвиашвили. И тогда мы решили взять такой фильм-реквием по Советской Грузии, по Советскому Союзу, по дружбе народов и вообще по нормальной жизни — «Солнце неспящих» Теймураза Баблуани. И, конечно, надо было бы его ставить на закрытие программы. Но, раз уж мы придерживаемся алфавитного принципа, то мы его уже показали весной.

В других республиках СССР было проще. Например, Молдавия, и Эмиль Лотяну, который ассоциируется у нас со всей прекрасной цыганщиной. Но ведь у Эмиля Лотяну был и совершенно другой фильм «Это мгновение», посвященный гражданской войне в Испании. И фильм «Красные поляны», который мы непременно покажем. Это как бы и этнографическое кино, и «новая волна».

ИА REGNUM: А что Вы взяли в свой проект из фильмов бывшей [УССР]?

Михаил Трофименков: Николай Мащенко, «Комиссары», 1970 года. Это шедевр, коктейль из молитвенного национализма и противостоящего ему красного богоборчества, и из каких-то хтонических, мрачных мотивов, хотя всё это, на самом деле, по мотивам очень простой повести Юрия Либединского. Повесть рассказывает о том, как после окончания основных сражений Гражданской войны собирают красных комиссаров, которые не знают в своей жизни ничего, кроме Гражданской войны, и ничего, кроме войны, не умеют. Их собирают, чтобы адаптировать к мирной жизни, для того чтобы они стали председателями коммун, земледельцами.

1969 год и прилегающие к нему годы — интересный период, когда один за другим шли юбилеи: Великой Октябрьской революции, Красной армии, Ленинского комсомола. И к каждому такому юбилею советские кинематографисты выдавали серию шедевров, половину которых советская власть запрещала, как, например, «Комиссара» Александра Аскольдова или «Интервенцию» Геннадия Полоки, а половину выпускала. Хотя, на мой взгляд, «Седьмой спутник» Григория Аронова и Алексея Германа был фильмом намного более суровым, фильм о заложниках, которые сидят и ждут расстрела, чем верноподданнический «Комиссар» Аскольдова.

Так вот, Николай Мащенко превратил эту простую историю о том, как рубак, борцов с махновщиной, пытались приспосабливать к мирному будущему, в мистическую историю. Их собирают в каком-то бывшем монастыре, и Николай Мащенко снимает каждого из них на крупном плане, как иконописные портреты. И из их разговорной музыки понятно, что все они уже давно погибли — кто в Крондштате, кто на Тамбовщине… Блуждающая камера, монастырь. Мертвые комиссары в монастыре, а в лесу — мертвые петлюровцы. Лес снят как у Фрица Ланга в «Нибелунгах», или как у Александра Довженко и Юлии Солнцевой в фильме «Звенигора».

В этом фильме играют гениальный Иван Миколайчук с его черными кругами под глазами и потрясающая Лариса Кадочникова. Она исполняет роль любовницы мертвого петлюровца, которая работает преподавательницей мертвых комиссаров. Там есть потрясающая сюрреалистическая деталь — мертвый петлюровский сотник приходит из леса, и мы понимаем, что с ним что-то не в порядке. Он всё время пытается вспомнить стихотворение Лермонтова «Горные вершины…» и всё время не может. Это очень мистическая и очень гоголевская история — «Вий», «Страшная месть»… Это сумма всей малороссийской киноэстетики и малороссийского самосознания.

ИА REGNUM: Фильмы из Таджикистана и Туркмении?

Михаил Трофименков: Из таджикского кино мы взяли фильм «Встреча у старой мечети», 1969 года. Режиссер — Сухбат Хамидов. Это настоящий, классический истерн, где рубка с басмачами очень смешно связана с темой кинематографа. По сюжету, в старой мечети какой-то сбежавший эмир зарыл свой клад. Потом пришли большевики, сделали из мечети кинотеатр, и басмачи хотят ворваться в этот кинотеатр и этот клад забрать.

Из туркменского кино мы взяли фильм «Десять шагов к востоку» Хангельды Агаханова и Виктора Зака, 1961 год. Он замечателен тем, что его снимал оператор, который позже снял «Девять дней одного года», — Герман Лавров. Это шпионская история середины 50-х — начала 60-х годов, когда культ личности уже закончился, а оттепель постепенно раскручивалась. И не все режиссеры понимали, о чём теперь можно снимать. Было понятно, чего снимать не надо — фильмов типа «Падение Берлина». А что надо снимать? Поэтому снимали классику, «12 ночь», «Отелло», «Укрощение строптивой»… И, резонно полагая, что этот жанр всегда нужен, снимали «шпионское кино». Фильм «Десять шагов к востоку» о том, как шпиона засылают в геологическую экспедицию в туркменской пустыне. Но снято это так, как если бы снимали «Андалузского пса» Луиса Бунюэля. Но в туркменской пустыне. С крупными планами сражающихся друг с другом скорпионов, с камерой, которая то становится на голову, то заваливается на бок… Шедевр операторского авангарда. Сейчас бы это назвали «психоделическим кино», но тогда операторы еще не употребляли психорасширяющих веществ. Это один из моих любимых фильмов, и я лично включил его в программу. Имею право на произвол.

ИА REGNUM: Как Ваш проект встретила аудитория в Санкт-Петербурге?

Михаил Трофименков: Кинопоказ «Союз нерушимый» — не единственная наша программа. Например, была еще программа «Страна мечтателей, страна ученых».

На наши показы приходит много молодых людей. Среди них, например, был рэпер Рич. Помимо того, что он рэпер, он чудесный поэт, и при этом хороший детский поэт. И, посмотрев фильм «Улица Ньютона, дом 1» (а это фильм о молодых математиках, с атмосферой времени, научных спорах, чтением стихов под памятником Маяковскому в Москве), он подошел ко мне и сказал: «Знаешь, я хотел бы жить среди этих людей».

В том же цикле мы показывали фильм «Четверо» Василия Ордынского 1957 года об эпидемии неведомой болезни в Сибири, куда отправляются, жертвуя собой, четверо молодых ученых-эпидемиологов.

Так вот, молодых людей, которые приходят на наши показы, интересует не столько кино как кино, а кино именно как зеркало эпохи. Благодаря секретарю Союза кинематографистов Санкт-Петербурга Сергею Снежкину в 2018 году наконец-то возобновил свою работу легендарный Большой зал в Доме кино Санкт-Петербурга, и была большая юбилейная программа повторных показов «фильмов с непростой судьбой», где показывали «Первороссиян» Александра Иванова и Евгения Шифферса, и фильм «Мальчик и девочка» Юлия Файта, и «Отпуск в сентябре » Виталия Мельникова. А потом уже мы с Мариной Кронидовой решили продолжить эту историю. И сделали первую программу — «Возвращение в Ленинград». Это фильмы, в которых город не только интерьер, но и герой. От «Чертова колеса» Григория Козинцева и Леонида Трауберга до «Нирваны» Игоря Волошина.

Всё это происходило с перерывами на ковид, а потом на месячное закрытие Дома кино вследствие столкновения двух бюрократических идиотизмов…

И тем не менее когда на показе фильма «Сорок первый» Павла Чухрая в кинозале мы включили «Интернационал», а потом включили гимн Советского Союза, люди действительно встали.

И, как мне кажется, молодые люди, которые приходят к нам на показы, часто приходят не за тем, чтобы насладиться шедеврами киноискусства. А потому что количество гадостей и вранья, обрушенных на Советский Союз, перевалило за такую критическую норму, что молодые люди хотят посмотреть — а как же это было? А как это увидеть? В кино. Потому что кино всегда честное. Кино всегда запечатлевает воздух времени. Кино всегда показывает нам, как люди улыбались, как люди плакали, как люди шли по улице и как выглядели эти улицы. Как одевались девушки. Как люди танцевали. Это то, что не подделать. Кино не может подделать воздух времени. Он всегда сохраняется. И молодой зритель, который приходит смотреть советские фильмы, он, как мне кажется, приходит прежде всего для того, чтобы посмотреть на атмосферу, на воздух. И я еще раз повторю слова Рича: «Я хотел бы жить среди этих людей».

ИА REGNUM: Правда ли, что на показы не приехал никто из приглашенных режиссеров или актеров бывших советских республик? Как они объясняют свои решения? Как Вы их объясняете?

Михаил Трофименков: Дело в том, что люди, работавшие на этих фильмах, это люди уже в серьезном возрасте. Из-за железного занавеса, который так или иначе опущен вокруг нас, этим людям трудно или невозможно до нас добраться. И этих людей осталось совсем немного. Была готова прилететь Шафига Мамедова, великая азербайджанская «шекспировская» актриса, исполнительница главной роли в фильме «Допрос». Но для того, чтобы прилететь в Санкт-Петербург, ей надо было лететь в Стамбул, ждать стыковочного рейса и снова лететь. Теймураз Баблуани, автор «Солнца неспящих» — в Париже. И тоже человек немолодой. Мы возлагаем большие надежды на Светлану Тома, которая готова приехать на показ фильма «Красные поляны». Мы надеемся видеть Ларису Кадочникову, когда дойдет время до показа фильма «Комиссары».

ИА REGNUM: То есть советское кино политика не разрубила?

Михаил Трофименков: Я думаю, что на 80% не разрубила. Я не выдаю свои слова за истину в какой-то инстанции, но всё же у нас было великое кино, и у нас, как сказал Эдуард Лимонов, «у нас была великая эпоха». И это ощущение осталось. Думаю, оно осталось у большинства кинематографистов. Конечно, есть некоторое очень странное количество мастеров советского кино, которые еще в 90-е годы сошли с ума и начали отрицать то, что они делали, отрицать, собственно, самих себя. Отрицать свою собственную славу и свое достоинство, отрицать свое собственное мастерство.

В 1995 году Витаутас Жалакявичус пригласил меня в Вильнюс, на 30-летие фильма «Никто не хотел умирать». Мы не были знакомы, но ему понравилось то, что я писал о его фильме. Как потом выяснилось, это были его поминки по самому себе. У него в сердце уже стоял шунт или стент, и он, очевидно, уже видел, как всё рушится, как падает. И он снял на трое суток гостиницу «Неринга» в центре Вильнюса (а эта гостиница в свое время была штаб-квартирой литовских «шестидесятников») и устроил там свою «отходную».

И на его приглашение не откликнулся, не приехал Альгимантас Масюлис, сказав, что «ему стыдно, что он снимался в фильме «Никто не хотел умирать».

Удивляет и Ада Роговцева, которая теперь воспроизводит какую-то дикую бандеровскую речь. Она стала такой «строгой бандеровкой». Роман Балаян, который встал на абсолютно националистическую позицию. Вячеслав Криштофович, который, как мне рассказали, отрастил чуб и тоже бандерствует.

Но кино создавалось и создается тысячами и тысячами людей. И крушение этой колоссальной системы киностудий, звезд, жанров… Я не думаю, что тысячи и тысячи маленьких и больших солдат советской киноиндустрии могут испытывать радость от того, что это чудо погибло. Но оно уже погибло. Я пессимист. Я бы хотел, чтобы все это возродилось, но…

ИА REGNUM: Что Вы думаете теперешнем состоянии «Ленфильма»?

Михаил Трофименков: Я думаю, что «Ленфильма» сейчас больше нет. Он есть как кинотеатр, как бизнес-центр, как книжная лавка или выставочный зал. Но я думаю, что «Ленфильм» должен быть именно кинофабрикой, даже не кинопроизводством, а именно кинофабрикой. Кино это производство, в лучшем смысле этого слова. А не бизнес-центр, не кофейня, не экскурсионная площадка, не букмекерская контора. Как то, что сейчас мы наблюдаем. Кино — это индустрия. И в этом смысле я восхищаюсь Кареном Шахназаровым, который сохранил «Мосфильм». И даже если бы на «Ленфильме» и сейчас производится два-три фильма в год, то мы должны понять: это не «Ленфильм». Должна быть фабрика. Кино должно быть таким же большим производством, как, например, машиностроение.

ИА REGNUM: А сейчас Вас ничто не привлекает к кинопроизводству?

Михаил Трофименков: Нет. Ситуация бессистемна. Нет индустрии. Но есть прекрасные режиссеры — Игорь Волошин, Александр Велединский, Михаил Брашинский, Алексей Федорченко, Николай Хомерики.

ИА REGNUM: А что Вы думаете о специальной операции и о наших действиях на линии фронта? У меня ощущение, что мы недостаточно решительны…

Михаил Трофименков: У меня тоже.

ИА REGNUM: Я понимаю, что Вы не военный эксперт. Но, тем не менее, что Вы думаете об этом?

Михаил Трофименков: Общественное мнение в лице всех, кого я слышу и знаю, тот же Захар Прилепин и Владислав Шурыгин, или Герман Садулаев, или другие серьезные люди, находящиеся в теме — кричат об этом. Конечно, речь идет о вещах крайне деликатных. Но мне не очень понятна военная деликатность с нашей стороны. При том, что пропагандистская война со стороны противника идет жесточайшая. Такой жестокой пропаганды против нас не было еще никогда. Хотя понятно, что всё это нарастало из года в год, а теперь дорастает до апокалиптических масштабов… Я не военный, и не могу сказать Генеральному штабу: «сделай то или сделай это». Я могу лишь слышать отголоски того, о чём сообщают мои друзья, которым я доверяю и верю. Анна Долгарева, Ренат Ессеналиев, Семен Пегов.

Если они говорят, что надо делать что-то еще, то они правы. Я слушаю тех и верю тем, кто находится на передовой.