Как уровень доверия в обществе становится главным фактором производства

Акцент капиталистической идеологии на эгоистичные интересы и конкуренцию дал экономической теории большой толчок к развитию — но, как оказалось, не в том направлении. К середине ХХ века казалось, что экономика наконец смогла стать точной наукой. Пол Самуэльсон (опубликовавший культовый учебник «Экономикс») и его разномастные последователи, опираясь на модель рационального homo economicus и изолированных (в первую очередь от социальных и психологических факторов) рынков перевели экономическую теорию на математический язык. Как обычно, это позволило экспертам делать строгие и однозначные выводы: больше свобод и мобильности для капитала, меньше государства и ущемляющих конкуренцию гарантий.

Кризис 1970-х годов на Западе позволил неолиберализму стать новой доктриной (некоторые историки предпочитают говорить о «вере»), прививаемой в институтах и меняющей общественное мнение. В этом заключалась двойная ирония. С одной стороны, пропаганда Холодной войны высмеивала «единственно правильное учение» марксизма. С другой, капитал мигрировал в «несвободные» развивающиеся страны, где сильное государство обеспечивало взрывной рост — в то время как Запад, даже если не исключать из ВВП финансовые спекуляции и пузыри, добился скорее роста неравенства, чем доходов населения.

Последнее стало излюбленным объектом критики, однако «научная точность» и здесь довлела над сознанием. Очевидно, что свободные рынки позволяли крупному бизнесу обогащаться; означало ли это, что такова цена всякого прогресса? В конце концов, при рабовладении или феодализме концентрация ресурсов у меньшинства позволяла им выйти за рамки простого воспроизводства и каждодневного выживания, продвигая вперёд цивилизацию. Радикальные мыслители требовали отказаться от погони за ростом показателей, чтобы дать широким массам возможность наслаждаться тем, что уже достигнуто. Показательна обострившаяся тогда критика узко понимаемого утилитаризма: что лучше, улучшать суммарный показатель богатства (пусть оно отходит в основном немногим), или же пожертвовать эффективностью ради равенства? Холодная война, безусловно, способствовала разделению мира на крайности: «уравниловку» и жестокую конкуренцию. Непривлекательность обоих альтернатив, в конечном счёте, лишь поддерживала статус-кво.

Впрочем, примеры провалов рынка и неолиберализма стремительно накапливались, и в самом лагере «экономикса» оформились критические направления — например, поведенческая экономика, обличавшая несоответствие реального поведения людей модели homo economicus. Роберт Фрэнк, не отказываясь от математического взгляда, пришёл к парадоксальному выводу: свободный рынок пожирает (игнорируемые им) внешние условия своего существования, а именно доверие, эмоции и этику. Вопрос состоит уже не в том, что «эффективная» экономика уничтожает «родовую сущность человека». По большому счёту, неолиберализм паразитирует на достижениях рабочих движений и социальных государств ХХ века. Так, Джейкоб Гольдштейн показывает, насколько государственные гарантии (то есть деньги налогоплательщиков) важны для развития спекуляций.

В последние десятилетия исследователи всё чаще обращаются к тому, как неэкономические факторы влияют на экономическое развитие. Нестабильность труда, классовое расслоение, упадок доверия, игнорирование реальных потребностей работников воздвигают стену на пути прогресса — именно её преодоление становится первым пунктом на повестке дня по всему миру. Рассмотрим несколько подобных исследований.

Социологи Лиана Исайян и Фируза Маильян (Economics and Sociology, 15.02.2022) провели широкое сравнение экономических показателей и составляющих «социального капитала» в странах по всему миру. Авторы нашли сильную связь между ВВП на душу населения (а также скоростью его роста) и доверием, как межличностным, так и институциональным. В частности, доверие (как и предсказывал Фрэнк) укрепляет сеть неформальных отношений, помогающих внедрять изобретения и новые идеи, финансировать рискованные инновационные и социальные проекты. Однако проблемы начинаются, если отделять доверие внутри небольших групп и между ними: перевес первого относительно второго, наоборот, накаляет обстановку и тормозит экономику. В частности, в самых богатых странах межгрупповое доверие идёт на спад. Отсюда вытекает странная зависимость: хотя в целом с ростом ВВП растёт и социальный капитал, чем богаче страна, тем меньше прирастает доверие (очевидно, речь идёт о контртенденциях — например, неравенстве).

Закономерность поясняют социологи Габриэль Отеро, Беате Волкер и др. (British Journal of Sociology, 13.04.2022) на примере Чили. Анализируя сети знакомств и контактов, они выделяют 6 «классов» населения: прекариат, рабочие, высший средний и т.п. Почти для всех них характерно отсутствие межгрупповых контактов. Однако следствия этого принципиально разнятся. Так, индивиды из рабочего класса имеют лишь небольшое число друзей и знакомых, не уважают общественные порядки, в целом чувствуют себя оторванными от общества. Высшие классы, наоборот, социально активны (но лишь в кругах более-менее равных), считают себя настоящими гражданами, преданы порядку (по крайней мере, на словах), общностям и объединениям. Авторы объясняют это двумя главными факторами: с одной стороны, недостаток контактов с менее привилегированными позволяет благополучным гражданам просто игнорировать проблемы и противоречия; с другой стороны, ресурсы позволяют им больше наслаждать жизнью (в том числе политической).

Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что плотная связь с узкой группой (для всех классов, но особенно для высших) значительно уменьшает преданность обществу в целом, даже по самооценке. В частности, низы гораздо сильнее отождествляют себя с нацией, чем верхи. Результаты можно перефразировать так: хотя богатство позволяет людям больше думать о других, реалии капиталистического общества ограничивают этих «других» тем же классом, а иногда и узкой группой/кланом. Как и в предыдущем исследовании, две эти тенденции нейтрализуют друг друга. К тому же, требуется ещё понять, что (или кого) разные классы понимают под «обществом». Социологи Кжелл Нордж, Виллем де Костер и др. (British Journal of Sociology, 12.03.2021) фиксируют типичный разрыв между социальными слоями в Нидерландах. Гражданская и политическая активность высших классов здесь соединяется с пренебрежительным отношением к остальному народу: массы по умолчанию «простодушны», «ничего не знают», не могут справиться и «простейшими» задачами поиска работы или самообеспечения, склонны к экстремизму и расизму. Люди считывают такое умонастроение, в частности, через невербальные сигналы «презрения» и стиль коммуникации политиков (уход от ответа, отсутствие объяснений, пустые пафосные речи и пр.). Материальное и политическое расслоение рано или поздно переходит в культурные различия, как подчёркивает социолог Гордон Ли (British Journal of Sociology, 12.03.2021) в исследовании изменения нравов китайских элит от поколения к поколению. Очевидно, что подобные тенденции, порождаемые высоким неравенством, сводят на нет доверие в обществе (вернее, выдвигают на первый план узкие интересы — пусть не индивидуальные, как считают апологеты капитализма, а классовые и клановые).

Возвращаясь к вопросу влияния неэкономических отношений на экономику, обратимся к социологам Юдит Ола, Юсмару Хидаяту и др. (Economics and Sociology, 14.02.2021), изучающим венгерские компании. По их мнению, ключевым фактором является межличностное доверие внутри организации: оно непосредственно влияет на производительность работников и циркуляцию идей, что повышает прибыль, а уже косвенно приводит и к установлению доверительных связей между фирмами и к отраслевому сотрудничеству. Особенно полезными являются коллективистские практики (постановка общих целей, за которые ответственна группа работников) и внимание к персональным нуждам (социалка). Впрочем, адекватность и уважительность начальства, карьерный рост, манеры поведения и премии также важны. В частности, гибкие (для всех участников) и неформальные договорённости оказались эффективнее жёсткого контроля. Что касается инноваций, то на них большее влияние оказывают усилия по распространению знаний и информации, повышению квалификации, связи между компаниями и принятие риска.

Социологи Изуф Луши и Гентжан Цера (Economics & Sociology, 14.04.2021) обращаются к аграрному сектору Албании. Здесь доверие играет ещё большую роль, поскольку позволяет заключать стабильные контракты, устраивающие обе стороны. Контрактное производство без доверительных отношений возможно, но значительно повышает риски для участников: дистрибьюторы в таких ситуациях склонны накладывать на фермеров жёсткие ограничения, не предоставляя никакой помощи или гарантий; что лишь подталкивает фермеров к обману, оппортунизму, минимизации усилий. С другой стороны, доверие способствует стратегической координации усилий, принося всем дополнительный доход и смягчая кризисные ситуации.

Стоит отметить, что неэкономические факторы (вроде чувства справедливости и равенства) позволяют найти выход даже при, казалось бы, прямом конфликте интересов. Социологи Оркан Надиров, Брюс Денинг и др. (Economics and Sociology, 14.02.2021) анализируют последствия перехода на прогрессивную или плоскую шкалу налогообложения (в первую очередь в Словакии, за 20 лет опробовавшую обе). Авторы сравнивают реальные экономические показатели стран, сменивших налоговый порядок, с предсказаниями на основе различных моделей и локальных экспериментов. Само изменение законодательства в любом случае бьёт по экономике. Однако исследователи установили, что переход на плоскую шкалу заметно снизил среднее количество рабочих часов; возвращение же к прогрессивной шкале не оказало негативного эффекта. В то же время более справедливая система налогообложения повысила уровень счастья работников. Анализируя данные по другим странам (Исландия, Сербия и пр.), авторы отмечают, что продолжительность работы зависит скорее от ценности свободного времени в сравнении с удовлетворённостью от процесса труда; шире — от настроений и культуры общества в целом. По большому счёту, акцент следует сместить с номинального денежного вознаграждения работников (и тем более собственников капитала) на условия труда и широко понимаемое качество жизни. На первый взгляд кажущиеся «косвенными» факторы могут больше дать для продуктивности, чем мышление в рамках homo economicus.

В этой связи интересно обратиться к исследованию «уровня уважения» социологов Полины Козыревой и Александра Смирнова (Социологический журнал, 28.02.2022). Авторы устанавливают связь между «толерантностью» (в широком смысле, включающем отношение к людям из другого класса), доверием и тем, насколько уважительно к индивиду относятся другие (по его самооценке). Наиболее остро это проявляется на рабочем месте: ощущение взаимного уважения на работе в разы повышает уровень доверия и веру в возможность взаимопонимания, несмотря на любые различия. Исследователи отдельно отмечают, что речь идёт не о материальном положении или обладании властью. Достаточно просто человеческого отношения друг к другу и установления адекватных норм в коллективе.

По итогам, мы видим подтверждения точки зрения Фрэнка: экономика во многом функционирует не на чистом рациональном эгоистичном расчёте, а за счёт поддержания здоровой атмосферы в обществе. Неуважение к сотрудникам, игнорирование их человеческих потребностей, жёсткая конкуренция создают комплекс проблем, в конечном итоге ложащихся на экономическую систему обузой, и требующую ещё более затратных методов контроля. То же относится даже к отношениям между фирмами, особенно из одной отрасли (прямо борющихся за рынок). Нормы пока что вырабатываются стихийно — благо, точка зрения экономистов на мир до сих пор разделяется лишь меньшинством. Однако проблемы богатых стран, граждане которых в теории не должны ожесточённо бороться за ресурсы, обнажают опасную тенденцию: доверие и сплочённость только среди «своих», среди «элит», противопоставляемых остальному народу (и наёмным работникам). Хотя даже простое человеческое отношение друг к другу значит немало, неравенство отравляет людские взаимоотношения. Требования достойной оплаты и хороших условий труда никуда не уходят; их лишь дополняет психология и быт, которым в экономической теории не уделяется должного внимания. Как оказалось, социальные вопросы — не досадная необходимость (чтобы народ не бунтовал), а контекст и неотменяемая часть развивающейся экономики.