Независимый индивид — венец цивилизации или её жертва?

Рауль Ванейгем. Воззвание к жизни. Против тирании рынка и государства. М: Гилея, 2021

В сердце политики лежит борьба за Человека. Каким должен быть здоровый баланс между единением с коллективом и независимой индивидуальностью, необходимой работой и свободным досугом, подчинением и выбором, карьеризмом и творчеством? Идеологии требовали развить в людях определённые «правильные» качества: самостоятельность, сочувствие, самоутверждение, смиренность, мужественность, женственность… Что-то считалось «естественным» и утраченным (из-за чего общество настигают беды), а другое — извращённым, порочным, греховным. В любом случае, возможность ухудшения или улучшения человека подразумевала его пластичность. Даже если изменения приписывались обстоятельствам или внешним силам (дьяволу, государству, вождям-искусителям), логика требовала признать податливость человечества, почему-то живущего по законам «ложного» мира.

Косвенным путём и коммунисты пытались создать «нового человека», опершись на позитивные качества исторически возникнувшей группы людей — пролетариата. Коллективизм крупных заводов, ненависть к эксплуатации, заинтересованность в техническом развитии (с перспективой перейти от физического труда к управлению машинами) и пр. делали рабочих предтечей социалистического будущего. Конечно, лишь после революции их прогрессивные стороны усилятся, а архаично-негативные ослабнут и исчезнут, параллельно с отмиранием буржуазного государства и иных капиталистических институтов.

Нельзя сказать, что большевики, умеренные социал-демократы, постколониальные власти, неолибералы и т.д. не изменили народы, каждый режим — по-своему. Однако все они далеки от создания чистого «идеального человека». Люди остаются, пусть и в разных пропорциях, гремучей смесью эгоистичных и альтруистичных страстей, независимости и конформизма, карьеризма и нетривиальной духовности. Но, быть может, политики и мыслители прошлого просто неверно подходили к проблеме? Зачем устраивать революцию пролетариата/среднего класса/достойнейших и впутываться в управление государством, когда следует прямо адресоваться к возрождению истинной «человечности» (а заодно определить, что именно это значит)? Тем более что классов, по расхожему мнению, больше нет; да и диктатура пролетариата приводила к непредвиденным результатам.

Именно эту идею отстаивает один из идеологов протестов 1968 года бельгийский философ Рауль Ванейгем в книге «Воззвание к жизни. Против тирании рынка и государства». Автор неявно цитирует многих мыслителей и исследователей последних десятилетий, риторически заостряя их аргументы против капитализма: бредовая работа, гонка потребления, выхолащивание демократии, угрозы экологии, усиление тревожности и надзора в пандемию и прочее, и прочее. Подобно Джонатану Крэри, Ванейгем характеризует сегодняшние реалии как «слишком долгое становление нового мира». Но первый утверждал, что постоянный процесс изменения, перехода (конечно, являющийся лишь видимостью, за которой сохраняется неизменная логика накопления капитала) и есть новое состояние мира. Второй же связывает «бесконечный переход» с тем, что переходить не к чему: капитализм умирает, и власть имущие пытаются оттянуть конец. Остаётся не ясным, во-первых, с каким именно негативным фактором нельзя жить долго (почему мы не можем заниматься бредовой работой ещё век, два, десять?); во-вторых, за счёт чего господствующему классу десятилетиями удаётся откладывать конец — и почему это нельзя делать бесконечно? Риторический запал автора предельно сгущает краски, лишая картину мира внутренней логики.

Ванейгем справедливо замечает, что пролетариат — лишь конкретная, преходящая форма социального существования; но делает из этого смелый вывод: капитал стал такой угрозой всем сферам жизни (в том числе духовной), что настало время перейти от пролетарского к человеческому сознанию. Очевидно, бесформенному? Автор упорно избегает чётких формулировок того, какого именно Человека он спешит защитить от мертвящих щупалец капитализма. Чем дальше, тем больше Ванейгем упирает на некоего «доброго дикаря» в «первобытном коммунизме», развивавшегося в каком-то определённом правильном направлении, но сбитого с пути цивилизацией (а конкретно, государством).

Иными словами, у человека от природы есть конкретные качества, спонтанно стремящиеся к реализации (та самая «жизнь», к которой идёт воззвание). Они связаны с телом, его иррациональными желаниями и удовольствиями, страдающими от тирании холодной рациональности (аналогично власти технократов или капитала). Автор акцентирует внимание на стремлении подлинного человека к единению с природой, а не к её эксплуатации. Книга заигрывает с сюжетом, в котором женщина наделяется особой близостью с дочеловеческой природной средой и потому подвергается эксплуатации мужчинами; соответственно, в здоровом обществе женщины должны пользоваться если не властью (поскольку любое господство — плохо), то «превосходством» (?). Впрочем, уже в следующем абзаце высказывается разумный тезис, что за стереотипами о женском и мужском скрывается широкое поле различных качеств, которыми может овладеть каждый.

Вскоре оказывается, что совсем не все потребности тела правильны. Так, действительно необходимая работа сокращается и обесценивается, сменяется трудом ради потребления «ненужных» вещей и статусных аксессуаров. Правда, в книге лишними называются аэропорты, автострады, дамбы и свалки. Кто должен проводить черту между «необходимым» и «буржуазными излишествами» — не сообщается. Впрочем, в какой-то момент Ванейгем упоминает, будто все наши «заботы, потребности и тревоги» и вовсе лишь мелочи, «сгорающие в… пламени… высшей жизни». В купе с разбросанными по тексту отсылками к Нью-эйджу, герметизму, буддизму и т.п. это вызывает подозрение: действительно ли речь идёт о развитии личности, эмоциональной раскрепощённости, интеллектуальном досуге — или же о единении с конкретной мистической «Матерью-Природой»? Но в другом месте автор объясняет «телесность» как практический разум, двигавший восставшими французами в 1789 году, не читавшими политических трактатов философов-просвещенцев…

Похоже, разгадка банальна: Ванейгем выступает за всё хорошее и против всего плохого, очень смутно представляет себе идеал человека и потому включает в него все модные (и также плохо понятые) концепции разом, от коммунизма до тантры. Мол, посмотрите, как все тянутся к революции «просто человеческого сознания» против капитализма! О чём бы ни шла речь, оно вписывается в концепцию «утраты/возрождения». Когда-то хорошие люди делали хорошие дела, но затем произошло Х, и всё пошло по наклонной. Откуда взялось Х, конечно, не поясняется; неудачный эксперимент? Который прижился и даже стал доминантным во всех популяциях, несмотря на универсальное желание добрых людей делать добрые дела? Если виновато во всём государство — значит, существовала особая категория людей, по сущности своей желавших зла?..

Отсюда идёт неприятие потребления, современных форм работы, да и вообще культуры или цивилизации как возрастающего скопления препятствий на пути «назад». Однако, как педантично продемонстрировал историк Франк Трентманн, потребление (в том числе статусное!) веками было крепко связано с осознанием и ощущением себя полноценным человеком: имеющим интересы (во всех смыслах слова), знания, прилично одетым, живущим «не как скот» и т.д. Собственно, Маркс, говоря про «родовую сущность» (природу) человека, ключевое значение придавал развитию материальных условий: только с усложнением производственных сил, технологий, общественных отношений индивид становится Человеком, обретает богатство духовной жизни. Эвальд Ильенков, развивая эту традицию, на практике показал связь развитой культуры с формированием специфически-человеческого интеллекта. По Марксу, врождённой является лишь особая способность (и потребность!) трудиться, изменяя мир вокруг и самого себя: что именно станет результатом этих усилий — вопрос всегда открытый, зависящий от суммы факторов.

Ванейгем ставит всё с ног на голову. У него уже где-то существующие и даже действующие (но не на 100%) способности являются предпосылкой развития общества: если капитал лишает человека, допустим, извечной возможности наслаждаться высоким искусством, то люди должны будут либо умереть, либо взбунтоваться. Как жили крестьяне в XII веке и почему система эксплуатации не закончилась уже тогда (явно в более низкой точке, чем сейчас!) — не понятно. Не менее ясно, как мир первобытного единения с природой должен мало того, что прокормить миллиарды человек, но и насытить их духовные чаяния: ведь под «творчеством» автор явно имеет ввиду не наскальные рисунки, а под познанием себя — не примитивный религиозный синкретизм.

С аналогичной легкомысленностью Ванейгем подходит и к более конкретным проблемам. Он превозносит радикальное самоуправление, «исключающее любую форму власти и структурной иерархии». Конечно, это налагает запрет на голосования (а также, в духе автора, на «бесчеловечные» решения), ведь иначе большинство подчинит меньшинство. Самое главное для Ванейгема — «разум отдельного человека» (почему разум, а не тело, и почему индивида, а не единой природы — не ясно). Потому, похоже, коллектив вообще не должен принимать решений. В приведённом в книге положительном примере собрание постанавливает, что гражданин Н может по своему желанию и при взаимном согласии обучать и помогать другим. Автор даже не замечает абсурдности описанной ситуации (что, по умолчанию этого делать нельзя?).

С натяжкой в тексте можно разглядеть призыв к символическому устранению разрыва между (идеальным) единогласием и (реальным) конфликтом. Но, как пишет Николь Лоро, эта схема не слишком работала уже в демократических Афинах; последующие же «буржуазные» сдержки и противовесы стали реакцией на эту первичную неудачу. Ванейгем парирует: анархистские проекты неуязвимы! Не в том, конечно, смысле, что их по факту не ликвидируют и не перекупают, а в каком-то высоко-риторическом. Главное — концентрироваться на «наиболее полезных» малых социальных структурах, начинать с себя и т.п. Судя по горячим дискуссиям вокруг необходимости федерализации и политизации городских общин, автор сильно «оторвался от реальности», ушёл в «абстракции» — в общем, незаметно совершил все грехи «интеллектуала», противного духу 1968 года.

Самой интересной идеей книги является протест в форме предоставления бесплатных услуг; да и вообще призыв переводить самоорганизацию на альтруистические рельсы. Правда, за этим стоит убеждённость Ванейгема в том, что государство больше не создаёт общественные блага (отдавая все деньги капиталистам-банкирам), а потому и поддерживать его налогами или покупкой билетов на транспорте не стоит. Как сочетается наличие общественного транспорта и отсутствие общественных благ — загадка. Как и то, должны ли анархистские общины строить собственный водопровод, дороги, интернет и пр.; в общем, отказаться от благ ужасного государства (раз уж их не следует оплачивать)?

Итого, хотя Ванейгем решительно отказывается от наследия пролетарского сознания, он не может внятно сообщить, с каким именно Человеком/сознанием следует работать в XXI веке. Дело сводится к тревоге по поводу ощущения несчастья или недовольства, на абстрактном уровне общего всем жителям Земли (даже, как подчёркивает автор, капиталистам). Из всего разнообразия появившихся к третьему тысячелетию желаний Ванейгем одни произвольно, по собственному вкусу, объявляет истинными, а другие — излишними и даже разрушительными. То, что автор отказывается от противопоставления по линии духовное-телесное, придаёт его тексту налёт прогрессивности и радикальности; но по сути это древнейшее ханжеское причитание по поводу «падения нравов» и искушающих пороков. Почему в этом случайном коктейле одни (истинные) качества должны внезапно восстать и преодолеть другие — вопрос риторический (особенно учитывая, что конкретного списка плохого и хорошего к книге не прилагается).

Возможно, угнетение и выходит далеко за рамки узкого «пролетариата». Вероятно, повысившееся внимание к психологическим и иным тонким проблемам, когда-то бывшее роскошью, можно повернуть против капитала (мавр сделал своё дело, но теперь пора и уходить — весьма в духе Маркса). Но без конкретного, материального анализа реального положения разных групп мы обречены витать в абстракциях, ориентироваться на красивые (и плохо понятые) лозунги, требовать от мира не движения вперёд, а соответствия лично нашим вкусам и ожиданиям. Иными словами, идеологи «всечеловеческого сознания» слишком быстро рвут связи с землёй. Такое претенциозное понятие, как «общечеловеческое», требует особой научной педантичности, чтобы стать содержательным и работающим. Почему-то «радикальные» интеллектуалы, наоборот, воспринимают его как лёгкий и самоочевидный выход из любого затруднения. И продолжительные практические неудачи не убивают в них этого безответственного оптимизма.