Почему право на труд надо еще завоевать?

Наши потери после краха СССР можно перечислять довольно долго. Территория, промышленность, чувство защищенности и братства народов — потерям нет числа. Однако среди всех этих потерь, пожалуй, одной из основных является потеря права на труд, которое, в свою очередь, имеет самое непосредственное отношение к праву на смысл. О праве на труд прекрасно сказал Маяковский в поэме «Хорошо!»:

"Грудьюу витринныхкнижных грудМояфамилияв поэтической рубрикеРадуюсь я — этомой трудвливаетсяв трудмоей республики».

Маяковский радуется тому, что у него не только есть возможность писать стихи, но и тому, что эти стихи становятся кирпичами в новом строящемся здании коммунистического общества и страны. Его труд, как и труд каждого советского гражданина, «вливается в труд моей республики» — в общее благое дело. Наличие такого моста между своим личным трудом и большим коллективным делом позволяет человеку преодолеть отчуждение от своей «родовой сущности», как говорил Маркс, и приобщиться к смыслу собственного бытия. Ровно так же на это смотрит и Маяковский, поэма которого заканчивается такими строками:

«Лет до ста́ растинамбез старости. Год от годарастинашей бодрости. Славьте, молоти стих, землю молодости».

«Молот» и «стих», то есть грубый ручной труд, если он осмыслен и является кирпичом в большом праведном здании, которое имеет вселенский и общечеловеческий смысл, наравне с духовным поэтическим трудом приобщают человека к молодости и бодрости духа, ибо его жизнь обретает смысл. Но именно этого каждый из нас лишился после краха СССР, в котором каждый, от дворника до академика, имел возможность осмысленно трудиться.

Мне скажут, что в позднем СССР такая возможность была уже крайне проблематичной, и укажут на скрытую безработицу, когда многие просто ходили на работу и не были реально подключены к большому общему делу. Да и дело это, построение коммунизма, в позднем СССР носило уже в лучшем случае декларативный характер. Все это так, однако даже в такой, крайне несовершенной советской системе при большом желании можно было найти достойное и, главное, осмысленное применение своим способностям. А вот капитализм принципиально и фундаментально отрицает саму эту возможность.

При капитализме человек должен конкурировать, зарабатывать и потреблять, а его потребность в смысле и возможность ее реализации сначала запирается в частную жизнь, потом там чахнет, а потом исчезает, и возникает скука, которую надо гасить потреблением, алкоголизмом или в лучшем случае специфическим, бессмысленным трудоголизмом.

Так как человек — всегда человек, чтобы бессмысленность жизни его окончательно не накрыла, он отказывается признаваться в том, что его труд не имеет смысла и что он трудится только для того, чтобы заработать и иногда потешить свое эго тем, что называется словом «успех». Для того чтобы не видеть бессмысленность, он начинает надувать пузыри иллюзорных псевдосмысловых суррогатов. Этими пузырями, в свою очередь, прекрасно начинает пользоваться сам капитализм как система.

«Нет! — говорит капитализм, — я не организованная система грызущихся крокодилов, как об этом говорят всякие коммунисты. Я — система, которая позволяет человеку без всяких ограничений делать то, что он хочет, как он хочет и получать за это заслуженное вознаграждение и успех. Это в СССР — искусственно фиксированные оклады, которые почти не зависят от таланта и трудолюбия, и всякие дурацкие общественные и идеологические ограничения. А вот при капитализме никаких ограничений нет и царствует полная свобода». Примерно такой рекламный плакат вывешивает капитализм, причем при активном участии тех несчастных, которые бессмысленно впахивают в рамках его системы, ибо они сами же хотят видеть такую саморекламу своего бытия.

Одним из самых распространенных псевдосмыслов в рамках такого капиталистического бытия является поиск и обретение того, что называется словами «интересная работа». Такая работа должна давать человеку то, что Маркс в «Капитале» называл наслаждением, «трудом как игрой физических и интеллектуальных сил». Он писал:

То есть человек, в отличие от животного, потому и человек, что может, в соответствии со своими представлениями об идеальном, менять мир. Но капиталистическая система лишает человека этого сущностного права и заставляет человека только обслуживать естественные, а также искусственно создаваемые самим капитализмом потребности других. В отсутствие возможности реализовать в труде эту подлинную смысловую потребность, человек ищет восполнения в получении удовольствия в самом процессе труда, а также в надувании статуса своей профессии, ибо ему, по большому счету, больше ничего не остается.

Такое буржуазное сознание, ищущее интересной работы, совершенно не может понять уравнивания Маяковским «молота» и «стиха». Поэт — человек «творческий». Занятие поэзией престижно и интересно, особенно если за это платят. А вот работа молотом — неинтересна и не престижна, а значит, бессмысленна, и поэтому ею стоит заниматься только ради заработка на хлеб насущный.

Но Маркс не случайно отстаивал смысл прежде всего самого грубого труда, ибо он понимал, что если его не отстоять, то сначала те, кто работает молотом, будут уподоблены паукам и пчелам, а потом, в условиях нарастающего машинного производства, от них начнут избавляться как от ненужных насекомых. Те же, кто занят «духовным производством», лишившись возможности вливать свой труд в общий труд республики, превратятся в так называемых «творческих» людей, которые будут лишь заниматься самолюбованием и обслуживанием искусственно создаваемых капитализмом трендов и псевдосмысловых пузырей. В итоге таких общественных трансформаций мир сначала лишится новизны и истории, а потом человечество перестанет существовать.

Но дело тут не только в Марксе и Маяковском, а дело во всей мировой культуре. Живший в VIII—VII веке до н. э. древнегреческий поэт Гесиод в своей «Теогонии» фактически приравнял поэта к царю, а приравняв к царю, по сути приравнял и к воину. Он писал:

Музы вдохновляют не только тех, кто произошел от «Аполлона-владыки», но и тех, кто произошел от Зевса. Царь же и воин — это почти синонимы. Такое объединение под одной смысловой «шапкой» таких, казалось бы, разных социальных ролей вполне закономерно. Ведь для создания подлинного произведения искусства необходим настоящий смысл. Также смысл необходим и для тех, кто осуществляет власть и дает законы. Необходим он и для воина, который идет в бой. И поэт, и царь, и воин — все трое сталкиваются с великой исторической и метафизической драмой человека, той драмой, которая собственно и отличает человека от животного. Эта драма заключена в связи между «было» и «стало».

Поэт смотрит на белый лист. Да, он владеет ремеслом и обладает фантазией, но они лишь инструменты, которые служат смыслу, который диктует то, что именно и почему нужно написать. Поэт, в самом широком смысле слова — художник, выходит в это пустынное пространство чистого листа и что-то создает. У него нет ни критериев, ни трендов, ничего, ибо новизна сама создает критерии и тренды. Вся ответственность за его творение лежит на нём. Только он, опираясь на свой смысл, решает, что искусство, а что нет. А потом, подобно великой роженице, отпускает свое беззащитное поэтическое дитя на суд народа и надеется, что народу будут нужны новизна и новый смысл, что народ будет не глух.

Царь, принимая ответственное решение, издавая закон, конечно, имеет опыт, компетенцию, советников. Но все это лишь подспорье: само решение «да будет так» принимает и несет за него ответственность только лично он. А для этого ему необходим смысл, идея, мечта, в согласии с которыми он ведет свой народ.

Воин, который идет в бой, никогда не знает, вернется он живым или нет. Одержит ли его войско победу или потерпит поражение. Но он идет в бой и берет в него не только свои воинские навыки и свою храбрость, но и смысл, победу которого он стремится обеспечить.

Такую предельную, метафизическую родственность поэзии, власти и воинского дела ощущала советская поэтесса Новелла Матвеева. В своем стихотворении «Поэты» она пишет:

«Когда потеряют значенье слова и предметы, На землю, для их обновленья, приходят поэты. Под звёздами с ними не страшно: их ждёшь, как покоя! Осмотрятся, спросят (так важно!): «Ну, что здесь такое? Опять непорядок на свете без нас!»

Тут поэты, подобно царям у Гесиода, приходят для восстановления покоя и порядка. Но Матвеева очевидно уподобляет их и мученикам, и воинам:

«Вступая с такими словами на землю планеты, За дело, тряхнув головами, берутся поэты: Волшебной росой вдохновенья кропят мир несчастныйИ сердцам возвращают волненье, а лбам — разум ясный. А сколько работы еще впереди!Живыми сгорать, от ран умирать, Эпохи таскать на спинах, Дрожа, заклинать моря в котловинах, Небо подпирать»!

А также простым труженикам «матросам»:

"Когда потеряют значенье слова и предметы, На землю, для их обновленья, приходят поэты; Их тоска над разгадкою скверных, проклятых вопросов — Это каторжный труд суеверных старинных матросов, Спасающих старую шхуну Земли».

Матвеева, вслед за Марксом и Маяковским, в смысловом плане приравнивает «каторжный труд» поэта, в котором напрочь отсутствует наслаждение «трудом как игрой физических и интеллектуальных сил», к труду того, кто просто работает молотом. Ибо объединяет поэта, царя, воина и простого работягу то, что все они реализуют свои смысл и цель и тем самым творят историю и изменяют мир, переводя его из состояния «было» в состояние «стало». Противостоят же поэтам и самой истории, согласно Матвеевой, «колбасники», которым мешает новизна:

«Привет сочинителям славным, чьи судьбы предивны! Но колбасникам, тайным и явным, поэты противны — Что в чужие встревают печали, вопросы решают… «Ах, вопросы нам жить не мешали: ответы — мешают!»

Поэт, царь, воин, труженик — все они, если являются таковыми в подлинном смысле, служат осуществлению смысла, то есть отстаивают свою родовую сущность, по Марксу, или, попросту говоря, человечность и свое право на душу. Ибо душой, согласно представлениям всех культур без исключения, обладает только тот, кто способен воплощать смысл. А музы ли его даруют или кто-то ещё, какой именно это смысл и так далее — вопросы крайне важные, но второстепенные по отношению к этому одному главному принципу.

СССР, который мы променяли на царство «колбасников», то есть на царство бессмыслия, при всех своих несовершенствах не был колбасным царством, а был царством смысловым. В его основе Марксом и Лениным изначально было заложено право каждого человека на труд (именно в том смысле, как труд понимал Маркс) и великая мечта о преодолении разделения труда, которое позволило бы реально объединить поэта, царя, воина и труженика в одно большое понятие «Человек». С большой буквы. Однако если сегодня это право на труд не отвоевать, то завтра не будет не только человека с большой буквы, но и человека вообще.