Почему бедные всегда проигрывают: от мифа о мобильности к сегрегации

Мэтью Джексон. Человеческие сети. М: Corpus, 2020

Сегрегация ассоциируется у нас с чем-то западным и колониальным: гетто из американских фильмов, чайна-тауны; максимум — рабочие кварталы Великобритании. На самом же деле многие группы, слои, целые классы и страны при капитализме оказываются жёстко ограничены в своих возможностях, причём далеко не только финансовых.

Социологи вроде Йорана Терборна давно протестуют против сведения растущего в мире неравенства к доходам: образование, медицина, культура, знания, возможность передвижения, даже доступ в интернет — всё это резко разнится даже в границах одной страны, а то и города. Несмотря на глобализацию, рождение человека в конкретном государстве в значительной степени определяет его будущий жизненный путь.

Мы интуитивно понимаем, какую роль в успехе играют личные связи — но у всех ли есть дальний знакомый, способный подкинуть хорошую работу, или организация, готовая написать рекомендацию? Как показывает обширная практика государственных программ, даже если у человека теоретически есть возможность получить пособие или рабочее место, нужная информация зачастую до него не доходит. Наконец, у нашего окружения может быть предвзятое отношение к каким-то путям: выходцы из ниоткуда, в которых никто не верил — исключения, подтверждающие существование правила.

Поскольку сегодня мы обычно оторваны от наших соседей и кварталов, такие ограничения кажутся случайными, индивидуальными. Однако они систематически воспроизводятся и усугубляются — нам всё сложнее становится увидеть систему в целом и оценить в ней собственное место! В том, как работает сегрегация в век глобализма, интернета и провозглашаемой «мобильности», разбирается профессор экономики из США Мэтью Джексон в книге «Человеческие сети».

Автор в доступной форме излагает основы теории сетей и применяет её для анализа ряда актуальных тем: эпидемии, финансовые кризисы, поиск работы, рекламные кампании и социальные программы. Джексон доказывает, что даже в городах, где нет чёткого деления на кварталы или оформленных сообществ, возникают замкнутые сети контактов из людей, находящихся в сходном положении, с типичными проблемами, взглядами, жизненными путями и тем, что Чарльз Тилли назвал бы «репертуаром действий» (личных и совместных). Подобное тянется к подобному («гомофилия»), и общество по факту разделяется на слои, обладающие ограниченными возможностями, информацией, вырабатывающие далеко не всегда полезные привычки. Даже если человек «изнутри» и захочет выбраться, чужие круги могут явно и неявно его отвергать.

Особое внимание автор уделяет детям. В книге показано, насколько разнится «человеческий капитал», передаваемый ребёнку в разных слоях: интеллектуальное развитие, речь, чтение, знания, жизненные навыки, мотивация и видение будущего. Родители из низов не только вынуждены больше работать; их доступ к кружкам, репетиторам, путешествиям и иным развивающим факторам ограничен. Не удивительно, что занижаются сами ожидания от ребёнка: меньше родителей считают, что он сможет чего-то достичь (а значит, нужно сразу натаскивать его на знакомые плохие варианты); недооцениваются даже обучаемость и интеллектуальные способности детей!

Джексон утверждает, что вся система работает как снежный ком: в раннем возрасте, когда среда может многое и быстро ребёнку дать, эта возможность упускается; этот недостаток не позволяет ухватить возможности на следующих этапах жизни. Затем негативный багаж передаётся следующему поколению и распространяется по сети знакомств. В подтверждение в книге приводятся эксперименты по переселению семей из бедных районов в благополучные. Хотя для взрослых от этого ничего особо не менялось, дети, особенно маленькие, выросшие в новой среде и обзаведшиеся новыми знакомствами, впоследствии сильно выигрывали.

Важно отметить «внешние эффекты» каждого индивидуального или локального решения. В повседневной деятельности человек активно ориентируется на свои контакты, даже сам того не замечая, и в сетях появляется каскадный эффект. Например, если наши знакомые начинают покупать какой-то гаджет (и мы не знаем, почему) — это может подтолкнуть к покупке и нас (наверное, мы упускаем что-то важное!). Более того, порой достаточно простого ожидания: если нам показалось, что другие вкладчики начнут забирать деньги из банка (мы считаем их нетерпеливыми и недальновидными), то мы постараемся сделать это первыми.

Из других эффектов интересна политическая и идеологическая поляризация. В сетях формируются частичные, односторонние, предвзятые представления. Они далеко не всегда проявляются и тем более мобилизуются, но исследователи обнаруживали огромные разрывы между группами в картинах мира, морали, представлениях об актуальных проблемах и эффективных средствах их решения. Джексон отмечает, что ситуацию сильно ухудшила монополия новостных агрегаторов и соцсетей: доходы конкретных изданий и агентств сократились, им пришлось реорганизовывать работу под попадание в «топы», а отдача от подробных (и потому не таких быстрых) уникальных материалов упала. В результате повсеместно наблюдается катастрофическое сокращение репортёрских расследований и освещения локальных проблем.

Конечно, только благоверные центристы могут удивляться, что капитализм порождает противоречащие друг другу взгляды; проблема в том, что дробление идёт не на «буржуазию» и «пролетариат», а на гораздо более мелкие группы с очень локальными и случайными стереотипами. Даже если многие люди выступают за «социализм» или за «Сталина» — конкретное содержание этих образов может оказаться противоположным и несовместимым.

С другой стороны, становится понятно, почему страшилки про всевластие «манипуляций сознанием» постоянно опровергаются исследователями информационного общества. Если нейтральные новости (кого-то уволили, что-то закрылось или открылось) распространяются по сетям как болезнь, через единичный контакт (впрочем, быстро затухая), то для распространения оценок, взглядов, концепций требуется активное и продолжительное воздействие сети. Потому проблема противоположна: группу слишком трудно переубедить.

По книге складывается впечатление, будто растущая сегрегация при капитализме — не столько проблема данной системы, сколько побочный эффект любой человеческой общности. Ограниченность случайна: стоит кому-то «оступиться», как людей вокруг затягивает водоворот, и они поколениями обречены упускать любые возможности выбраться из нищеты. Собственно, основным рецептом по борьбе с сегрегацией у автора оказывается… Информирование! Впрочем, в итоге автор сам замечает, что новую информацию ещё нужно усвоить и принять — а потому требуются какие-то методы прямого государственного понукания и контроля (вроде назначения менторов).

При этом попытки целенаправленно перестроить сети Джексон считает бесполезными, поскольку различия будут воспроизводиться. По всей видимости, идея автора сводится к тому, что нужно влиять на конкретных людей, занимающих ключевые места в сети, и побуждать их делиться новым опытом в своей среде. Не понятно, можно ли так победить бедность — однако революционеры давно утверждали, что нужно работать с «передовыми рабочими» и иными влиятельными контактами, дабы мобилизовать массы на протест и изменения. Так что в некоторых случаях подобная логика воздействия на общество точно работает.

Однако тезис о воспроизводстве не столь очевиден. Из книги следует, что в сетях присутствуют противоположные тенденции, а не только «гомофилия» и замыкание. На примерах автора видно, что в одной и той же стране были периоды большей сегрегации и большего равенства/мобильности, так что мы не находимся в ситуации постоянной деградации относительно какого-то «золотого века». Джексон даже рассматривает излишнюю связность как проблему (опять же, у кого-то возникающую, а у кого-то — нет!): помимо очевидного кумовства и отбрасывания талантов-самородков, люди начинают слишком много времени и сил тратить на налаживание знакомств в ущерб продуктивной деятельности (проще говоря, карьеризм замещает работу).

Автор не раз заявляет, что вопрос о первоначальном образовании сетей очень важен. Но в итоге ему уделяется лишь несколько общих фраз про уникальные стечения обстоятельств и про то, как важен исторический и экономический контекст. В одном месте отмечается, что рынок рабочей силы разделяется на две крайности — полумаргинальный неквалифицированный нищенский труд и суперквалифицированные профессии, получающие все блага. Описания во многом следуют анализу Дэниела Сасскинда, но с несколькими ключевыми отличиями. Джексон почему-то предполагает, что суперквалифицированная часть спектра — «резиновая» и нужно лишь постепенно затаскивать в неё всё человечество. Сасскинд же, вслед за многими левыми экономистами, утверждает, что для новых хороших работ требуется лишь малая часть человечества. Капитализм просто не переварит миллиарды IT, топ-менеджеров и хирургов. Джексон требует бросить все силы на высшее образование, в то время как Сасскинд констатирует его бесперспективность. Да, можно попытаться подтянуть наверх ещё несколько сотен тысяч людей — но не более того. Средняя квалификация уже выбита с рынка труда, и теперь расшатываются позиции большинства высоких специалистов! Тезисы Сасскинда не только гораздо более обоснованны, но и поясняют бросающиеся в глаза феномены: в России люди с высшим образованием часто работают ниже квалификации (не случайно чиновники периодически пытаются сократить вузы); Индия, вложившаяся в IT, так и не смогла перевести доходы этого сектора в повышение общего уровня жизни и т. п.

Короче говоря, допустим, на первом шаге мы создали равное «по Джексону» капиталистическое общество. На втором шаге из каждой «когорты» равные доли людей (допустим, 5%) получили хорошее образование и рабочие места; но остальные всё равно окажутся «внизу». Как следует из книги, на третьем шаге подобное потянется к подобному, и мы получим одну сеть из успешных 5% и другую — из неуспешных 95%. Действительно, сегрегация воспроизводится! И двигателем её правда является «контекст» (ограничения рынка труда), а «гомофилия» — лишь механизм, через который всё реализуется. Но картина в целом предстаёт уже с иной стороны.

Понятно, что Джексон явно отрекается от социалистического варианта и неявно избегает критики капитализма. К сожалению, капитализм является в рассматриваемых им вопросах важным фактором. Потому за «политкорректность» автору приходится расплачиваться логикой изложения и невнятностью предлагаемых решений. Из книги всё равно можно почерпнуть немало фактов и подходов; вопросы сегрегации, внешних эффектов и воздействия на ключевые узлы общественных сетей стоят внимания. Однако анализ Джексона в целом умудряется увести читателя по ложному пути и подвести к упрощённым (и не совсем логичным) выводам.