Сергей Притыцкий: портрет белорусского революционера. Часть II

Продолжение интервью с Ираидой Царюк, посвящённого её брату, борцу с польской и немецкой оккупацией, герою белорусского освободительного движения Сергею Притыцкому. Первая часть была опубликована 17 сентября.

ИА REGNUM: Когда началась Великая Отечественная война, вы были эвакуированы?

Это называлось эвакуацией, но как она проходила: мы, без документов, без ничего — в чём стояли, в том и поехали. Горел Белосток, невозможно было оставаться. Серёжа посадил нас в проходившие грузовые машины, и мы поехали. Куда — не знали, лишь знали, что на восток.

Приехали в Минск. Мы договорились с Серёжей встретиться в Доме правительства. Мы же не знали, что там за Дом правительства, где он — просто выбрали ориентир и у людей спрашивали, где он находится.

Сергей, как оказалось, был связан с эвакуацией документов — облисполкома, обкома партии. Он с товарищами оказался в окружении и только на четвёртый день они вышли к нашим. Он попал под Могилёв — рыли там противотанковые укрепления. Когда Могилёв пришлось сдать, то оказался в Гомеле. С ним был Петрусь Бровка — описывал эти события, прокурор БССР Иван Ветров, многие из руководства республики. Они создавали там ополчение.

После сдачи Гомеля Сергея отозвали в Москву — он и Москву помогал защищать. Его избрали вторым секретарём ЦК Комсомола Белоруссии. Одновременно он был прикомандирован к штабу партизанского движения, отвечал за работу с молодёжью. Он направлял Веру Хоружую, Софью Панкову, Павла Железняковича, Владимира Царюка (во время войны он стал Героем Советского Союза, а после войны — моим свёкром).

25 июня 1941 года я уже была в Саратовской области вместе с братом Витей, он был меня старше на пять лет. Там нас определили в колхоз беженцев, где мы пробыли до сентября. Потом нас Серёжа нашел. Ему сказали, что мы погибли.

Он приехал в Саратовскую область с разрешения Климента Ворошилова, но не просто так, а с командировкой. Целью её было выяснение условий размещения семей эвакуированных и трудоустройства работников ЦК и Совнаркома в Саратовской и Куйбышевской областях. Он нас нашёл. Меня сдал в детский дом, а брата — в ремесленное училище.

Брат Виктор пробыл в ремесленном училище и сбежал на фронт. Попал в комсомольскую часть. Писал мне много писем — чуть ли не каждый день. В последнем письме написал: «Ирочка, немцев мы разобьём. Когда освободим Белоруссию, ты меня не жди — езжай домой одна, а я пойду в Берлин и за Берлин». Но дошёл он только до той высотки под Смоленском, которую они защищали. Это он написал мне 19 апреля, а 20 апреля 1942 года он погиб. Он похоронен в братской могиле в селе Белое.

ИА REGNUM: Весной 1942 года Ваш брат был уверен, что дойдёт до Берлина?

Да, так он написал. Он был комсомольцем, восторженным романтиком. Он так плакал, когда мы встретились с Серёжей! А отчего плакал? Он говорил: «Там все предатели! Как можно было пустить немцев под Москву? Что вы там делаете?» Кричал про измену. Максималист.

ИА REGNUM: Сергей Притыцкий поддерживал переписку?

Он писал мне примерно раз в две недели. Выписал мне газеты — «Пионерскую правду» и «Раздавим фашистскую гадину». И так я была в детском доме — с 1941 по середину 1943 года.

Увиделись мы только в марте 1943 года, когда Сергей Притыцкий женился. Всё было непросто, выехать к нему в Москву так просто нельзя было — только по специальному вызову. Он мне оформил этот вызов.

Тогда он только женился — на белоруске, девушке со Смоленщины, которую отправлял в тыл. Они всю жизнь прожили вместе. Прожила я у них месяц. Потом его направили в Польшу — в штаб партизанского движения.

ИА REGNUM: Как так получилось, что именно Сергею Притыцкому, приговорённому в Польше к расстрелу за убийство провокатора в зале суда, поручили в годы войны быть начальником штаба Польского партизанского движения?

Дело в том, что подполье в Польше начало зарождаться в 1939 году. Польские патриоты тогда только собирались вместе. В 1941 году, когда началась Великая Отечественная война, наши окруженцы, бежавшие из плена красноармейцы начинают воевать против немцев. А как воевать?

Происходило формирование групп, устанавливались контакты с поляками. Где-то и вовсе «в примы» шли наши солдаты к полькам — чтобы выжить.

Действовали отдельные отряды. Надо было организовывать партизанское движение.

Тем временем действовало польское «Лондонское правительство». Началась суета вокруг создания «Армии Крайовой». Это правительство стремилось привлечь на свою сторону партизанские отряды. Но у него был девиз такой: «Приклад к ноге!». То есть оружие есть, но воевать не надо — ни против немцев, ни против красных. Так было в начале. Мол, надо беречь силы для освобождения своей родины. А потом начались боевые действия и провокации против «этих красных» — партизан.

На территории СССР было много поляков. В том числе потомки сосланных ещё при царе, чуть ли не со времён Тадеуша Костюшко. Были и репрессированные в 1939—1940 годах.

Поляки — неплохие патриоты. Они были готовы ехать и освобождать Польшу от немцев.

В то время создавали «Армию Андерса». Огромную армию создали, накормили, одели, обули. Но когда решили направить её на фронт, услышали: «А мы не хотим здесь воевать. Мы пойдём с той стороны — через Иран, Италию, Францию». И вся эта армия, вместо того, чтобы идти на фронт советско-немецкий, «пошла в обход». Здесь решили так: хорошо, идите хоть оттуда воюйте. Они и уехали.

Однако многие не ушли — решили вступить в Красную армию. Попросили забросить их в польские партизанские отряды. Поэтому возник вопрос: подчинить их Сикорскому? Нет, решили создавать свой штаб партизанского движения.

Такой штаб был создан, и возглавил его Александр Завадский — поляк, кадровый офицер. Заместителем у него должен был быть знающий русский язык, русскую натуру, способный найти общий язык с красноармейцами — там, в Польше, и с польскими коммунистами.

Так выбор пал на Притыцкого. Он знал подпольную работу в Польше, знал местность, население, обстановку. Так его послали заместителем начальника штаба Польского партизанского движения.

Уже тогда многие ставили вопрос о переходе от партизанского движения к созданию польской армии. Так была создана дивизия имени Тадеуша Костюшко.

Завадский себя зарекомендовал хорошо — его отозвали, он возглавил Первую польскую армию — «Войско Польское». А Притыцкий из зама становится начальником штаба Польского партизанского движения.

Поляки тогда разрывались между несколькими огнями: «Правительство Сикорского», «Армия Андерса», «Первая польская армия Костюшко», батальоны «людовцев», «аковцев»…

К концу войны у штаба Польского партизанского движения (Притыцкого) было 12 тысяч партизан. И это на небольшой польской территории.

Их забросили 12 человек. Через три месяца у него в отряде было уже 800 человек.

ИА REGNUM: Были среди этих 12 выдающиеся личности?

Конечно. Мечислав Молчар — стал генералом и министром после войны. Он приезжал на похороны Серёжи, Сергея Притыцкого. Собесяк — полковник или генерал, не помню уже (Юзеф Собесяк — впоследствии генерал бригады Войска Польского, заместитель командующего ВМФ ПНР — прим. ИА REGNUM), тоже был руководителем партизанского движения. Много там было друзей Серёжи. После войны переписывались, поддерживали отношения.

Сергей Притыцкий знал польский язык. Он знал психологию поляка.

ИА REGNUM: То есть Притыцкого поляки приняли???

Как своего.

ИА REGNUM: Известно о натянутых отношениях Сергея Притыцкого с Лаврентием Цанавой — нарком внутренних дел БССР. В чём была причина конфликта?

Я бы не сказала, что это был конфликт какой-то разовый или бытовой. Чтобы понимать эту ситуацию, надо знать тактику, политику НКВД того времени.

Лаврентий Берия был незаурядным человеком. Когда он пришёл на руководящий пост органов госбезопасности, то он постарался обеспечить им такую роль, что партия должна была им подчиниться. Они хотели диктовать и диктовали!

Цанава — земляк Берии и друг его. Глядя на Берию, какую роль он играл при Сталине, ему хотелось то же самое делать в Белоруссии. И это удавалось — небезуспешно в целом ряде случаев.

А на местах была ситуация иная. Вы же понимаете, какое время было — то канун войны, то послевоенное время. Это банды, это неустроенность, это целый ряд ошибок в действиях советского правительства.

Цанава хотел показать Берии и Москве, что он здесь много чего делает, что он спасает советскую власть здесь от бандитов, от поляков-националистов, об белорусов-кулаков, от контрреволюционных сил. Цанава диктовал свою волю, а тут — Притыцкий, которому не очень подиктуешь.

Вот у Черепицы (профессор Гродненского госуниверситета Валерий Черепица — прим. ИА REGNUM) я прочитала статью о лидской молодёжной антисоветской организации. Раздуто, конечно, всё было — никакой «контрреволюции» не было. Но для того, чтобы показать, что Цанава много чего делает, надо было показывать дела. И вот по любому поводу, без повода уже областные начальники НКВД стали диктовать партийным органам, что и как делать. Чуть ли не первый секретарь обкома перед ними отчитываться должен. Притыцкому это не нравилось.

ИА REGNUM: НКВД «разрабатывало» Притыцкого?

Не успевала я приехать — уже всё было известно. Круглые сутки дежурила за углом машина наблюдения. Кто идёт к Притыцкому, кто был у него — всё проверялось. Почему приходили к нему бывшие подпольщики? Всё надо было НКВД выяснить.

Следили не только за Притыцким — за всеми партийными работниками. И многие партийные работники были недовольны. Не только слежкой — фабриковали ведь и уголовные дела.

Однажды Притыцкий не дал согласия на назначение какого-то их руководителя НКВД. Возникли вопросы. Но ведь как без согласования? Это же территория области. Тут же пошла докладная в ЦК: Притыцкий мешает работать.

Когда создавали колхозы, Притыцкий был зампредом облисполкма — до войны ещё, отвечал за культуру. Тогда много дров наломали с созданием колхозов — в 1939—1941 годах.

Беднота тогда вступала в колхозы. Со всей деревни 17−20 человек вступали в колхоз. Ни техники, ни скота, но называют «колхоз имени Сталина» и отчитываются о создании колхоза. 115 колхозов на территории западных областей было создано. Ну это же были слёзы, а не колхозы. Они существовали формально.

После войны Притыцкий, видя это всё и будучи не робкого десятка, сказал: не надо спешить с колхозами, давайте подготовим крестьян, проведём с ними работу, давайте скот и технику, прочее. Пошла докладная из Гродненского управления МГБ в ЦК: Притыцкий срывает сроки коллективизации. Мол, он изменник Родины, не выполняет указания о коллективизации.

Женщины слёзно просили Притыцкого сжать серпами посеянное ими весной зерно. Он разрешил этим единоличницам — мужья или погибли, или уехали на заработки. Докладная идёт в ЦК и Цанаве: кулацкое восстание в Скидельском районе. Мол, они отказались убирать зерно, а Притыцкий их поддерживает. Притыцкого вызывают, дают выговор.

Такие были случаи. А почему? Потому, что у Притыцкого был авторитет. Его помнят, его знают, с Притыцким считаются. Цанаве это не нравилось.

Николай Патоличев, тогда был секретарем ЦК, пытался вразумить Цанаву, чтобы не мешал работать. Тогда и Патоличева записали заодно с Притыцким, и он пострадал.

А помните, была такая «кукурузная эпопея»? Неплохая культура — кукуруза. Притыцкий говорил: давайте посмотрим, приспособлена ли наша земля для кукурузы. У нас холодно, почвы другие, семена мы не получим, кукуруза не вызреет. В ответ: ты срываешь посевную.

Посеяли. Кукуруза взошла редко-редко. Секретари райкомов приехали к Притыцкому: очень плохо взошла, что делать? Решили подсеять что-нибудь, чтобы корма были. Подсеяли люпин. Опять докладная: Притыцкий срывает посевы кукурузы, он против Хрущёва, против политика партии.

Осенью вышло так: кто подсеял — были с кормом для скота, а кто не подсеял — ни кормов, ни кукурузы. Но до того Притыцкому дали выговор.

Пётр Машеров пытался ограничится выговорами. Но ведь были и те, кто требовал снять Притыцкого — Цанава, Козлов, Абрасимов.

ИА REGNUM: В итоге Притыцкий пережил Цанаву?

Пережил. Писал докладную в Москву — о том, что «органы» мешают работать, Цанава мешает и его покровитель Берия.

Так и работали.

ИА REGNUM: В наше время существует представление, что принадлежность к партийной элите — это принадлежность к некоему элитарному обществу, закрытому клубу. К примеру, были ли у Вас машина, дача? Бывали ли Вы в парижских бутиках?

Да, бывала — в ремесленном училище. Получила специальность «токарь, слесарь и фрезеровщик» (это первая моя специальность). При том условии, что Притыцкий тогда был Притыцкий — секретарь ЦК комсомола. Это было в то время, когда он забрал меня из детдома.

ИА REGNUM: В 1943 году?

Да. Два года училась в ремесленном училище. Переболела там брюшным тифом.

Меня выписали из больницы, и пришло известие: освободили Советскую Белоруссию. А я стриженая, худющая… Поехала к отцу — в Белостокскую область БССР. Поступила в педучилище в Слуцке, год отучилась. Потом училась в Несвижском училище два года, оно было в помещении бывшего костёла. Закончила с отличием.

Тогда был такой порядок: 5% учащихся с золотыми медалями поступали в высшие учебные заведения без экзаменов. Я в числе этих 5% поступила в минский Белгосуниверситет.

Никаких «клубов золотой молодёжи» тогда не существовало. Да, мы были знакомы — дети Машерова и Мазурова, жёны секретарей ЦК дружили, но не более того.

Члены ЦК жили в дачном посёлке Дрозды. Там тогда было домов 10 на небольших участках.

ИА REGNUM: Небольших — это сколько в сотках, метрах?

В центре посёлка была дача Притыцкого. В метрах 150 от него — дача Машерова, метрах в 100 — дача Киселёва (партийные и государственные деятели БССР — прим. ИА REGNUM).

Дачные домики были очень скромные, деревянные. Только у Машерова позже появился солидный дом. Но даже и тогда он не был огорожен.

Рядом с домом секретаря ЦК был домик заведующей отделом ЦК. Обычный деревянный деревенский дом.

В Дроздах был кинозал. По вечерам, приезжая с работы, и Притыцкий, и Машеров, и даже семьями приходили смотреть кино. Все там рядом сидели, общались.

ИА REGNUM: Что из себя представлял дом Притыцкого?

Деревянный дом. На первом этаже — кухня и гостиная, на втором — две спальни.

ИА REGNUM: А как обстояли дела с личным автотанспортом?

У Притыцкого машины не было. Вообще ни у кого тогда в этом посёлке не было своего автомобиля.

В те годы действовало решение, по которому руководящие работники не имели права иметь в собственности автомобили.

Потом машины уже начали продавать. Я работала в горкоме партии, потом в обкоме. Однажды меня включили в список желающих приобрести автомобиль. Сергей когда узнал, то вызвал меня, отругал, порвал список и чуть не объявил выговор сотруднице соседнего отдела, которая список этот составляла и включила мою фамилию.

ИА REGNUM: Что это за автомобиль мог быть?

Не знаю. Купить ведь не удалось. Да и денег не было — даже если бы внесли в тот список.

ИА REGNUM: «Победа» или «Москвич»?

О «Победе» не могло быть и речи! Я не разбираюсь в автомобилях. Может быть, «Москвич»? Что-то в этом роде. Это было примерно в 1958 году.

ИА REGNUM: А с дачей как? Не обзавелись, работая в горкоме и обкоме партии?

Точно так же и с дачей. Многие тогда получали участки под дачи — по четыре сотки выделяли земли. На них домик должен был быть щитовой — никаких ни кирпичей, ничего. Мне захотелось дачу. Двое ведь детей, хотелось выезжать летом.

Я пошла к нему — Сергею Иосиповичу.

Он: «Дачу захотела?»

Я: «Да, а что ту такого?»

Он: «Приезжай в Дрозды и сиди там с детьми!».

Я говорю: «Да вам там самим негде повернуться».

Он мне: «Поместимся! Ничего! Других мы ограничиваем, а сами? Ты будешь получать дачу?».

Вот и всё. Повернулась я и со слезами ушла. Только в 1983 году я получила участок под дачу: в Гомельской области, на родине у мужа, купила сруб и мне его поставили на участке.

И так не только я жила. Например, у Машерова не было машин. Кроме той дачи государственной у него не было ничего.

ИА REGNUM: Хорошая была дача?

Небольшая такая — три комнаты. Нет, четыре — тёмная комнатка такая ещё была, «тёщиной» её ещё называют, можно её как чулан использовать и вещи там держать. Так что четыре комнатки было. Вот и всё.

ИА REGNUM: В какой он тогда должности был?

Первый секретарь обкома. Сначала Гродненского, жил на улице 17 сентября. Потом в Молодечно был секретарём — там побольше уже был и дом.

Ничего — ни машины, ни дома, ни дачи у него в собственности не было. Всё государственное. В Дроздах он на даче поселился, когда из Барановичской области ввернулся (потом ликвидировали эту область).

(продолжение следует)