Порой родителям приходится говорить врачу «не верю» и самим искать для детей альтернативу. Казалось бы, в этом ничего необычного, ведь никто не переживает за ребенка больше, чем его родители. Родители могут не понимать медицинских тонкостей, но тонко чувствовать, в какие руки стоит или не стоит его отдать. Как раз такой родитель, который не ощущает полную ответственность за ребенка, складывает с себя решение вопроса о его судьбе, вызывает у людей удивление, а то и упрек в безразличии к ребенку.

open.az
Врачи.

Но «подло завелось теперь на земле нашей» — именно за такое, ответственное поведение родителей сегодня поликлиника может наслать на семью органы опеки и полицию, которые отказ от предписанного вмешательства сочтут… пренебрежением родительскими обязанностями и даже «оставлением ребенка в опасности»! Словно специалист всегда прав, а родитель не имеет права на недоверие. Словно информированное согласие на медицинское вмешательство требуется законом для того, чтобы к несогласному применять репрессии!

Чем бы закончилась эта история, если бы не грамотная и активная забота родителей о своей дочери, неизвестно. Но что-то помогло родителям твердо настаивать на своем. Что? Они ведь совсем не «упертые сектанты», которые бегут от медицины. Просто поведение врачей было не только спорно с точки зрения закона, но и необъяснимо с человеческой стороны. Насторожило как раз это.

Благополучная московская семья, образованная, дружная. Сын уже большой, живет отдельно, четверо девочек — с мамой и папой. Младшая, всеобщая любимица, летом вдруг разболелась (как потом выяснилось — пневмонией). Районная поликлиника огорошила: «Подозрение на лейкоз [рак крови!], надо срочно в больницу, делать пункцию».

Мать почувствовала что-то настораживающее в странной настойчивости заместителя главного врача поликлиники № 52 Евгении Шатайло. Задала естественный вопрос: «Не надо ли перепроверить для начала анализ крови? Почему сразу речь о пункции?»

Врачи не спешили сделать повторный анализ, зато уже на следующий день пришли домой вместе с опекой и полицией. Что это значит, сегодня объяснять, увы, не надо: ребенка хотят отобрать, родителей обвинить в невыполнении обязанностей и лишить родительских прав. Мать повела себя грамотно: пустила в дом только врачей. Не решившись на вторжение, опека отступила. А врачи продолжали наседать: «Чего, собственно, вы опасаетесь? За инвалидность можете не беспокоиться — вы же получите компенсацию!»

Что значит «компенсацию»?! Какая же мать после этого согласится доверить такому врачу своего ребенка?

Мать хочет переговорить с врачом-онкологом, но Шатайло резко отвечает: «Я запрещаю ему что-либо говорить!» Странно: почему не говорить, если заподозрен лейкоз? И от этого возникли нехорошие подозрения: «А вдруг не ошибка? А вдруг — хуже, чем ошибка? Для чего еще делают такую пункцию? Для донорства!»

Родители срочно ищут других врачей, делают анализ в лаборатории «Инвитро» — и оказывается, что нет никаких признаков лейкоза!

Случай комментирует по нашей просьбе врач-гематолог: «Обычай врачей, да и простая порядочность состоит в том, чтобы всё же перепроверять — диагноз серьезный! А уж если у родителей на руках другие результаты, то пренебречь независимой проверкой — это форменный беспредел! А ошибка — она вполне возможна: неопытный лаборант может, например, с лимфобластами перепутать ретикулоциты». Наконец, если даже анализ подтвердится, врачи должны постараться родителей убедить.

Поликлиника не делает ни первого, ни второго. Вместо независимой перепроверки анализов она делает повторные анализы в той же лаборатории (по ее данным — снова высокий уровень лимфобластов). А вместо уговоров снова пускается на силовой вариант: по жалобе поликлиники прокуратура требует через суд срочной госпитализации.

Усмотреть в этом форму заботы о ребенке сложно. По закону («Об основах охраны здоровья граждан в РФ», ст. 20 ч. 2 п. 5) в суд подает сама медицинская организация, но не в таком случае, а только при отказе родителей «от медицинского вмешательства, необходимого для спасения жизни ребенка». То есть когда счет уже идет на дни, и если не сделать операцию — ребенок умрет. Здесь же речь идет не об операции, а только о диагностической процедуре, перед которой всё равно придется сделать проверку анализов.

Родители тем временем снова делают анализ в «Инвитро» — и снова никаких бластов нет. Перед самым судом родители обращаются к другим врачам — и не куда-нибудь, а в ведущее в этой области учреждение — Федеральный центр детской гематологии, онкологии и иммунологии им. Рогачева, где сама д.м.н. Н. В. Мякова, зав. отделением онкогематологии дает заключение: лимфобластов нет, а анемия на фоне недолеченной пневмонии госпитализации не требует.

На суде Шатайло напористо гнет свою линию. Пренебрежительно отметает результаты анализов «Инвитро». Сгущает страхи: уже нужна не только пункция, но и переливание крови. Ссылается на каких-то «врачей 3-й категории» (заметим, такой не бывает!). Заседание суда происходило ровно в то время, когда мать и девочка были у профессора, который полностью развеял все опасения по диагнозу. Несмотря на просьбы адвоката чуть-чуть подождать заключения профильной клиники, суд уступил напору и вынес решение. Он все-таки назначил принудительную госпитализацию, но согласился и с доводами адвоката от РВС, что выбор больницы должен быть за семьей.

В больнице к семье отнеслись внимательно, долечили всё, что было не долечено поликлиникой. Трижды делали анализ крови, да еще четвертый раз при выписке — и ни разу не было ни малейших признаков лейкоза!

На сегодня девочка уже выписана, для нее всё завершилось благополучно. Для нас же эта драматическая история ставит тревожные вопросы.

Во-первых, об этике врачей, о необходимости их борьбы за доверие пациента, о соблюдении законного права пациента на недоверие. Чем сильнее разваливается медицина, тем острее эти вопросы стоят для нас, родителей. Потому что и медицинских ошибок, и всевозможных корыстных интересов становится больше. И этика уходит на задний план.

Ошибка поликлиники очевидна. Но главврач поликлиники, депутат Евгений Омелянюк в телеинтервью оправдывает поведение своих врачей. Департамент здравоохранения г. Москвы тоже безмятежно заявляет: «Недостатки в тактике обследования и лечения ребенка не установлены», не отвечая ни на вопрос о происхождении в анализах лимфобластов, на вопросы этики и права! Росздравнадзор по Москве: «Нарушений законных прав в сфере охраны здоровья не выявлено!» То есть официальная медицина считает бесцеремонное поведение врачей нормальным, а право на отказ от медицинского вмешательства и выбор врача не существующим? Или несущественным?

Как в этих условиях защитить семьи? Защитить не только от грубых медицинских ошибок (в нашей истории три лаборатории опровергли устойчивую ошибку поликлиники!), но и защитить право родителей на собственное решение о том, доверить ли своих детей и кому.

Во-вторых, история демонстрирует, что отношения врача и пациента (в случае несовершеннолетних — родителя пациента) перестают быть интимными, доверительными. Медицина опирается на опеку как на репрессивный аппарат, который теперь не просто опекает бездомных детей, но и похищает родительское право представлять и защищать интересы своего ребенка.

Недопустимо, чтобы за сознательным отказом родителя от рекомендаций специалиста следовали претензии опеки к родителю. Опека (а порой и суд) при оценке действий родителя рассуждает не о том, руководствовался ли родитель заботой о ребенке или был к ребенку безразличен (это единственное, что должно подлежать оценке по закону), а тем, подчинился ли родитель специалисту. И родители становятся заложниками любого мнения неизвестно чего начитавшегося психолога, халатного или вставшего на путь криминала врача.

Сами медики чаще всего не осознают, как часто в современном мире нарушение Этического кодекса врача, зафиксированное в норме закона о праве на отказ от вмешательства, легко оборачивается против пациента. И восстанавливать медицинскую этику — через трудные дискуссии и, не исключено, трагедии — придется всем обществом.