То, что в наше время общественные процессы заметно ускорились, не замечал только ленивый. Но когда сталкиваешься с явственным проявлением этого ускорения, осознаешь, что это не просто красивая фигура речи. Например, биографические, основанные на реальных событиях, художественные фильмы раньше снимались по дальним отголоскам событий, несколько столетий, десятилетий или хотя бы лет спустя. В наши дни их снимают уже не просто по горячим следам событий, а из самого пылающего их эпицентра. Художественное кино начинает «отнимать хлеб» у документально-публицистического, более того, может становиться акцией, криком в мегафон, последним шансом что-то изменить.

Цитата из к/ф «Шугалей» реж Денис Нейманд. Россия, Тунис. 2020
За решеткой

Фильм Дениса Нейманда «Шугалей», снятый по инициативе «Фонда защиты национальных интересов», это именно такой фильм-акция, по сути дела — виртуальный митинг, на который созваны все потенциальные зрители. А потому его сложно оценивать исключительно по канонам киноискусства. И всё же при разговоре о художественном кино без этого не обойтись.

Допустимо ли превращать в персонажа ныне живущего человека? В принципе, да, такое случалось не раз. В качестве ярчайшего недавнего примера можно привести фильм «Власть» (Vice) Адама Маккея, в котором предстали, сыгранные искусно загримированными актерами, не только благополучно здравствующий Дик Чейни, но и многие его коллеги и противники из высших политических кругов США. И всё же этот фильм — подведение итогов карьеры крупного политика, разворачивавшейся на глазах у всего мира, к тому же данное в явно сатирическом ключе. Герой же «Шугалея», собственно, социолог Максим Шугалей мало у кого на слуху, а в произошедшем и тем более происходящем с ним вот прямо сейчас слишком много темных мест. То же можно сказать и о его коллеге и товарище по несчастью Самере Суэйфане.

В верхних кругах

В конце концов, в этом бы не было ничего особенного — есть же родные, друзья и коллеги, по свидетельствам которых можно было бы восстановить образы томящихся в ливийской тюрьме российских социологов. Вот только авторы фильма, вероятно, для того чтобы привлечь к нему больше зрительского интереса, щедро добавили в повествование элементы боевика. А у боевика свои законы, и реальные люди, наши современники, неизбежно должны были пройти экранную «обработку напильником», чтобы соответствовать этим законам.

Прежде всего, ученые-пленники по воле сценаристов составили тандем, построенный на контрастах. Шугалей (Кирилл Полухин) стал этаким «крепким орешком» в облегченном варианте, переводчик же Суэйфан (Олег Абалян) — его полной противоположностью. Шугалей смел, находчив, собран и тренирован. Ему ничего не стоит пробраться в осажденный дом по крышам, спрыгнуть с высоты, отобрать оружие у охранника или снять часового. Переводчик — типичный «ботаник», он трусоват, недисциплинирован, безынициативен и является для главного героя, по сути, обузой. Еще один социолог, успевший уехать в Россию до ареста (Сергей Яценюк), вообще ни рыба ни мясо — этакая «ходячая машина Тьюринга», как его характеризует Шугалей, но в качестве балансирующей связки для этой треугольной конструкции он вполне уместен. Актеры вполне качественно воплощают все ее узлы, создавая узнаваемых, выпуклых и запоминающихся персонажей.

Проблема в том, что героическое поведение Шугалея в стиле экшн не обосновано совершенно ничем, а самое главное, ни к чему не ведет. По официальной информации, Максим Шугалей — всего лишь ученый-социолог, а вовсе не боец невидимого фронта, каким он может показаться из-за надетой на него персонажной одежки явно с чужого плеча. Слухи о массовом побеге из тюрьмы «Митига», увы, оказались в итоге слухами, о чем, собственно, и сообщается в финале фильма. Потому все красочные подвиги, которыми расцвечен сюжет, никакой роли, кроме декоративной, не играют. Более того, заставляют думать о том, что охрана и руководство тюрьмы, изображенные в самых мрачных и зловещих красках, обладают воистину ангельским характером, раз не расправились со строптивым пленником после первой же опасной выходки. А также подпитывают ненужные сомнения в том, что Шугалей и его товарищи исполняли в многострадальной Ливии исключительно научную миссию — сомнения, которые уже муссируются в либеральной прессе. Таким образом, одна рука создателей фильма портит то, что делает другая, в жертву зрелищности приносится то, ради чего, собственно, и снимался фильм.

Конвой

Еще один явный сценарный просчет — чрезвычайно ходульный и до оскомины идеализированный образ командующего Ливийской национальной армией Халифы Хафтара. Хафтар похож на ростовую картонную фигуру, изрекающую слащавые банальности, что вызывает невольную и совершенно неуместную улыбку, если не смех.

Такое количество явного вымысла (фактическая информация, поступающая как из застенков, так и из Ливии вообще, чрезвычайно скудна) заставляет гадать о том, как реальные люди, вернувшись из плена (а в это очень хочется верить), будут выяснять отношения со своими вымышленными двойниками. Не покажутся ли они слишком заурядными вчерашним зрителям фильма, не будут ли эти зрители разочарованы и не придется ли живым людям всю свою дальнейшую жизнь играть чужие роли?

Такое чувство, что создатели фильма не вполне доверяют зрителю. Не верят, что зритель способен сочувствовать не бесстрашному супергерою, а обычному человеку, попавшему в нечеловеческие условия. А ведь когда-то всё было иначе. Жилин и Костылин из «Кавказского пленника» Толстого были обычными солдатами, да и герой шолоховской «Судьбы человека» хоть и действует более решительно, куда ближе к народу. Отечественная литература и кинематограф умели затрагивать сердца людей, не пытаясь их при этом развлекать. Остросюжетный жанр тоже имел место, но у него была всё же своя ниша.

Пытки

Возможно, всё дело в нехватке времени и в желании хотя бы так — в развлекательной обертке — донести до зрителя, не только отечественного, но и зарубежного, информацию о страданиях наших безвинно брошенных в застенок сограждан. О том, что происходит в Ливии, куда США и их наемники принесли свой «управляемый» хаос. В общем и целом результат получился достаточно интересным и, возможно, способным воздействовать сильнее, чем скупые строчки новостей. Возможно, сам факт обращения к образам не бизнесменов, спортсменов и шоуменов, а людей Служения — Державе ли, Истине ли — можно считать тем позитивным новым словом, которое во многом искупает художественные недочеты. Кажется, для этого действительно пришло время.