Магия спектакля «Гятэй-Гятэй» – как уйти в нирвану и вернуться назад

Все мы за последние годы привыкли к чудесам техники, в том числе и в искусстве. Голограммы, лазерные и световые шоу, трехмерная анимация, электронная музыка… Но вся эта дорогостоящая мишура не стоит и гроша, когда на сцену выходят люди в строгих старинных одеждах и начинают творить свою магию, как творили ее сотни лет назад.

При этом на сцене нет никакой электроники, кроме разве что микрофонов. Только гонги, колокольчики, погремушки и трещотки, барабаны, поющие чаши, вода в прозрачном сосуде и царящая над всем этим пестрым многообразием маримба. На все инструменты — одна сухонькая немолодая женщина, переходящая от одних к другим плавными, почти крадущимися шагами, — чтобы вдруг взорваться россыпью быстрых и точных движений, в которых тем не менее нет брутальности боевых искусств, если уж сравнивать, то с легендарной практикой смертельных ударов по уязвимым точкам. Только эти удары не убивают, а оживляют и одухотворяют — и инструмент, и душу слушателя. А над сценой словно бы парят шестеро мужчин, чьи инструменты — их собственные голоса — то солирующие, то сливающиеся в дуэты, трио и в общий хор.

Сёмё (в переводе — просветленный или «пустотный» голос) — древняя японская практика пения-рецитации священных буддистских текстов, нечто среднее между пением и торжественным чтением нараспев. В мировой музыкальной культуре сёмё стоит в одном ряду с григорианскими распевами и прочими шедеврами храмовой музыки. Есть у исполнителей сёмё свои правила, превращающие выступление в сложную церемонию, в притягательный ритуал. Знаменитый японский режиссер Тадаси Судзуки соединил традиционное искусство группы Сингонсёмё SAMGHA с современной, но тоже опирающейся на древние глубинные корни музыкой Мидори Такада — и родилось волшебство.

«Гятэй-гятэй» — это не спектакль, а действо. Здесь нет явного сюжета и действующих лиц, но концертом его было бы назвать так же странно, как чайную церемонию — посиделками за чаем. Название спектакля происходит из дзен-буддистской мантры: «Гятей гятей хала гятей хала со гятей бодзи совака» — «О, ушедшие, ушедшие, к нирване ушедшие, в совершенстве к нирване ушедшие, о, сатори!». Сравнение с чайной церемонией, пожалуй, наиболее близко к истине, только вместо особым образом, в ходе строго регламентированного ритуала, приготовленного чая, нам предлагается вкусить изысканные звуки и движения, совмещенные в тайной гармонии.

Гармонии привычной здесь вроде бы и нет — голоса на первый взгляд (точнее, на первый слух) живут сами по себе, не согласуясь с сухой россыпью перкуссии, гудением поющих чаш или тонкой трелью дудочки. Но единение происходит на ином, глубинном уровне, на уровне не слуха, а сердца. Всё вместе уводит от мирской суеты и погружает в пустотность медитации, превращает — пусть на время — слушателей и зрителей в «ушедших к нирване».

Авангард на самом деле вовсе не обязан сбрасывать традицию «с парохода современности» или использовать ее в качестве материала для постмодернистских штудий. Он вполне способен вести с нею творческий диалог, находя общие точки соприкосновения, пересечения, слияния. Это отлично удается восточному — японскому, китайскому, индийскому театру. Более того, для восточного театра такой вариант развития не является результатом какого-то волевого усилия по сохранению, как сейчас принято говорить, «культурных кодов» — он естествен, как дыхание. Восток, несмотря на знаменитые воинские традиции и трактаты об искусстве войны, всё же основывается куда больше на компромиссе, чем на конфликте. Авангард в лучших своих образцах приходит туда не с кастетом, а с кистью каллиграфа, чтобы изящно вписать новые знаки между древних строк.

Мидори Такада сочиняет свою суперсовременную минималистическую музыку, используя инструменты, известные еще первобытным людям, и часто играет ее в христианских церквях и других старинных храмах. Психоделические медитативные композиции, построенные на соединении звука и тишины с особым, полным смысла, присутствием исполнителя на сцене, во многом основаны не только на современных наработках, но и на древнем учении о внутренних энергиях человека и их воздействии на окружающий мир.

«Гятэй-гятэй» — словно удивительная восточная игрушка — шар внутри неразъемного шара, а в нем — еще один. Авангардистская музыка воплощена в телесную оболочку собрания традиционных инструментов, а всё это вместе погружено в древний песенный ритуал как он есть. В этом возможный урок для западного сценического искусства, которое за редким исключением не умеет опереться на традицию и находит прибежище в чистом эксперименте.

Один из важных моментов этого урока, на мой взгляд, в том, что традиция тут не подается под «этнографическим» соусом, чем «грешат», к примеру, некоторые отличные спектакли национальных театров бывших советских республик. Нет попыток «себя показать», напомнить о существовании своей культуры — исполнители живут традицией, она для них не что-то, обретенное в музее, библиотеке или фольклорной экспедиции. Понятно, что та же Япония, даже стремясь вдогонку за прогрессом, никогда не забывала родное, но, в принципе, возможна и такая реконструкция отчасти утраченного, чтобы оно оказалось органично и бесшовно соединено с современностью, а не оказывалось рядом плывущих в потоке современности осколков или выгородкой на этнографической выставке.

Спектакль знаменитого японского режиссера, без сомнения, стал украшением Театральной олимпиады 2019 года, итоги которой были подведены на VIII Санкт-Петербургском Международном культурном форуме, ее достойным прощальным поклоном.