Кому уподобить Бога?

Сегодня во вторник, 9 апреля, на Шестом часе читается пророк Исайя, 40: 18−31.

«Итак кому уподобите вы Бога? И какое подобие найдете Ему? Идола выливает художник, и золотильщик покрывает его золотом и приделывает серебряные цепочки. А кто беден для такого приношения, выбирает негниющее дерево, приискивает себе искусного художника, чтобы сделать идола, который стоял бы твердо. Разве не знаете? разве вы не слышали? разве вам не говорено было от начала? разве вы не уразумели из оснований земли? Он есть Тот, Который восседает над кругом земли, и живущие на ней — как саранча пред Ним; Он распростер небеса, как тонкую ткань, и раскинул их, как шатер для жилья. Он обращает князей в ничто, делает чем-то пустым судей земли. Едва они посажены, едва посеяны, едва укоренился в земле ствол их, и как только Он дохнул на них, они высохли, и вихрь унес их, как солому. Кому же вы уподобите Меня и с кем сравните? говорит Святый. Поднимите глаза ваши на высоту небес и посмотрите, Кто сотворил их? Кто выводит воинство их счетом? Он всех их называет по имени: по множеству могущества и великой силе у Него ничто не выбывает. Как же говоришь ты, Иаков, и высказываешь, Израиль: «путь мой сокрыт от Господа, и дело мое забыто у Бога моего»? Разве ты не знаешь? разве ты не слышал, что вечный Господь Бог, сотворивший концы земли, не утомляется и не изнемогает? разум Его неисследим. Он дает утомленному силу, и изнемогшему дарует крепость. Утомляются и юноши и ослабевают, и молодые люди падают, а надеющиеся на Господа обновятся в силе: поднимут крылья, как орлы, потекут — и не устанут, пойдут — и не утомятся».

Мы приводим этот отрывок в полноте его специально, чтобы показать, что озвученный в самом начале вопрос настолько для людей всегда был неподъемен, что вместо ответа на него, как правило, следовали и по сей день следуют отвлеченные рассуждения, далекие от того, чтобы пролить хоть бы какой свет на означенное вопрошание. Кому уподобить Бога? Пророк Исайя приводит примеры того, как люди лепят для этого дела — ради попыток «уподобления» — различных идолов, раскрашивая их и вообще прилагая к тому хотя бы какое художественное мастерство. И явно считает, что все это плохо и впустую. Дальше же происходит перечисление того, что Бог делает, на что способен, вообще всякое божественное перечисляет, и, как можно догадаться, из всего этого следует то, что образ, который хоть сколько походил бы на Бога, изготовить совершенно невозможно.

То есть исходный вопрос следует считать риторическим, поскольку еще весь дальнейший словесный напор лишь подчеркивает невозможность описания Бога. Масштаб всего божественного не дает шансов изобразить Бога правильно, а уж тем более — слепить идола, позолотить, считать, что изображение более-менее отражает в общих чертах Его образ. По тем меркам описание масштаба выглядело довольно впечатляющим. В книге Иова тоже для описания грандиозности всего, Богом совершаемого, приводятся похожие примеры. В конце пассажа Исайя говорит, что надо надеяться на Бога — и это хорошо. Но ответа, как надеяться, не имея хотя бы умственного изображения, не дает. Умственное же изображение всегда получалось, надо честно признать, ничуть не лучше, чем изображение «в камне», «в дереве» или еще в каких материальных вещах.

Вон бежит бегемот, его все боятся, его Бог сделал, между прочим, сообщается у Иова, «это — верх путей Божиих; только Сотворивший его может приблизить к нему меч Свой». Подобные изображения, конечно, хороши, впечатляют даже на каком то этапе истории, но спустя время становится понятно, что такая умственная «изобразимость» Бога, имеющая целью показать Его неизображаемость, тоже опускается рано или поздно до размера «идольского изображения», то есть, по сути, в уме представляемого «дедушки на облаке», пресловутого, затертого атеизмом образа, которого не чурается и иконопись. Значит, когда кто-либо в доказательство того, что для изображения Бога художественных инструментов не найдено, начинает все это пытаться объяснить словами с привлечением уже здесь поэтических приемов, это выходит так же мелко.

Первую неделю Великого поста Церковь традиционно отмечает Торжество Православия, церемониальное действие, праздник своего рода, случившийся по итогам Константинопольского собора 843 года, на котором окончательно восстановили в империи иконопочитание. Было оно, как и все у нас — «истинное», восстановлено с использованием репрессий, масштабы которых сопоставимы со средней силы ядерным взрывом, ибо истина непросто дается людям. Но суть не в этом. Высоким богословием определяемое как «вочеловечение Бога» событие дало возможность творить изображение человека и при том быть твердо уверенным, что дело имеем с образом Бога. По большому счету, смотреть на человека и видеть в нем образ Бога можно и без соборных определений, да вообще повсюду видеть эти образы, пусть и дискретно, как на то намекали пророки, Исайя в том числе.

Две «наиглавнейшие заповеди», постоянно напоминаемые Христом окружающим Его людям, давали возможность богословию отвечать на вопрос пророка Исайи «кому уподобите вы Бога?», во-первых, не прибегая к сравнению возможностей Бога и человека, во-вторых, даже в «возможностях» выделив главное, а именно — то, что выделил в этом Христос. Но богословию было не до того. Столетия до иконоборческих споров оно было занято тем, чтобы затолкать в Христа как можно больше «природы Бога», понятия даже не имея, что это такое. Главное, что она там была и ее там было много. Народ понял это все, как только и мог понять, и развил то, что только и мог развить: самое отборное суеверие. «Чтоб взирая на образ, умом и сердцем люди возносились к первообразу», — такими примерно аргументами иконопочитатели вернули в строй иконы, поборов иконоборцев, которые от тех пытались избавиться.

Причем многие иконоборцы считали ровно так же: что Первообраз можно углядеть в образах, но не обязательно эти образы рисовать, ибо они и так повсюду. Обе позиции имели аргументы достаточные для того, чтобы считать обе стороны по своему правыми. Если можно было бы исключить радикализм методов, подключить рассудительность, то и разошлись бы мирно. Почему и впрямь не рисовать портреты Христа и святых, коли указание на то, где искать в образе Первообраз, было получено. Но мирно не разошлись. Можно сравнить с нашими временами и даже со многими им предшествующими. Суеверие цветет пышным цветом на прочном основании «традиции», но поскольку формально суевер все делает согласно учению, да и тем более в храм ходит (а такие «ходят» в первую очередь), то никакой коррекцией его умозрений Церковь не занимается, боясь спугнуть настолько, что он ходить перестанет, да и не знает просто, как это сделать.

Так-то по логике вещей, покончив, как посчитали в Церкви, с христологией, победив все ереси, открылась прямая дорога начать развивать уже христианскую антропологию, что могло бы скорректировать многие нелепости предыдущих постановлений. Однако Седьмой собор и все последующее столетие борьбы с иконоборчеством эту возможность упустили. И, как ни покажется странным, несмотря на доктринальное обоснование возможностей решить положительно вопрос обнаружения образов Бога в мире, на практике этот вопрос решен так, что из ответа не может не развиваться суеверия. Ответ же в реализации всего этого такой: изображать и молиться изображениям было нельзя, а теперь стало можно. Можно, молитесь.

Между тем на вопрошание Исайи дал внятный ответ Христос: Бога можно уподобить человеку, неустанному в делании добра. Но богословие соборов решило по своему. Раз «Бог сделался человеком», то Его можно просто рисовать, чтобы просто… Что? Правильно, чтобы удобней было поклоняться, «ибо честь, воздаваемая образу, восходит к первообразу, и поклоняющийся иконе поклоняется ипостаси изображенного на ней». Идолопоклонства тут, конечно, нет, но нет и разборчивого понимания, для достижения каких целей и какими средствами поклонение следовало бы совершать. Нет и ответа на вопрос, «кому» уподобить Бога, ибо Бог здесь уподобляется лишь Своему художественному изображению. То есть — «чему».