Зачем Пушкин ездил в Арзрум?

Александр Пушкин и Турция, а точнее Османская империя, — тема неразгаданная, описанная в пушкинистике поверхностно в силу причин объективного свойства, поскольку не сохранились соответствующие исторические документы. Правда, есть знаменитое «Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года», немногочисленное эпистолярное наследие, воспоминания, не всегда точные, современников. Поэт много разъезжал по Центральной России, но пушкинисты уверяют, что «душа поэта рвалась в «дальние дали» и неведомые страны». Такой страной оказалась Оманская империя, точнее Эрзерум, да и то оказавшийся в зоне контроля Российской империи в ходе русско-турецкой войны 1828–1829 годов.

Почему Пушкин там оказался? 22 марта 1830 года в газете «Северная пчела» была опубликована статья Фаддея Булгарина. «Итак надежды наши исчезли. Мы думали, что автор Руслана и Людмилы устремился за Кавказ, чтоб напитаться высокими чувствами поэзии, обогатиться новыми впечатлениями и в сладких песнях передать потомству великие подвиги русских современных героев, — писал Булгарин. — Мы думали, что великие события на Востоке, удивившие мир и стяжавшие России уважение всех просвещенных народов, возбудят гений наших поэтов, и мы ошиблись. Лиры знаменитые остались безмолвными, и в пустыне нашей поэзии появился опять Онегин, бледный, слабый… сердцу больно, когда взглянешь на эту бесцветную картину».

Действительно, когда в санкт-петербургских политических и литературных салонах стало известно о пребывании Пушкина на фронте, появились ожидания, что в газетах появятся его письменные отчеты о боевых действиях русской армии на турецком фронте. Но их не было. Только в шестом номере «Литературной газеты» за 1830 год появилась публикация поэта из «Извлечений из путевых записок» (отрывок «Военная Грузинская дорога»). Но, как установили исследователи, да и автор, специально исследовавший эту тему, материал был написан наспех с некоторыми историческими и даже географическими ошибками. Тогда Пушкин просто многое заимствовал из изданных в 1827 году в Москве «Записок во время поездки из Астрахани на Кавказ и в Грузию в 1827 году», хотя достоверно известно, что Пушкин по дороге на Кавказ и в Арзрум вел записи. Даже подробные записи, большинство из которых исчезло.

Юрий Тынянов, один из самых дотошных исследователей этого периода жизни Пушкина, обратил внимание на важную деталь: поэт, говоря о войне 1828–1829 годов, использовал прием «стилистического нейтралитета», специально позиционировал себя как «фигуру сугубо штатскую, несведущую в военных вопросах». Но исследователь Сергей Порохов выделяет, что при издании «Путешествия в Арзрум» в 1835 году к нему в качестве приложения была добавлена аналитическая справка о курдах-езидах. Этот документ значится только в писарской копии, но у издателей не было сомнения, что ее автором является Александр Пушкин. Кстати, сохранились и высокопрофессиональные описания некоторых османских крепостей на побережье Черного моря. При этом многие эксперты указывают на авторство их Пушкина.

Да и появление самого «Путешествия» не менее загадочно. В 1834 году в Париже была издана книга французского дипломатического агента на Востоке Виктора Фонтанье «Voyages en Orient, entrepris par ordre du gouvernement français de l`année 1821 à l`année 1829. Turquie d`Asie» («Путешествия на Восток, предпринятые по повелению французского правительства с 1821 по 1829 год: Азиатская Турция»). В ней автор называет Пушкина в числе лиц, составлявших окружение командующего русской армией Ивана Паскевича, замечая при этом, что «у турок не было бардов в свите» — некому было воспевать их подвиги — в то время как «замечательный своим воображением» поэт, «покинувший столицу, чтобы воспеть подвиги своих соотечественников», нашел «в стольких славных деяниях, свидетелем которых он был, сюжет не для поэмы, но для сатиры». Почему эта реплика Фонтанье стала поводом Пушкину для издания своего «Путешествия»?

«Недавно попалась мне в руки книга, напечатанная в Париже в прошлом 1834 году под названием «Voyages en Orient entrepris par ordre du Gouvernement Francais». Автор, по-своему описывая поход 1829 года, оканчивает свои рассуждения следующими словами: «Un poete distingue par son imagination a trouve dans tant de hauts faits dont il a ete temoin non le sujet d`un poeme, mais celui d`une satyre». Из поэтов, бывших в турецком походе, знал я только об А. С. Хомякове и об А. Н. Муравьеве, — пишет Пушкин. — Оба находились в армии графа Дибича. Первый написал в то время несколько прекрасных лирических стихотворений, второй обдумывал свое путешествие к святым местам, произведшее столь сильное впечатление. Но я не читал никакой сатиры на Арзрумский поход. Никак бы я не мог подумать, что дело здесь идет обо мне, если бы в той самой книге не нашел я своего имени между именами генералов отдельного Кавказского корпуса. Признаюсь: эти строки французского путешественника, несмотря на лестные эпитеты, были мне гораздо досаднее, нежели брань русских журналов… Приехать на войну с тем, чтобы воспевать будущие подвиги, было бы для меня с одной стороны слишком самолюбиво, а с другой слишком непристойно. Я не вмешиваюсь в военные суждения… Это не мое дело».

И вновь очередная загадка. О событиях того времени на Ближнем Востоке Пушкин судил не как «литературный дилетант». Он изучал историю края, много читал специальной литературы, знакомился с политической ситуацией в регионе. Но в «Путешествии в Арзрум» обозначены ссылки только на три источника, которыми автор пользовался. Это отмеченная в предисловии ссылка на французскую книгу «Путешествия на Восток, предпринятые по поручению французского правительства», с высказываниями автора которой, Фонтанье, полемизирует Пушкин. Затем упоминание отчета о путешествии графа И. Потоцкого и цитируемое замечание путешественника-ботаника Ж. П. Турнефора. При этом в «Путешествии в Арзрум» приведено большое количество фактического материала, который мог быть почерпнут Пушкиным из самых различных, хотя и не названных им, литературных источников.

Связано это было с тем, что во внешней политике занявшего в 1825 году российский престол императора Николая Первого первостепенное значение приобретала проблема возможного распада Османской империи. В правительствах России, Англии, Франции и Австрии рассматривались различные проекты передела территорий этого государства. Так возник «восточный вопрос». Кстати, так называемый комитет 1827 года, занимавшийся вопросами управления Закавказского края, предлагал, к примеру, переселить на персидскую и турецкую границу 80 тысяч украинских казаков с семьями для того, чтобы создать защитный пояс из поселений военнообязанных христиан. Этот вопрос особенно обострился тогда, когда 25-тысячный корпус генерала Паскевича взял в 1828 году важнейшие турецкие крепости: Карс, Ардаган, Ахалкалаки, Ахалцих, Пота, Баязет. Летом 1829 года должен был начаться Эрзрумский поход. В стратегический план главнокомандующего отдельным кавказским корпусом Паскевича входило завоевание черноморских портов Трапезунда и Самсуна. Именно на эту операцию и стремился попасть Пушкин.

И еще. Историк Юрий Дружников отмечает, что реальная причина, которая привела Пушкина в Арзрум, «долгое время тщательно выскребалась дореволюционной и советской пушкинистикой». Но она была ясна главе Третьего Отделения Бенкендорфу и самому императору Николаю Первому. 20 июля 1829 года Бенкендорф доложил императору об итогах поездки Пушкина в действующую армию. Русско-турецкая война 1828–1829 годов, которая стоила русским 125 тысяч человек погибшими, считается одной из самых неблагоприятных для России. Отсюда и такое отношение к ней со стороны Пушкина, его нежелание описывать ход военных действий на Кавказе, стремление выставить себя в качестве «обычного путешественника».