«Чернобыль» против России: клюква, основанная на лжи о реальных событиях

Когда видишь на экране надпись: «Основано на реальных событиях» или просто заглавие, к этим событиям прямо отсылающее, то по горькому опыту сразу понимаешь, что увидишь, так или иначе, фантастику. Разной степени научности, внутренней художественной правдивости и добросовестности, но фантастику. Даже если это отечественное кино из «нашей жизни». Если же это перевод c языка родных осин на язык канадских кленов, английских дубов или голливудских пальм, то шансы увидеть быль, превращенную в сказку, значительно повышаются. Особенно если фильм — о нашем советском прошлом.

Конечно, американо-британский мини-сериал «Чернобыль» — это не какая-нибудь гротескно-глумливая «Смерть Сталина». Тема предельно серьезна, как и исполнение. С первых же кадров любой, кто жил в 80-е, чувствует себя перенесшимся в прошлое на машине времени. Авторы проявили скрупулезное внимание к деталям — от телефонов и будильников до машин на улице. Такая дотошность подкупает, есть соблазн принять ее за честность. Особенно легко очарованию поддастся зарубежный зритель — после откровенной комиксовой «клюквы», на которой он воспитан с детства, всё ту же ягоду можно и не опознать, так как она тщательно протерта и искусно смешана с другими ингредиентами.

К сожалению, «клюквы» в сериале немало, и оптимистический отзыв «самого» министра культуры РФ не может отменить этого факта. И речь не о технических подробностях — до сих пор о том, что же произошло на Чернобыльской АЭС и каковы были последствия катастрофы, спорят не только журналисты, но и инженеры с учеными. Речь о том, что может оценить любой — об атмосфере и психологической достоверности.

Прежде всего, бросается в глаза абсолютно неразумное поведение сотрудников станции во главе с Дятловым. Дятлов с первых кадров и до того, как его, теряющего сознание, выводят под руки во двор, где творится сущий ад, ведет себя абсолютно неадекватно ситуации. Впрочем, странно ведет он себя и позже, в больнице, требуя бутерброды с маслом и красной икрой, но это можно было бы списать на тяжелое состояние. Но еще вполне здоровый, он намертво зависает в «фазе отрицания», хамит подчиненным и рассылает их по бессмысленным убийственным поручениям. Сотрудники станции тоже ведут себя странно — на свой манер. Возникает такое чувство, что это не команда подготовленных инженеров-ядерщиков, а бригада поваров, переброшенная из какой-нибудь фабрики-кухни, настолько слабыми, некомпетентными, да и глуповатыми они выглядят. Потому что сотрудники АЭС возможность нештатной ситуации должны допускать всегда — хотя бы в случае саботажа, теракта или войны — об этих вариантах герои говорят сами, да вот только ведут себя не как тренированные специалисты, а как испуганные дети не столько строгого, сколько истеричного папаши. И их, в принципе, можно понять, если оценить общий психологический климат, сконструированный в пространстве сериала авторами.

События, как известно, происходят в середине 80-х. Пока что не началась эпоха «перестройки» и «гласности», и Горбачева еще никто не зовет «Горби», но всё же это не 30-е и не 50-е. И не пресловутая Северная Корея из мемов. Тем не менее крупного ученого Легасова не менее солидный и совершенно гражданский (и безоружный) партийный функционер Щербина грозится то пристрелить на месте, то выбросить из летящего вертолета. Понятно, что рядовых сотрудников АЭС за неповиновение и пререкания с начальством должны были, как минимум, посадить на кол. Лучевая болезнь — в самом деле, всяко лучше кола.

Государство и партия в сериале показаны в почти беспросветно черных красках. Партийные функционеры произносят то и дело речи о героизме, коммунизме и ленинизме — настолько жестяные, что они не могут исходить из человеческого рта, их мог бы произносить разве что Мойдодыр. Есть во всем этом шуме крупица правды: стремление держать в секрете недостатки и катастрофы в Советском Союзе действительно было. Но причиной являлись по большей части вовсе не трусость, подлость и отношение к людям как к расходному материалу, а конкуренция систем. Конкурирующие фирмы в «свободном мире» не торопились и не торопятся сообщать о своих ошибках, порой имеющих тяжкие последствия, а журналы «Америка» и «Англия» на русском языке были наполнены весьма лучезарными картинками западной жизни.

Если же говорить об обычных людях в сериале, то они относятся к государству — с разной степенью осознанности — как к врагу, от которого можно каждый миг ждать какой-нибудь гадости, а протестовать бесполезно, и потому нужно держать фигу в кармане и, стиснув зубы, пытаться вырвать себе хотя бы кусочек справедливости — партизанскими методами. Жена пожарного на этой шкале находится на одном конце, на другом — шахтеры, источающие озлобленность и презрение к властям и демонстрирующие им «фигу» в прямом смысле слова. Где-то посередине — фэнтезийный персонаж, женщина-ученый Ульяна Хомюк, олицетворяющая «ум, честь и совесть» новой эпохи, не человек, а полубесплотный укоряющий ангел. Но все эти люди в одинаковой степени выглядят партизанами в оккупированной врагом стране.

Чем дальше, тем больше понимаешь — цель сериала не столько рассказать о катастрофе и ее причинах, сколько еще раз показать «ужасы режима» в этой ужасной России. Показать более тонко, чем делалось до сих пор, но заметно, как трудно Крэйгу Мэйзину сдерживать то ли порывы души, то ли рвение в отработке заказа. Все граждане СССР (и, как легко прочитывается, не только СССР, а и России вообще), какой бы пост ни занимали, показаны жертвами системы. И те, кто отдает приказы, и те, кто им вынужден подчиняться. Вот старуха-крестьянка, «глас народа», с ее монологом вечной жертвы, вот солдат, убивающий ее корову-кормилицу, вот наивный мальчик-доброволец, вынужденный, борясь с тошнотой, отстреливать собак в компании двоих странноватых «афганцев». Основная масса ликвидаторов — именно масса, безликая, похожая на стадо, гонимое на убой. Или на «биороботов». Даже «хорошие» управленцы называют их «биороботами» — с отвращением к собственному цинизму, но называют. У них, управленцев, в одной руке кнут, другая сложена всё в ту же карманную фигу, только раздеться догола, как шахтеры, они не имеют права. Кстати, того, кого посетила «гениальная» эротическая фантазия с голыми шахтерами (почему-то сразу вспоминается голый землекоп — зверюшка такая), стоило бы отправить в таком виде в настоящий забой и потом проинтервьюировать об ощущениях — по десятибалльной шкале…

К последней серии становится окончательно ясно, что сериал не о Чернобыле. И не о подвиге ликвидаторов — иначе их бы нам показали не массовкой. Чернобыль здесь, как ни странно, так, для фона. По сути, это притча. Точнее, басня. Она о крушении Союза, считавшегося сверхнадежным и нерушимым, но разлетевшегося на куски именно тогда, когда убавили мощность «реактора». Но ведь любые аналогии хромают. А хлесткие аналогии, примененные в упоении от своей способности завернуть красное словцо «об этих «красных» к сложнейшим историческим событиям и великим трагедиям — в чём-то не менее вредоносны, чем радиация.

Что самое печальное во всей этой истории? Пожалуй, две взаимосвязанные вещи. Во-первых, что мы вновь получили вместо человеческого и родного взгляда на события, оставившие шрамы во многих судьбах, чужой холодный взгляд в окуляре то ли телескопа, то ли микроскопа. Не исключено, что принадлежащий тому, кто не стал бы горевать, если бы всю нашу страну, источник непредсказуемых проблем и треволнений, тоже поместили бы однажды в какой-нибудь саркофаг или свинцовый гроб и залили бетоном. На всякий случай. А во-вторых… то, что где-то даже хорошо, что этот сериал снят не нами. Потому что вряд ли бы нашелся у нас дома тот самый — родной и человеческий взгляд. Без идеологических пошлостей, без желания потыкать зрителя в больное ржавым шилом при помощи зловещих красивостей вроде пляшущих на радиоактивном пепле детей, падающих с неба птиц или живых анатомических препаратов на кроватях. Стали бы снимать — боюсь, сняли бы так же — только слабее. Отечественное кино давно превратилось в зону отчуждения — от своей культуры, традиций и подлинных, а не коммерчески-развлекательных, нужд народа. Стоит ли сравнивать это с Чернобылем? Не знаю. Но это, без сомнения, катастрофа.