Александр Горбаруков, ИА REGNUM
Прогресс только там, куда иду я

На прошлой неделе в Красноярске прошёл уже тринадцатый по счёту экономический форум. В этом году повестка форума была посвящена разработке «Стратегии-2030» — экономического развития России на ближайшие 14−15 лет. По замыслу правительства разрабатываемая стратегия не должна стать очередным формальным документом, а к работе над ней планируется привлечь широкие общественные круги. «Мы договорились, что «Стратегия-2030» должна быть не каким-то правительственным документом, а документом общества. То есть она должна пройти именно широкое общественное обсуждение и быть если не консенсусом, то действительно воспринимаемой позитивно подавляющей частью общества», — сказал в интервью телеканалу «Россия 24» вице-премьер Аркадий Дворкович, принявший участие в работе форума.

На самом форуме члены правительства и высокопоставленные чиновники министерств признали, что Концепция долгосрочного социально-экономического развития РФ до 2020 года — «Стратегия 2020», по своим ключевым параметрам из-за изменившейся мировой конъюнктуры не будет выполнена. Трудно с этим поспорить, ведь разрабатываемая стратегия была рассчитана при высоких ценах на нефть, а её провал только ещё раз доказывает, что правительство РФ в 2011 году, когда была представлена стратегия, на деле предполагало развивать страну за счёт перераспределения доходов от высокой нефтяной маржи, несмотря на всю свою либеральную риторику против «нефтяной иглы».

Теперь же правительство РФ, понимая, что ради будущего страны необходимо пойти на непопулярные меры, которые необходимо было претворять в жизнь ещё 10 лет назад и которые были бы на порядок менее болезненны, хочет разделить меру ответственности и предлагает всему обществу как бы найти консенсус и прийти к общему знаменателю.

В то же время уже на самом форуме отчётливо стало заметно отсутствие консенсуса в самой российской элите. Миллиардер, владелец компании «Базовый элемент» Олег Дерипаска предложил сократить выбросы CO2 над Сибирью, создав в Восточной Сибири безуглеродную зону, и ввести налог на выбросы углекислого газа. В ответ губернатор Кемеровской области Аман Тулеев достаточно эмоционально заявил: «Угроза сокращений в угольной отрасли есть, если будет весь этот шум. Прошла Парижская конференция, поговорили про CO2 и потепление климата на 2 градуса. Понятно, что это выгодно Обаме, понятно с Китаем, где 1 млн человек умирает от углекислого газа. Но, Дерипаска, тебе-то чего надо? С какой стати ты бежишь впереди Америки и говоришь о безуглеродной зоне в Сибири и налоге в 20 долларов за тонну углекислого газа?» Столь резкий ответ понятен и объясним: из-за падения стоимости углеводородов сократились экспорт и стоимость угля, что сильно бьёт по экономике Кемеровской области.

Однако необходимо признать, что уголь как источник энергии отживает своё время. В то же время Россия — одна из немногих стран в мире, которая может, закрыв угольные и мазутные ТЭЦ, как сократить выбросы CO2, так и существенно увеличить эффективность своей экономики, при этом используя собственные технологии. У нас накоплен большой технологический потенциал и по более эффективному сжиганию угля, и ещё более эффективные технологии использования газа для выработки тепла и электроэнергии, которые для окружающей среды в сотни раз безвредней угля. Добавим отечественные разработки в области сохранения энергии и получим, что в ближайшее же время мы можем как сократить выбросы CO2, так и существенно снизить затраты на тепло и электроэнергию.

Но и эти технологии если не вчерашний день, то точно не будущее. В нашей стране промышленно работает единственный реактор на быстрых нейтронах Белоярская АЭС, в Ульяновске начинается строиться такой же реактор, но уже нового поколения. Этот реактор может работать на отходах ядерного топлива и будет как экономически более выгоден, так и более безопасен, чем реакторы на тепловых нейтронных изотопах (Чернобыльская АЭС). Не забудем про возобновляемые источники энергии и, конечно же, про термоядерный синтез.

Многие из тех технологий, которые мы можем сейчас внедрить, были разработаны ещё 1970-е годы, но не были использованы. Их внедрение требовало, как и сейчас, перестройки всей экономической и социальной модели СССР и ставили под угрозу выполнение пятилетнего плана и всеобщую занятость.

Если бы тогда начались повсеместные, да ещё, не дай Бог, в середине пятилетки, внедрения новых более эффективных технологий, например в той же энергетике, то невозможно было бы выполнить план по производству угля, его для более энергоэффективной экономики надо было бы гораздо меньше. Закрылись бы шахты, и шахтёры — костяк рабочего класса — оказались бы безработными. И проблема не столько в отсутствии эффективной системы переобучения, сколько в сформировавшейся в СССР к концу 1970-х иллюзии социальной стабильности и благополучия. Составляющими которых были постоянное местожительства и работа.

При этом со стороны советской номенклатуры любые инновации воспринимались как угроза той самой стабильности. И, вместо внедрения, технологии, увеличивающие эффективность экономики, тормозились. А порой же выдумывались антитехнологии, которые увеличивали трудозатраты и энергопотребление. Зато выполнялся план и сохранялась видимость всеобщей занятости и стабильности.

С падением советской системы мало что изменилось. Когда некоторые политики и экономисты называют современный российский строй либеральным, это не может не вызывать улыбку. Не может при таком строе самой большой расходной статьёй бюджета быть социальная сфера. Не может в либеральной экономике при сокращении ВВП на 3% безработица сохраняться на низком 5%-м уровне. И тем более трудно поверить, чтобы в такое время либеральное государство и его чиновники всячески противились бы увольнениям ради повышения эффективности труда и модернизации предприятий. Так, например, по словам президента АвтоВАЗа Бу Андерссона, ему в 2015 году именно российские акционеры, компания «Ростех», не давали провести увольнения на заводе.

Но социальная составляющая — это только одна часть российской неэффективности. Помните, в Советском Союзе был план? За его выполнение, тем более за перевыполнение, которое только усугубляло положение, полагались всевозможные премии, награды и продвижения по службе. Теперь вместо плана для поощрения чиновников придуманы другие механизмы. Например: цепочка посредников от угольной шахты до конечного потребителя, теплостанции, количество же звеньев в такой «пищевой цепочке» может быть более восьми.

Представим, что завтра введены уже имеющиеся технологии: угля надо меньше или вообще не надо, сокращается или вообще исчезает плутократическая угольная «пищевая цепочка», закрываются шахты, растёт безработица. Чиновники лишаются своих коррупционных премиальных и ещё получают взбучку из Москвы за рост безработицы и социального напряжения. Понятно же, что в такой ситуации вместо того, чтобы создавать условия для внедрения новых эффективных технологий, создания системы переобучения и перемещения рабочей силы, чиновникам легче пропустить Америку вперёд. И при этом абсолютно не важно, что технологии, которые сейчас не будут востребованы в России, уйдут за рубеж, в том числе к нашим клятым англосаксонским «партнёрам».

Мы стоим на пороге новой технологической революции: новые источники энергии, роботизация, информационные технологии и многое другое позволят существенно сократить производственные издержки, но при этом сократят рабочие места. Если Россия ради сиюминутной, мнимой и при этом нищей социальной стабильности будет отгораживаться от современных, причём во многих случаях собственных технологий, мы безнадёжно отстанем с вытекающими для государства губительными последствиями.

Впереди болезненный переход на новый технологический уклад. К сожалению, надо признать, что из-за попытки как можно быстрее улучшить жизнь россиян после вакханалии 1990-х правительство и президент пошли по советскому пути. Основным источником социального развития, вместо технологической модернизации, стало перераспределение сверхвысокой нефтяной маржи. Что не могло, в условиях плутократии, опять таки порождённой дорогой нефтью, как гарантировать справедливое распределение нефтяных доходов в обществе, так и дать толчок к инновационному развитию страны. Теперь, уже в условиях отсутствия нефтяных доходов, российскому обществу придётся отказываться от части социальных гарантий, в том числе на занятость, переучиваться и менять в зависимости от внутренней экономической конъюнктуры место жительства. Всё это приведёт к сильным социальным встряскам. Консенсусом же в такой ситуации может стать некий неписаный договор между обществом, готовым на отказ от мнимого социального благополучия, и элитой, готовой как можно быстро реформировать государственный аппарат и вместо современной плутократической системы перераспределения доходов от продажи углеводородов создать систему распределения национального богатства от инновационного развития страны.