Ненависть Чубайса. Почему русскую культуру не получится «отменить»

Один из ведущих участников «Форума свободной России», организованного Каспаровым и его единомышленниками, культуролог Михаил Лотман заявил на нем поразительную вещь: «Бахвальство сексуальным насилием — это кто? Сталин, Брежнев? Нет, это Пушкин!».

А Катя Марголис, художник, проживающая в Венеции, известная до последнего времени лишь в довольно узких кругах, внезапно заявила себя на этом же мероприятии как своего рода комиссар по «деколонизации» русского сознания, объявив, что будет проводить для всех желающих соответствующий онлайн-курс. О содержании не трудно догадаться по недавней ее беседе с иноагентом Евгением Киселевым, которая вышла на Ютьюбе под шапкой: «Обстрел Одессы: виноват ли Достоевский?» Резюме: виноват, разумеется.

Попытки вынести приговор Русской культуре — явление сейчас нередкое. Джеймс Ставридис, бывший глава НАТО в Европе, недавно призвал: «Читайте Гоголя, Достоевского, Тургенева, Пушкина, Лермонтова, Толстого, Солженицына и Булгакова, здесь вы сможете по-настоящему понять, как и что думают русские. И все это не засекречено».

И, кстати, он прав в том, что специфику русского мышления можно понять именно так. Вопрос, конечно, с какой целью.

Ведь отнюдь не все на Западе призывают изучать наших классиков, как изучают врага. Пожалуй, самый популярный сейчас консервативный мыслитель Джордан Питерсон говорит то же, что и Ставридис, но совсем о другом.

«Достоевский занимался философской или, более глубоко, теологической проблемой: кризисом смысла на Западе», — считает Питерсон. То есть он предлагает в поисках выхода самим западным людям задаться «проклятыми вопросами» Федора Михайловича.

«В «Братьях Карамазовых» Достоевский спрашивает: все ли дозволено теперь, когда Бог мертв? В «Бесах» он спрашивает: какие формы может принять вера и с какой целью, когда строгие рамки традиционной веры будут разрушены? Какие ужасные демоны могут занять место смещенного Тетраграмматона (непроизносимое имя Бога)?», — предлагает Западу перечень вопрошаний Питерсон.

Интересная вещь, в России два известных и абсолютно полярных человека заявляли открыто о своей ненависти к Достоевскому. Это Анатолий Чубайс и Эдуард Лимонов.

Первый из них, некогда творец приватизации, а ныне беглец, заявлял буквально следующее: «Я испытываю почти физическую ненависть к этому человеку. Он, безусловно, гений, но его представление о русских как об избранном, святом народе, его культ страдания и тот ложный выбор, который он предлагает, вызывают у меня желание разорвать его на куски». Сильная эмоция, не правда ли?

Почему так? Ведь Достоевский был «отменён» большевиками. И тут как раз логика нацбола Лимонова понятна. Но Чубайс-то, если верить его декларациям, всё творил исключительно чтоб не дать большевизму возродиться. Но большевизм — это не идеология. Идеология — коммунизм.

А большевизм — это как раз практика тотальных «отмен». Это отсутствие элементарной эмпатии к «униженным и оскорблённым» под прикрытием прогрессивных лозунгов. И это психотип, который и описывал в «Бесах» Фёдор Михайлович.

Между тем, именно Достоевский воистину «наше все». И, кстати, в этом году, по данным Книжной палаты, его книги по тиражам абсолютно лидируют. Федор Михайлович обогнал прошлогоднего лидера Стивена Кинга.

Но и он же самый цитируемый русский писатель в зарубежных научных трудах. Именно те вопросы, которые он задал в своих романах, делают принципиально невозможной культурную «отмену России».

У каждого народа, который внес вклад в мировую культуру, как правило, реально не больше одного имени, которое воистину «неотменимо» в глобальном масштабе. У англосаксов это Шекспир, у итальянцев Данте, у испанцев Сервантес, у французов, несмотря на богатство их литературы, наверное, Декарт, а у нас, конечно, Достоевский, который полная противоположность рационалисту Декарту. И именно поэтому о нем вспоминают всегда в пограничных ситуациях.

Так, например, когда рухнули башни-близнецы, французский философ Андре Глюксман заявил, что этого не случилось бы, если бы в ЦРУ читали Достоевского. Именно он лучше всего сумел показать извращенную логику бесов-нигилистов.

Показать то показал, но не спас же саму Россию своим пророчество от революции…

Классик либеральной мысли, сам выходец из России, Исайя Берлин писал: «В XIX веке многие русские критики отмечали, что всякая более или менее значимая для русской мысли идея, если не учитывать сферу естествознания и других специальных дисциплин, всякая идея общего плана приходила из-за границы; что на русской почве не родилось ни одной философской или исторической, общественной или художественной доктрины либо тенденции, которая оказалась бы жизнеспособной».

И, кстати, он имеет в виду таких весьма весомых «критиков», как Константин Леонтьев и Владимир Соловьев. Друзья в личном плане, они были не согласны практически во всем, кроме утверждения, приведенного Берлиным.

Но в то же время последний отмечает удивительную особенность: западные идеи, попав на русскую почву, преображаются совершенно неожиданным образом. Например, он пишет: «Идея коммунистической партии, которая, будучи прямым логическим продолжением принципов, сформулированных Марксом и Энгельсом, лишь в руках Ленина превратилась в такое орудие, какое и не снилось ее основоположникам».

И дальше дает очень образную формулу: «Вышеописанное явление мне хотелось бы назвать «рикошетом» или «эффектом бумеранга». Ни один другой народ ничего подобного с европейскими идеями не проделывал.

Между прочим, лишнее доказательство правоты Берлина — это то, что сотворил с его и его единомышленников идеями тот же Чубайс&Co.

Можно долго спорить о том, отдельная Россия цивилизация или нет. Но факт, что ни Китай, ни Индия в своей самозамкнутости никогда таких «бумерангов» не запускали и таких вопросов не задавали.

И если говорить о Русском смысле, который упорно пытались сформулировать и Достоевский, и славянофилы, то он не в ответах, а в вопросах. То, что Берлин называет «бумерангами», на самом деле доведенная до предела мысль, рожденная на Западе и ему же предъявленная, как счет.

Нет-нет, отвечает Запад, имелось в виду совсем другое, вы неадекватно формулируете. Но часто эта предельная острота вопроса — следствие того, что отечественные либерал-интеллигенты всегда принимают «повестку», транслируемую с Запада, без вопросов, целиком и полностью, как «веление прогресса». С прогрессом же не спорят.

Но Достоевский как раз и спорит. В «Записках из подполья» его герой, можно сказать, в одну фразу вмещает всю суть философии экзистенциализма: «Помилуйте, — закричат вам, — восставать нельзя: это дважды два четыре! Природа вас не спрашивается; ей дела нет до ваших желаний и до того, нравятся ль вам ее законы или не нравятся. Вы обязаны принимать ее так, как она есть, а следственно, и все ее результаты. Стена, значит, и есть стена… и т.д., и т.д.». Господи Боже, да какое мне дело до законов природы и арифметики, когда мне почему-нибудь эти законы и дважды два четыре не нравятся?.. Как будто такая каменная стена и вправду есть успокоение и вправду заключает в себе хоть какое-нибудь слово на мир, единственно только потому, что она дважды два четыре. О нелепость нелепостей!»

Достоевский спорит. Без спора западный «прогресс» принимает и осуждает все, что противоречит «повестке», — Смердяков… Как и Лотман с Марголис.

Они ведь фактически копипастят западную левацкую «культуру отмены». Которая, в свою очередь, наследует самым радикальным большевистским практикам.

А Джордан Питерсон и другие западные консерваторы с этой «бесовщиной» как раз борются, пытаясь защитить всё, что им дорого в собственной культуре. И для них в этой борьбе Достоевский союзник и даже, пожалуй, пророк.

Фактически сегодня Достоевский — один из главных маркеров для системы распознавания «свой/чужой» в нашем столь непростом мире, где многие «совсем не то, чем кажутся».