Ян Таксюр о гонениях на УПЦ: «Это как заменить ребёнку мать на чужую тётю»

Ян Ильич Таксюр — поэт-сатирик, писатель и журналист. С 1980-х годов начал публиковать сатирические стихи, писал рассказы и фельетоны. Был постоянным автором «Литературной газеты», журналов «Крокодил» и «Юность».

В украинских изданиях регулярно выходили статьи Таксюра о православной вере и церкви. Митрополит УПЦ Онуфрий наградил публициста орденом Нестора Летописца II степени.

10 марта 2022 года СБУ задержала Таксюра в Киеве. Писателя обвинили в государственной измене. В августе его освободили под залог, но 24 мая 2023 года Шевченковский суд признал Таксюра виновным и приговорил к 12 годам лишения свободы с конфискацией половины имущества. 25 мая Таксюр был освобождён в рамках обмена военнопленными, после чего сразу уехал в Россию.

— Ян Ильич, верно ли называть вас украинским писателем и поэтом?

— Верно, если учесть, что я 35 лет писал сатиру на украинском языке. Государственный украинский язык — часть моего профессионального инструментария. Я сторонник русской идеи и русского мира, но я объяснял своим землякам на хорошем государственном языке, что русофобия, НАТО и прочие «европейские ценности» — это всё губительно. В этом смысле я действительно украинский писатель.

— Где вы его так хорошо выучили?

— В школе и в вузе. В советское время все дети на Украине изучали украинский язык. Когда я окончил школу, у меня даже был специальный диплом по украинскому языку и литературе. Причём я прошёл интересную эволюцию: сначала использовал украинский язык для сатиры, а потом полюбил… Но не язык, а его носителей. Понял, что это мой народ, который говорит вот так.

Кстати, на государственном литературном языке мой народ не говорит, он говорит немного иначе. Но его обучают на этом языке. Он его понимает и принимает.

— Почему вы выбрали в качестве языка сатиры украинский, а не русский?

— Во-первых, малороссийский язык (как и все южные языки) предрасположен к юмору. Во-вторых, это было связано с определённой политической необходимостью.

Если бы Ян Таксюр на русском языке обратился со своей сатирой к Ющенко или к «Правому сектору» (террористическая организация, деятельность которой запрещена в РФ), они бы сказали: «Да это какой-то там м. ль на своем м…льском языке что-то вещает». А этот «м. ль» обращается к вам на хорошем украинском языке, которого вы, «щирые украинцы», не знаете.

Это было цеховое решение, которое пришло ко мне со временем.

— Вы хотели обращаться именно к Ющенко и представителям запрещенных группировок?

— У меня были стихи в том числе про них, но я, конечно же, апеллировал к Оксанам, Галям, Петрам и Мыколам, которых люблю. Раньше их просто обманывали, а теперь убивают. И я как мог пытался их от этого оградить.

Знаете, кто-то замечательно сказал о главном герое книги Сэлинджера «Над пропастью во ржи»: это история о молодом человеке, который хочет стать священником, но еще сам этого не знает. И главный герой говорит: «Я хочу стоять над пропастью во ржи и не допускать, чтобы дети упали в пропасть». И я тоже хотел, чтобы мой народ не упал в пропасть, в которую его толкали.

А как человеку верующему, когда киевский режим начал ругать мою веру и отнимать мою церковь, мне вообще нельзя было молчать. Поэтому произошло то, что произошло. Может быть, пафосно звучит, но это правда.

— Вы сказали, что полюбили этот народ. А был момент, когда вы этого не понимали?

— Я и раньше его любил. Но, как говорил Толстой: «Мы любим тех, кому мы делаем добро, и ненавидим тех, кому причиняем зло». Чем больше я для него работал, тем ближе он мне становился.

Я для них очень старался, хотя никаких денег и почёта мне это не приносило. Я был сатириком в стране, где сатира не приветствуется. Долгое время знамя украинской сатиры нёс я один, а мне за это отплатили заключением в киевской тюрьме. Может быть, вы услышите в моих словах претензию, но это правда.

Понимаете, я человек, который не умеет взвешивать и анализировать. Но я совершенно не выношу брехню (я употреблю именно это украинское слово) на всех уровнях. И когда дело коснулось моей церкви, я в 2017 году стал делать программу «Право не веру», в которой начал говорить о лжи, касающейся бессмертной души человека. И вот тут меня особенно заметили.

— Вы 30 лет пытались уберечь украинцев от обмана, но голоса одного сатирика было недостаточно. Кто-то кроме вас мог еще с ними поговорить, чтобы спасти?

— Я считаю, что Церковь Христова на земле Украины могла занять более определённую позицию. Она должна была сказать, что зло — это зло, а не приспосабливаться. Такая возможность была. Но УПЦ заняла примерно такую позицию: «Раз Господь попустил такую власть, значит, так надо. Да, мог бы нам получше дать, но что делать…» А церковь обязана была сказать: «Извините, дорогие власть имущие, но это неправда и неправильно. Ну нельзя мужчине спать с мужчиной. Это мерзость. Если вы не одумаетесь, вы попадёте в ад». Да, УПЦ на это как бы намекала, но серьёзной позиции ни по «европейским ценностям», ни по отношению к России у неё не было.

Приведу еще один пример. Лет девять назад, когда еще был более-менее спокойный период, я делал программу с одним довольно влиятельным церковным человеком. Мы закончили съёмку, он сказал: «Все було непогано. Тільки ви десь сказали, що ми частина російської церкви. Це треба вирізати» (Всё было неплохо. Только вы где-то сказали, что мы часть русской церкви. Это нужно вырезать).

— УПЦ заигрывала с радикальной частью своих прихожан?

— Заигрывала. Только тогда в УПЦ еще не было радикальных прихожан. Если кто-то сейчас говорит, что они там были, он просто не в курсе. Но они заигрывали с радикально настроенными силами и курируемыми Западом общественными организациями. Например, во Львове есть Украинский католический университет, о котором почти не говорят в России.

— Я там даже лекции читала.

— Это же просто рассадник тех, кто создавал смыслы для первого и второго Майдана. И это рассадник униатской лжи. Униатская ложь — особая ложь. Униаты заточены на уничтожение православия, замену его. И на Украине мы столкнулись с временным торжеством униатства.

Что такое униатство? Грубо говоря, это когда священник надевает облачение, очень похожее на православное. Но он не православный, он подчиняется папе Римскому. Кто-то может сказать: «Да какая разница, все же христиане». Но это то же самое, как подойти к ребёнку и сказать: «Видишь эту тётю? Она такая же красивая, как и твоя мама, даже посимпатичнее будет. Теперь она будет твоей мамой». Примерно так на Украине всё и происходило.

— Вы сказали, что церковь боялась говорить правду — потому что ей пришлось бы говорить прямо. А вы говорили на языке сатиры и были застрахованы.

— Ой, не всегда. Меня судили год и три месяца. И на суде прокурор, будучи человеком, не подготовленным к чтению литературы, читал мои тексты на украинском языке (что-то среднее между стихами и фельетоном), а потом зачитывал отрывок из лингвистической экспертизы: «Вот в этой строке подсудимый подвергал сомнению конституционность нынешней власти, а в этой — бесчестил ПЦУ». То есть за сатиру тоже можно получить ответку.

— Да, но не 30 лет назад.

— Честно говоря, 30 лет назад я тоже был среди заблуждающихся. Мне казалось, что вся эта бандеровщина — локальное раковое образование (а я в онкологии разбираюсь), которое можно купировать: облучить или удалить. Но этого не сделали. Оно разрослось и распространилось на всю Украину.

— Мне не нравится ваша метафора, потому что речь идёт о живых людях. А сейчас, когда опухоль так разрослась, столько метастазов, нужно вырезать живых людей, чтобы это вылечить?

— Когда я говорю об удалении опухоли, я не имею в виду людей. Я говорю о лжи как метафизическом явлении, которую навязали душам миллионов людей. И нам нужно создать смыслы, которые победили бы эту инфекцию. А без вмешательства государства и церкви это невозможно.

— Сейчас более радикально настроенные люди, а также те, кто наблюдает за войной с дивана и наполняется ненавистью, говорят, что оставшиеся на Украине безнадёжны и уже не вылечатся.

— Это неправда. Более того, даже если предположить, что Господь привёл меня к вам на интервью, то только для того, чтобы я сказал, что это неправда.

На Украине живут такие же, как вы, — представители народа, вышедшего из Днепровской купели, занявшего шестую часть земной суши и создавшего русскую цивилизацию. Я почти 70 лет прожил там, знаю этот народ. Если источник болезни будет купирован, я гарантирую: в течение года эти люди поймут, что были неправы.

— Даже выжившие бойцы из ВСУ?

— Я не говорю, что они все стерильно одумаются и выйдут на массовое покаяние. Но в своё время у меня был интересный разговор с топ-менеджерами нескольких украинских каналов (сейчас они все закрыты). Они говорили: если бы удалось отогнать от кнопки нацистов, они бы уже тогда переформатировали ядро населения.

Конечно, на Украине останутся 15–20% населения, которых невозможно изменить. Но такие люди есть везде. А с остальными нужно работать.

Приведу простой пример. У вас есть брат. Некто захватил его дом, поставил капельницу и начал вливать ему яд. Ваш брат, наполнившись ядом, стал нести безумные глаголы в ваш адрес и поносить всех подряд. У вас в этой ситуации есть два варианта. Вариант первый. Вы ему говорите: «Я тебя теперь знать не хочу. Ты мне больше не брат». Только имейте в виду, что вы говорите с отравленным человеком. Можете говорить ему что угодно, но он вас всё равно не услышит. Вариант второй. Вы прогоняете из дома врачей-убийц, ломаете капельницу, даёте брату немножко отойти, а потом начинаете с ним разговаривать.

— А кто в данном случае врачи-убийцы?

— В этом явлении есть небесный и земной план. В земном плане территория Малой Руси по тысячелетнему замыслу не должна быть православной и не должна быть в единстве с Великой Россией. Она должна быть иной. Я специально не говорю, какой. Это неважно. Главное, чтобы она не была православной и в единстве с Россией. Эти цели преследуют военно-технические структуры НАТО, а также одна псевдорелигиозная организация.

В небесном плане есть еще один бенефициар — отпавший от Бога Люцифер (сатана, дьявол) и слуги его. Они обречены на погибель и хотят погибели всех людей. И территория Украины близка к тому, чтобы оторвать её от спасительной веры.

Посмотрите на сегодняшнее изображение Богородицы в исполнении художников, близких к школе «Азова» (террористическая организация, деятельность которой запрещена в РФ). Они её изображают вообще без Младенца, в руках у неё какой-то снаряд. Сатана получает огромное удовольствие, когда смеется над нашими святынями. И если кто-то из наших зрителей ловит себя на том, что он получает особый кайф от чужого страдания, знайте, что у вас бесовское устроение души.

— Вы сказали, что нам необходимо удалить источник заболевания, и называете источником коллективный Запад и Сатану. Получается, мы не можем удалить этот источник?

— Мы не можем удалить этот источник зла, но можем покончить с его слугами. На Украине же были открыты тысячи организаций, которые ориентировались на антироссийскую и антиправославную повестку.

Если говорить о земном плане, сейчас только военная победа может открыть путь к серьёзным изменениям. А насчёт небесного плана… За что давать нам победу? Сколько сегодня людей причащаются? Сколько людей в России ходят в храм? Сколько сегодня делается абортов в России? Аборт — это человеческое жертвоприношение. Только в данном случае бог — это ты сам. А ведь народы, которые приносили в жертву людей, рано или поздно уходили с земли. Я имею в виду Карфаген или ацтеков.

Христос не нужен? Получается, Христос нужен только группке людей, которая ходит в храм, а над ними ещё и посмеиваются. Я считаю, что это и есть спецназ России. Потому что они имеют доступ к Вседержителю.

Так что для окончания этого всего нам нужна военная победа и народное покаяние.

— Сколько времени вы провели в тюрьме?

— Около полугода, потом меня перевели под домашний арест. Мне нужно было делать операцию, адвокаты добились, чтобы меня обследовали. Выяснилось, что нужно делать операцию в больнице. Судья снизил сумму залога в понедельник, а в четверг я был дома.

— Сумма была большой?

— Около 150 тысяч долларов. Но судья её значительно снизила. Эту сумму собрали сразу же, через два дня я был дома.

— А кто собрал?

—Люди. Я уже давно сам работаю и обеспечиваю свою семью. Но у моей дочери до сих пор лежат деньги, которые мне собрали люди, когда я был арестован. Это большая сумма. Я их не трогаю, потому что она для меня дорога до слёз. Люди присылали мне по 50 гривен (около 100 рублей), но их было очень много. Присылали из США и из Австралии. Те, кто знает меня, кто читает по-украински и верит в Христа. Этой суммы хватило, чтобы оплатить двух адвокатов.

Кстати, когда у меня дома был обыск, у меня забрали всё: «ничего не было, ничего не знаем, это вещественное доказательство». У меня же, как у всех интеллигентов, деньги просто так дома лежали. Граждане, храните деньги в сберегательной кассе!

— Когда вы впервые поняли, что вас могут просто взять и арестовать?

— Как я уже сказал, Господь не дал мне ни грамма аналитического ума, я не умею просчитывать опасность. Потому я и не боюсь (смеётся). Я не предполагал, что ко мне могут прийти какие-то люди. Казалось, что всё это не про меня. Потому я и совершал некоторые поступки и писал некоторые тексты, которые впоследствии оказались для меня погибельными.

Я благодарю Бога за то, что я их написал. Может быть, сейчас я бы их писать побоялся. Но тогда написал.

Короче говоря, когда меня пришли арестовывать, для меня это была совершеннейшая новость. Я не собирался никуда бежать и прятаться.

— Вы узнали, что вас обвиняют в госизмене. Какая измена, что вы совершили?

— О том, что меня обвиняют в измене, я узнал уже в тюрьме. Точнее, меня привезли сначала в тюрьму СБУ, продержали двое суток, а потом отвезли в Лукьяновский СИЗО, но никаких обвинений мне никто не предъявлял. Со мной вообще обращались без всякого почтения.

Более того, когда моя жена прямо пошла в главный офис СБУ на улице Владимирской и спросила, где мой муж, они сказали, что такого не знают. Врали, я был у них.

— Неужели вы и 24 февраля ни о чём таком не подумали?

— Я подумал, что мы сейчас дождёмся наших.

В марте, когда я уже сидел в СИЗО, меня поместили в карантин. Прихожу в камеру, а там в камере двое смотрящих. Весёлые такие. Включен телевизор, диктор что-то вещает, а они смеются. Говорят: «Проходи, отец, садись, обедай». Я спрашиваю: «А что вообще происходит?» Они отвечают: «Ты знаешь, где сейчас российские танки? Возле Бучи и Ворзеля. Им нужно всего 20 минут, чтобы до нас доехать. Нас освободят».

Это была правда. Я ведь сам в молодости служил в танковых войсках.

— Они ждали Россию? Или ждали, что их освободят?

— Ждали, что освободят. Я тоже иногда думал, что меня освободят. Более того, мне в карантине передали кнопочный телефон — один на всех. Сказали, что вроде бы за меня ходатайствуют и обещали договориться. А потом сообщили дочери, что ничего не выйдет, потому что на меня пришёл отдельный приказ.

— Почему? Вы же ничего такого не делали.

— Я же не за тексты был арестован. Меня арестовали за то, что я объяснял православному народу, что томос — это обычная липа, что ПЦУ — просто кучка расстриг. Если патриарх Варфоломей в Турции на коленке написал им какую-то справку, они от этого не будут каноническими. Просто я об этом говорил пять лет, ПЦУ нужно было закрыть мне рот. Вот я и оказался в тюрьме СБУ.

— Там вас обижали?

— Меня волокли к машине с закрытыми глазами, но в камере я был единственным, кого не били.

— А почему били остальных?

— Они сами не знали, зачем. Почему меня не били? Наверное, потому что я на Украине был известным человеком: «он старый, а вдруг помрёт…». Остальных били потому, что не поступила точная команда, как с этими «зрадниками» («изменниками») себя вести.

— Это тоже были люди, которые считались для режима неблагонадёжными?

— Нет, конечно. Со мной в камере не было ни одного такого. Просто в марте 2022 года была команда: «Хватайте всех, потом разберёмся». Во-первых, киевскому режиму нужен был обменный фонд для торгов с Россией. Во-вторых, СБУ нужно было показать, что они работают.

Кстати, сейчас на Украине на меня снова завели дело по статье «Подрыв конституционного строя». Когда мой адвокат спросил, зачем они заводят дело на гражданина чужой страны, ему ответили: «Так нам же кушать надо».

Со мной сидел Толик — деревенский мужик лет 60. Его село оказалось на линии соприкосновения: тут русские, там ВСУ — ничего не понятно. Однажды из-за обстрела погибли мирные люди. Так вот Толик совершил подвиг — договорился с российским командованием, чтобы они позволили забрать их тела и похоронить. Это уже дало повод обвинять в коллаборационизме.

— А кто его сдал?

— Соседи.

— А вы говорите, что любите этот народ.

— Нужно любить грешника, а грех — ненавидеть. Я сам не люблю доносы.

Со мной сидел известнейший в Киеве доктор-реаниматолог. Трое коллег написали, что у него антиукраинские взгляды, а потом у него в мобильном нашли письмо от друга из России: «Ну что, когда станешь министром здравоохранения Украины?» Ему дали пять лет условно и выгнали из всех больниц, где он консультировал.

Был еще один 30-летний парень — дитя природы. У него было свидание с девушкой, а соседи сказали, что он якобы взял у русских солдат что-то из гуманитарки и каким-то старикам отдал.

У меня даже было ощущение, что весь украинский народ посадили вместе со мной.

— Вы говорите: «Я грех не люблю, а человека люблю». Но если человек совершает какой-то поступок, значит, в его душе существовала потребность. Как отделить одно от другого?

— В Евангелии от Матфея есть строки: «Бог поднимает солнце и над злыми, и над добрыми. Так будьте же совершенны, как Отец наш Небесный».

Сейчас Бог тоже выделяет солнце для всех. Он не думает: «Так, вот для этих я посвечу, а для этих — нет». Он питает солнцем и закоренелых мерзавцев, и прекрасных людей. Да, человека нельзя отделить от его греха, но человек может покаяться. А покаяние — это не битьё себя в грудь, а полное изменение сознания (метанойя). И тогда происходит чудо, когда человек становится совершенно другим.

Приведу ещё один пример из Библии. Однажды Христос пришёл домой к Закхею — собирателю подати, который прослыл закоренелым ворюгой. Народ в недоумении: «Зачем Ты к нему пошёл?» И вдруг Закхей в присутствии воплотившегося Бога говорит: «Всем, кого обидел, воздам вчетверо. Половину имения своего отдаю нищим». Он фактически отдал всё. И Господь в ответ сказал: «Спасение пришло дому этому».

Что произошло с Закхеем? Это и было покаяние. Он не покаялся «Ах, какой я ворюга», а взял и всё раздал. Грубо говоря, если ты воровал, должен не осуждать воровство, а перестать воровать.

Мы говорим: «Вот, нам нужно поменять это и это». Я без шуток благоговею перед планами нашего правительства. Но мы должны понимать одно, что есть некое устроение человеческой души: если оно не меняется, планы могут не срабатывать.

— А вы не думаете, что есть поступки, после которых покаяние невозможно?

— Нет таких поступков.

Однажды, в начале ХХ века, на исповедь к батюшке (его большевики потом расстреляли на Бутовском полигоне) попал известнейший в России убийца, который приказал покончить с собой нескольким людям — и они это сделали, потому что понимали, что им будет хуже.

Убийца долго рассказывал священнику страшные вещи. Батюшка даже несколько раз выходил поплакать в алтарь, а потом возвращался. А затем священник дерзнул и сказал: «Господи, я благословлю его причаститься». А Христос всегда присутствует на исповеди. И когда убийца причастился, он упал на колени и зарыдал: «Господи, неужели ты простил меня?»

И после всего этого батюшка выглянул из окна храма и увидел на улице такую картину: как будто множество мелких птиц собрались вокруг одной большой птицы. Оказалось, это был тот самый преступник. Он стоял на коленях, вокруг него были остальные заключённые, он просил у них прощения и обнимал их, а они обнимали его.

Это абсолютно правдивая история. Потому что батюшка, который её рассказал, заплатил и ответил за неё жизнью.

— А если бы этот преступник, выговорившись, убил батюшку? За это он тоже смог бы покаяться?

— Конечно. Бог всегда хочет, чтобы человек изменился.

— Вы сказали, что в тюрьме СБУ избивают людей. Вы лично это видели?

— Нет. Я видел результаты избиения. Люди были буквально синего цвета.

— И можно было любить тех, кто бил?

— Конечно, были святые, которые умели любить и таких. Однажды к Серафиму Саровскому пришли разбойники. Он обладал невероятной физической силой, и у него был в руках топор. Разбойники его избили и изранили, но он не стал их убивать. Хотя мог. Жизнь святых — это отдельная тема. Область святости — вообще вне земной логики. Земная логика другая.

— Но мы в земной логике останемся, поэтому нам нужно понять, что делать с Россией и Украиной.

— У Великобритании есть самоназвание — Старая Добрая Англия. А мы должны вспомнить, что наше самоназвание — Святая Русь. Нашим идеалом должна оставаться святость. Нужно стремиться к святости ради того, чтобы встретиться со Христом.

Недавно я смотрел хороший советский фильм, где персонажи спорили о коммунизме. «Что такое коммунизм? Это когда всего будет навалом». Так это же идеал свинарника.

Повторюсь, что-то начнёт меняться только тогда, когда мы вернёмся к идеалу святости.

— А кем вы себя чувствуете? Русским или украинцем?

— Я чадо Русской православной церкви.

— Украину вы тоже включаете в понятие «Святая Русь»?

— Конечно.

— А Украина этого хочет?

— Когда возникла Украина? В 1991 году. Больше государства Украины не было. Шутки о том, что древние укры выкопали Черное море — это уже моветон. Украина как государство возникла в результате Беловежского сговора, юридически абсолютно незаконного. Все разговоры о том, что Беловежскому соглашению предшествовала многовековая борьба украинцев с русскими — абсолютная липа. Была единая страна.

Когда первые чудаки-украинизаторы в конце XIX начали переводить Пушкина и ходить в народ, народ им говорил: «Пане, а на что вы мне Пушкина читаете на мове, которой я со своей господаркой ругаюсь? Я понимаю по-русски. Зачем вы мне это перевели?»

Украинство — это политический проект. Не только в геополитическом, но и в культурном смысле. Это проект и всё. Соотносить себя с этим проектом я не могу и не буду.

Кстати, относительно государственной измены. Я никого не предавал, ибо современная Украина — это бандеровщина и извращение содомское. Я этому не присягал.

— А что считается предательством? Получение вами российского паспорта год назад?

— Нет. Российский паспорт я получил после того, как мне вынесли приговор на 12 лет.

— Сейчас это тоже может вменяться вам как госизмена?

— Нет, сейчас это другое.

Понимаете, мы говорим с вами о каком-то несерьёзном явлении. Одна из ошибок российской интеллектуальной элиты (хотя здесь не любят, когда с Украины приезжают и начинают учить их жизни) заключается в том, что она воспринимает Украину очень серьёзно. На самом же деле Украина — это проект, который можно переформатировать. Политическая украинскость обретается признанием абсолютной лабуды о том, что «Князь Владимир крестил украинцев».

Присяга Украине — это присяга брехне в вопросах веры, истории и культуры. Это должно быть преодолено. И тогда всё будет нормально.

— Вы сказали, что Украина — проект, что-то неживое. Но оно за последние годы было пропитано самой настоящей живой кровью. Как быть с этим?

— Тут нужно разделять сатанинские смыслы и людей. У меня есть полно знакомых, которые «заболели». У меня есть друзья, у которых заболели дети. Мой близкий друг, православный публицист Дмитрий Скворцов уже полтора года сидит в той же самой тюрьме, где сидел я. Ему только что исполнилось 60 лет. У него две взрослые дочери, внук родился. Так вот у него и родители «заболели», и дети «заболели».

— Не помогают ему, отреклись?

— Они не на Украине живут. Насчёт отречения я не знаю. Мне вообще не стоило об этом говорить. Просто мне всё время хочется обратить внимание, что человек сидит в сырой камере по 111-й статье («Государственная измена»), а его ещё даже не начали судить. Я бы очень хотел, чтобы его обменяли.

— А когда вы сидели, чем себя утешали?

— Молился.

— А Дмитрий может молиться?

— Он молится.

Когда я на какое-то время попал в камеру к уголовникам, это вызвало недоумение у местной публики: «Что это он всё время сидит и что-то читает?» Меня позвал к себе смотрящий Жека. Я ему говорю: «Женя (я по кличкам никого не называл), я могу дежурить и убирать. Делать всё, что обычно делается в камере». Он спросил: «Что ты обычно делаешь?» Я говорю: «Молюсь, сочиняю или читаю». Он говорит: «Вот этим и занимайся». То есть у меня были проблемы, но Бог их как-то управил.

Конечно же, я молящийся человек. Я знаю Христа. Обращаюсь к Нему, обращаюсь к Его святым. Результат вот такой: я был освобождён, потому что благословил мой обмен святейший патриарх Кирилл.

Для меня это не проект. Для меня это жизнь моя.

— Неужели в тюрьме у вас не было момента, когда казалось, что этот момент — ваш последний?

— Были, конечно.

Когда нас перевозили из тюрьмы СБУ в СИЗО, решили устроить инсценировку расстрела. Они такие вещи делали часто. И меня перевозили вместе с еще с 10 или 11 российскими военнопленными — молодыми мальчиками, даже моложе моего сына. И вот они устроили нам такую проверку. Завязали глаза, руки и с очень тяжёлыми ругательствами просто забросили куда-то штабелями. На мне какой-то мальчишка лежал — худенький совсем. В этот момент пришлось молиться как на отход души. Я канона на отход души не знаю, но просто благодарил Господа Христа.

— В этот момент вы не жалели, что поддерживали русский мир?

— Нет, потому что я рассчитывал на встречу с Господом.

Я благодарил Бога за жену, за детей, за работу, за какие-то способности, за внуков и за счастливую жизнь. И за то, что мне не очень-то есть о чём жалеть. Просил, чтобы моё имя не было опозорено: чтобы мне не приписали, что я кого-то выдал.

Потом последовала команда — по трое к стенке. Это был аккорд их «прикола». А потом с меня сняли повязку. Хотя я уже по звукам понял, что это не был расстрел, потому что были звуки помещения и голоса людей.

А когда уже после этого они запихали меня в какой-то бокс, мне сказали, что на меня сошла радость, что я жив. Нет, было другое. Я подумал: если эта машинка сейчас снова закрутится, я не буду готов к уходу.

— Вы не встречали в этих застенках Елену Бережную? Мать убитой депутата Верховной рады Ирины Бережной? Они поддерживали Россию и боролись с переименованием бульвара Ватутина в Киеве в бульвар Бандеры.

— Я хорошо знаю Елену Петровну. Он сейчас сидит в СИЗО, в женском корпусе. Мы в тюрьме не могли встретиться, потому что мужчины не выходят на прогулку туда, где женщины. Но я знаю, что она очень тяжело сидит.

— Её бьют?

— Не думаю. Но у неё очень сложный характер, она весьма независимый человек. В тюрьме этого не любят, поэтому я ничего не могу сказать. Она в женском корпусе была до последнего. Если бы её обменяли, я бы знал.

— Ей можно помочь?

— Можно. Просто нужно просить и заниматься этим. А с обменами гражданских лиц у нас есть проблемы, потому что Украина требует от России отдавать военных. Какого-то понимания между странами по этому поводу не достигнуто. Тем не менее есть обмены. Человек, с которым я был арестован — полковник Горбышев, просидел два с половиной года в СИЗО и физически истощился, — вышел по обмену около пары недели назад.

— Многие видят в этом порочную практику Киева: они могут наловить сколько угодно пророссийских гражданских лиц.

— В том-то и проблема, что у нас нет и не было массовых обменов. Это всё по каплям, речь идёт об одиночных обменах. А если кто-то об этом беспокоится, вы лучше побеспокойтесь о том, чтобы отпустить невинных людей, которые пожертвовали за русский мир свою жизнь и здоровье.

— То есть их тоже можно считать военными?

— Именно так. Они были солдатами по защите русского мира и русской церкви, но их таковыми не признают. Тот же Дмитрий Скворцов написал 500 статей в защиту русского мира на Украине. Какой же он «гражданский человек»?

— В нашем разговоре я чувствую, что вы, в отличие от многих, очень боитесь и сдерживаете себя от того, чтобы отречься от украинцев.

— Я не могу отречься или не отречься от них, потому что мы один народ. Как я могу это разделять?

— Вы говорили, что вы интуит. Что подсказывает ваша интуиция: когда и чем это закончится?

— Интуиция говорит, что, когда чаша в руке Господней переполняется, что-то происходит. Чаша покаяния должна наполниться нашими слезами.

Нужно сказать: «Господи, прости нас, дураков. Мы один народ. Мы ошибались. Мы поверили мерзавцам, которые нас использовали. Прости нас, мы больше так не будем». Если Он в сердце нашем прочтёт, что мы действительно не будем, что-то начнёт меняться.

— Кстати, русские гораздо чаще говорят, что мы один народ, чем украинцы.

— Потому что они меньше подверглись лжи.

— А вы думаете, украинцы способны так сказать?

— Дело не в количестве покаявшихся граждан Украины, а в том, кто из них это скажет и при каких обстоятельствах.

Бог не хочет нашей погибели, он хочет нашего спасения. Бог на Страшном суде не будет стоять с длинным списком и ставить галочку, за что нас в ад отправить. Мы не католики, которые мыслят в формате галочек: «Ты мне, Боже, — вот это, я Тебе — вот это». Мы уповаем на милость. Милость и любовь — выше справедливости. Бог есть любовь, а не справедливость.