Участник «мясных штурмов»: в атаку я шёл под песенку из «Крошки Енота»

В конце апреля в социальных сетях разгорелся скандал из-за того, что в одну из школ Подмосковья на «Урок мужества» пришёл бывший боец СВО Александр Глазов. В 2019 году его осудили за склонение детей к суициду, позднее Глазов вступил в ЧВК «Вагнер». В руководстве школы заявили, что не знали о прошлом мужчины.

Фотографию с мероприятия ещё в октябре 2023 года опубликовала организация «Боевое братство», но внимание на неё обратили только в апреле нынешнего года.

«Да, это он. Но он был на СВО в составе подразделения «Вагнер». Искупил свою вину. Награжден государственной медалью «За отвагу» и медалями ДНР «За отвагу» и «За взятие Бахмута». Ранен — без глаза, без пальцев», — сообщили в организации.

В марте 2019 года Люберецкий городской суд Московской области приговорил Глазова к шести годам колонии строгого режима по статье «Организация деятельности, направленной на побуждение к совершению самоубийства».

Александр Глазов рассказал главному редактору ИА Регнум Марине Ахмедовой о том, из-за чего попал в тюрьму, как детские песенки спасали от страха и почему, несмотря на всё пережитое, совсем не жалеет об участии в СВО.

Марина Ахмедова: Александр, у вас есть награды за отвагу и за взятие Бахмута. За что вы их удостоены?

Александр Глазов: Всё произошло неожиданно. Это было моё первое боевое задание. Наша группа из десяти человек пошла на штурм укрепрайона ВСУ. Мы его быстро взяли и доложили об этом нашим непосредственным командирам.

Марина Ахмедова: Вы коротко и сухо сказали: «Быстро взяли укрепрайон». Я уверена, за этим стояло что-то невообразимое.

Александр Глазов: Мы подошли сзади и неожиданно закидали противника гранатами. ВСУ открыли стрельбу, но на этом всё закончилось. Когда мы убедились, что точно заняли позиции, выставили наблюдателей. А на следующее утро, примерно в 9 часов, они перешли в контратаку. Прилетели вражеские «птички» и начали за нами следить.

Марина Ахмедова: А что чувствует человек, когда понимает, что за ним наблюдает враг и что сейчас он будет действовать?

Александр Глазов: Таких мыслей у меня не было. Я эту «птичку» сразу заметил. Потом выяснилось, что это был не наш дрон, а вражеский. Мы знали, что ВСУ находились примерно в 500 метрах от наших позиций. И они начали по нам работать.

Стрелял 120-й миномет и «сапог» (орудие на треноге, которое бьёт как РПГ, только помощнее). Выезжала боевая техника: разгружалась, отстреливалась, уезжала. Всё это продолжалось довольно долго. Заместитель моего командира погиб от попадания осколка.

Марина Ахмедова: Это произошло рядом с вами? Вы видели, как он погиб?

Александр Глазов: Это произошло чуть вдалеке от меня. Да, я видел. Мне больно об этом вспоминать. Я понимаю, что это война, но пережить это очень сложно.

Марина Ахмедова: В пылу боя вы успели осознать, что погиб человек, которого вы знали? Или всё происходит молниеносно, а уже потом вы к этому мысленно возвращаетесь?

Александр Глазов: Да-да, всё произошло внезапно. В момент боя было не до этого. Тем более что украинские прилёты были все ближе и ближе. Произошёл взрыв, меня аж подкинуло. Я потерял не только каску, но и бронежилет. В этом бою я получил первое осколочное ранение. Я должен был уйти, но так как украинцы быстро сработали, мне пришлось собирать испорченное оружие боевых товарищей. А потом, когда у нас уже оставалось три человека, мы за сутки дошли до нашего лагеря. И только потом я получил команду направиться в госпиталь. Кстати, мне приказали собрать оружие уже в тот момент, когда у меня была контузия.

Марина Ахмедова: То есть у вас была контузия, а вам дали ещё один приказ?

Александр Глазов: Да. Но это был даже не приказ, а просьба. Я сам сказал, что у меня еще есть силы и что я могу идти.

Марина Ахмедова: Опишите, пожалуйста, что вы чувствовали, когда получили контузию.

Александр Глазов: Тошноту и потерю ориентации.

Марина Ахмедова: Как же вы могли выполнять задания в таком состоянии?

Александр Глазов: Я не мог отказаться, потому что у третьего нашего бойца была контузия ещё тяжелее, чем у меня. Он вообще не мог никуда идти.

Марина Ахмедова: А вы разве не могли сказать, что у вас тоже болит голова? Или притвориться, что вам хуже, чем на самом деле.

Александр Глазов: Зачем?

Марина Ахмедова: А зачем понадобилось собирать оружие? Чтобы не досталось ВСУ?

Александр Глазов: Да. Потому что украинцы могли воспользоваться нашим же оружием против нас. У нас там было тяжелое вооружение (пулемёты и РПГ). Я набрался сил и сказал командиру, что пойду с ним. Ведь по одному ходить нельзя ни в коем случае. Вдруг ты не дойдёшь или пойдёшь в сторону ВСУ.

Марина Ахмедова: Был страх, когда собирали оружие?

Александр Глазов: Побаивался. Но когда я дошёл до наших окопов, у меня прямо перед глазами встала картина боя — как мои товарищи погибали от осколочных ранений.

Марина Ахмедова: Вы зашли в окопы, где лежали тела наших бойцов?

Александр Глазов: Да. Сначала мы вытащили раненых, а потом убитых. Да, они лежали там. Понятно, раненых мы повытаскивали, а погибших доставали позже.

Марина Ахмедова: Что вы чувствовали, когда смотрели на наших погибших бойцов?

Александр Глазов: Я подумал, как тяжело будут переживать их гибель их родные. Не дай Бог, если у них еще и дети есть. Они полегли за нас всех. Все, кто там остался, — настоящие герои, которые не побоялись взять оружие и пойти на СВО.

Марина Ахмедова: Эта картинка часто встаёт у вас перед глазами?

Александр Глазов: Она приходит неожиданно. Иногда раз в неделю, иногда больше. Это будет со мной до конца. Тем более я получил еще две тяжёлые контузии. Пытаюсь вылечиться, но пока безрезультатно.

Марина Ахмедова: Эти картины, которые невозможно забыть, они мешают? Или делают человека лучше?

Александр Глазов: Человек, который возвращается с СВО, меняется. Если он был плохим, то в 90% случаев меняется в лучшую сторону. Потому что он начинает ценить жизнь, потому что он воевал за интересы России. Агрессивными становятся минимальное количество людей.

Марина Ахмедова: А вы поменялись?

Александр Глазов: Да. Теперь вместо того, чтобы после работы лежать на диване и смотреть телевизор, я занимаюсь благими делами.

Марина Ахмедова: Кем вы работаете?

Александр Глазов: Работаю на складе по фильтрации воды.

Марина Ахмедова: Вы можете работать без пальцев?

Александр Глазов: Могу. Я научился мелкой моторике. Только шить не могу. Всё остальное делаю.

Марина Ахмедова: Насчёт шитья не переживайте. Мы за вас сошьём.

Александр Глазов: Для этого у меня жена есть.

Помимо основной работы я занимаюсь гуманитарной помощью, которую отвожу на фронт. Я состою в одном закрытом телеграм-канале (сейчас там 4 тысячи подписчиков). Там мне помогли решить ряд вопросов, когда я после ранения вернулся в Москву на постоянное место жительства: как получить инвалидность, к кому лучше обратиться, какие документы нужны. Со временем мне там предложили заняться сборами на гуманитарную помощь.

Мы также стали ходить по школам, проводить уроки мужества. Приходили к директорам, договаривались о деталях, проводили занятия, где рассказывали о себе и отвечали на вопросы учеников.

Конечно, я им не рассказываю, сколько людей убил. Потому что у детей психика разная. Но иногда мы для старшеклассников показываем видеоролики. В классе при этом присутствуют учителя, ветераны СВО и участники других локальных конфликтов. Записи уроков потом выкладываются в открытый доступ.

Марина Ахмедова: Раз уж вы сами завели разговор о школе, почему вы подписали контракт?

Александр Глазов: Потому что не хотел, чтобы нацисты ходили по нашей русской матушке-земле.

Марина Ахмедова: Тогда вы находились в местах лишения свободы?

Александр Глазов: Да. Я был осуждён по 110-й статье — «Доведение до самоубийства». Тогда была очень популярная игра «Синий кит». А у меня самого двое детей (тогда они были несовершеннолетними). Я не хотел, чтобы они в неё играли. И решил посмотреть, откуда идёт эта ниточка.

Марина Ахмедова: Вы хотели проверить логику игры, чтобы защитить своих детей, а потом втянулись?

Александр Глазов: Да. Я довольно быстро нашел группу из 12–15 человек, со мной связался куратор. Мы начали играть. Потом я вышел из этой группы. Куратор поинтересовался, почему я это сделал. Я объяснил. Потом он мне предложил сыграть тет-а-тет.

Марина Ахмедова: А почему вы вышли?

Александр Глазов: Потому что не хотел кончать жизнь самоубийством.

Марина Ахмедова: Почему вы должны были это делать?

Александр Глазов: Потому что кураторы ставили задание — довести человека, чтобы он спрыгнул с большой высоты.

Марина Ахмедова: А зачем вы вообще в это ввязались?

Александр Глазов: Потому что хотел понять, откуда появилась эта игра. Всё это длилось до декабря 2017 года, пока я не попал в психиатрическую больницу, где меня потом арестовали.

Марина Ахмедова: Вы кого-то довели до самоубийства?

Александр Глазов: Никого я не доводил. Меня подставили.

Марина Ахмедова: А кто был пострадавшим?

Александр Глазов: 23-летняя девушка. Она не умерла, её спасли. Я не знал точно, кто она такая. Я её ни к чему не принуждал. Она сама мне отправляла фотографии, на которых рисовала синего кита. Как потом мне объяснил адвокат, еще до этой игры она состояла на учёте в психиатрической больнице. Повторюсь, я не желал ей зла и ни на что её не провоцировал.

Марина Ахмедова: А когда вы эту ниточку искали, не почувствовали, что явно заходите куда-то не туда?

Александр Глазов: Нет. Но я догадывался, что за мной следят не только по телефону. Я даже ожидал, что рано или поздно какой-нибудь куратор подойдет ко мне сзади и нападёт. Тем не менее меня это не остановило.

Марина Ахмедова: Вы хотите сказать, что за вами охотились?

Александр Глазов: Да. Несколько раз мне домой присылали посылку с документами, где было подробно расписано, где работает моя жена и где живут моя мать, отец и сестра.

Марина Ахмедова: А когда вы уехали на СВО, чувствовали себя дичью или охотником?

Александр Глазов: Охотником. Там всё просто: либо ты убьёшь, либо тебя убьют.

Марина Ахмедова: А ваше отношение к жизни изменилось после СВО?

Александр Глазов: Изменилось. Я стал смотреть на жизнь более мирным взглядом и делать общее полезное дело. Внутри я никак не изменился, потому что я сам по себе спокойный человек. Если даже у меня с кем-то возникает конфликт, я не лечу на другого с кулаками. Пытаюсь решить спор словами.

Марина Ахмедова: А какие сны вам снились в тюрьме?

Александр Глазов: Снился отчим. Он сказал, что мне осталось чуть-чуть. А на следующий день отчим умер.

Марина Ахмедова: Чем вы занимались в тюрьме?

Александр Глазов: Вёл обычный для этого места образ жизни. Работал и участвовал в разных мероприятиях.

Марина Ахмедова: Я много разговаривала со штурмовиками. Они говорят, что при первом штурме люди совсем не готовы к подобному шоку и стрессу.

Александр Глазов: Да. У нас были ребята, которые до этого и в армии не служили. На словах воевать легко, а не деле тяжело. Это же сразу видно, служил человек в армии или нет. Например, у него пальцы дрожат или глаза бегают. А вообще любой человек чего-то боится, испытывает шок.

Марина Ахмедова: Шок бывает, когда нужно пойти и взять позицию?

Александр Глазов: Да. Кто-то не хочет, но приходится.

Марина Ахмедова: А как себя заставляли?

Александр Глазов: Я просто песенки пел. Иногда мысленно, иногда вслух.

Марина Ахмедова: Какие?

Александр Глазов: Детские. Например, из мультика про Енота: «От улыбки хмурый день светлей». Когда её пел, страх сразу уходил.

Марина Ахмедова: То есть вы пели песенку про Енота, стреляя из автомата?

Александр Глазов: Да. Мне это помогало. В стрессовой ситуации нужно думать о чем-нибудь приятном. Я даже некоторым бойцам говорил, что нужно спеть песенку, и всё пройдет.

Марина Ахмедова: А на суде вы тоже думали о чём-то приятном?

Александр Глазов: Я больше думал о том, что сказать на заседании.

Марина Ахмедова: Ваш отчим долго вас воспитывал?

Александр Глазов: С 14–15 лет.

Марина Ахмедова: Он был для вас авторитетом?

Александр Глазов: Да, он был хорошим человеком. Моя матушка не знала с ним ни горя, ни печали. Он действительно подарил ей счастье. И мне тоже. Он меня учил водить автомобиль и помогал в других вопросах.

Марина Ахмедова: А что он сказал, когда выяснилось, что вы ввязались в эту авантюрную игру?

Александр Глазов: Он об этом вообще не знал. Как и вся моя семья.

Марина Ахмедова: Когда вас посадили, они спрашивали, за что?

Александр Глазов: Матушка интересовалась. Она видела, что я с собой делаю. Советовала пойти в полицию.

Марина Ахмедова: Вы сказали: «Она видела, что я с собой делаю». Получается, вы не ценили свою жизнь?

Александр Глазов: Просто эти кураторы были очень хитрыми.

Марина Ахмедова: Они вами манипулировали?

Александр Глазов: Может быть. Но не до конца.

Марина Ахмедова: А когда вы уже находились на фронте, был момент, когда вы могли погибнуть, но буквально цеплялись за жизнь?

Александр Глазов: Да. Я считал, что должен был погибнуть минимум четыре раза.

Однажды мы пошли на эвакуацию — вытаскивать наших ребят (наша позиция была ближе всех). Со мной был медик и три только прибывших бойца. В итоге мы пришли на вражескую позицию. Мы не заблудились, нас туда целенаправленно привели. ВСУ перехватили сигнал, связались с моей рацией и стали вести со мной переговоры. Я ничего не заподозрил, потому что они говорили на чистом русском языке.

Потом со мной смог связаться командир нашего штаба и приказал разворачиваться. Мы отошли от этой точки буквально десять метров. Там была лесополоса, а в трёх метрах от лесополосы была тропинка. Мы пошли назад. В этот момент я услышал в лесополосе хруст сломанной ветки. В этот момент кто-то из моих новобранцев крикнул: «Кто там?»

Началась перестрелка. Я стоял ближе к лесу, а два новеньких бойца стояли сзади меня. Один слева, другой справа. Одному пуля прилетела прямо в глаз. Он стоял в миллиметре от меня. Второй тоже погиб. Я за это себя терзаю до сих пор. За то, что не уберёг их.

Марина Ахмедова: А за пострадавшую из-за вас девушку вы себя не терзаете?

Александр Глазов: Почему не терзаю? Я тоже переживал, что с ней такое случилось.

Марина Ахмедова: Просто мне показалось, что этих двух бойцов вы любили.

Александр Глазов: Я переживаю за то, что вовремя не предупредил их. Хотя я им объяснил, что нужно и чего не нужно делать. Всё-таки я проходил срочную службу, знал кое-какие нюансы.

Марина Ахмедова: Вы хотели бы избавиться от чувства вины?

Александр Глазов: Хотел бы. Но сомневаюсь, что это возможно. Понимаете, когда командир ведёт отделение и гарантирует, что всё будет хорошо (например, что раненых точно вытащат), подчинённые идут за тобой уверенно. А тут получается, что я их не уберёг.

Марина Ахмедова: А как их звали?

Александр Глазов: У нас там имён не было. Только позывные. Один Мадьяр, другой Мил.

Марина Ахмедова: Как вы думаете, почему в тот момент выжили?

Александр Глазов: Меня как будто что-то берегло. Если я после таких сражений остался жив, наверное, я ещё чем-то полезен миру.

Марина Ахмедова: А вину за девушку вы можете как-то искупить?

Александр Глазов: Я думаю, это не простится здесь, в этом мире. Это может простить только Бог. Там меня будут судить.

Марина Ахмедова: А вы сами себя простили?

Александр Глазов: Нет, потому что она чуть не погибла из-за меня.

Марина Ахмедова: Вы потеряли три пальца, потеряли глаз. Почему вы себя до сих пор не простили?

Александр Глазов: Этого недостаточно. Я ведь ещё хотел остаться в армии. Только не на СВО, а поехать в Африку. Но меня не пускают. Я невыездной.

Марина Ахмедова: Вернёмся к главному вопросу. Вы на войне искупали вину или добывали победу?

Александр Глазов: И то, и другое. Во-первых, я хотел искупить свою вину кровью. Во-вторых, я бы хотел, чтобы наше государство победило. Чтобы наши дети не видели, что творится. Я не желаю зла никому, но война есть война. Мы должны бороться.

Марина Ахмедова: А что вы еще должны были сделать, чтобы простить себя?

Александр Глазов: Не знаю. Наверное, погибнуть.

Марина Ахмедова: Так если вы погибнете, прощать себя будет уже бессмысленно.

Александр Глазов: Наверное, да. Но мне трудно это объяснить.

Марина Ахмедова: А вам легко кого-то простить?

Александр Глазов: Я всегда таким людям говорю: «Бог простит, и я прощу». Я умею прощать. Даже если кто-то против меня снова совершит какой-то поступок, я к нему подхожу и напоминаю: «Ты же обещал этого не делать. Вот и не делай».

Марина Ахмедова: На СВО вам снились сны?

Александр Глазов: Каждую ночь. Снились тренировки и учения: как брать штурмом здания и как двигаться в лесополосах. Хотя мы на СВО особо и не спали. Скорее, дремали. В лучшем случае поспать удавалось два-три часа.

Марина Ахмедова: Наверное, вам снились такие сны, потому что во время боя вам было некогда об этом думать. Но вам хотелось, чтобы тело было ловчее. Поэтому мозг воспроизводил во сне, что вы тренируетесь, тренируетесь и тренируетесь.

Александр Глазов: Думаю, да. Я уже к тому моменту был командиром отделения. Всегда пытался понять, как лучше обойти противника или подкрасться к нему.

Марина Ахмедова: Эти сны стали сниться чаще после гибели Мадьяра и Мила?

Александр Глазов: Нет, они у меня и так были. Мне кажется, сны давали мне больше опыта.

Марина Ахмедова: А как вы забрали тела убитых бойцов?

Александр Глазов: Ночью, с помощью «кошек» — такие специальные крюки. Мы обязаны вытаскивать любого раненого. Погибших мы тоже стараемся вытащить максимально быстро, если там не идут жестокие бои.

Марина Ахмедова: Стоит ли так рисковать ради умершего человека?

Александр Глазов: Конечно. Во-первых, у каждого бойца дома есть родственники. Во-вторых, ВСУ и наёмники могли бы просто надругаться над телами наших товарищей. Жизнь, даже если она только что оборвалась, всё равно очень ценна.

Марина Ахмедова: Вы воевали в отряде «Шторм». Сослуживцы не спрашивали вас, за что вы попали в этот практически штрафбат?

Александр Глазов: Таких разговоров не было. Во-первых, Евгений Пригожин, когда приезжал в тюрьму, сразу сказал, что на фронт не могут поехать насильники и наркоманы. Во-вторых, вербовщики внимательно читали наши дела и проверяли нас на полиграфе. А на фронте об этом никто никого не спрашивал. Потому что мы сражались бок о бок.

Марина Ахмедова: Давайте вернёмся к вашим наградам. Тот внезапный штурм — это самая страшная картина, которую вы видели? Или было что-то ещё?

Александр Глазов: Это было самым страшным именно потому, что произошло неожиданно.

Марина Ахмедова: Обычно солдаты не вглядываются в самые жуткие вещи, чтобы потом не носить это в себе всю жизнь.

Александр Глазов: А разве можно по-другому?

Марина Ахмедова: Например, я стараюсь не смотреть на лица мертвых.

Александр Глазов: Я и не смотрел на лица мертвых. Просто, когда спрыгнул в окоп, картина боя внезапно возникла перед глазами.

Марина Ахмедова: Учитывая, что это был ваш первый штурм, вы потом задумывались над тем, что тоже можете так лежать?

Александр Глазов: На первом штурме я об этом не думал. Как мне и говорили, это то же самое, как первый раз прыгнуть с парашютом. Сначала непонятно, а на второй, третий и четвёртый раз приходит осознание, что можешь погибнуть.

Марина Ахмедова: Чем закончилась та вылазка?

Александр Глазов: Нормально закончилась. Забрали, удержали позицию, туда пришло подкрепление.

Марина Ахмедова: А вы когда-нибудь видели врага вблизи?

Александр Глазов: Иногда. На СВО же в основном работает артиллерия, прямого контакта как такового очень мало. Но всё равно бывали случаи, когда ВСУ находились в 20 метрах от нас. Мы даже слышали их храп, как они разговаривают.

Марина Ахмедова: У вас была ненависть к этим храпящим в окопах мужчинам?

Александр Глазов: Конечно. Они спят, а мы сделать практически ничего не можем.

Марина Ахмедова: Вы их ненавидели не потому, что они наши враги, а потому что спят, а вы тоже хотите спать?

Александр Глазов: Нет. Ненавидели потому, что это враги. Нам нужно было захватить позицию максимально быстро. Мы ждали оружия.

Марина Ахмедова: А как вы отнеслись к недавнему скандалу, когда стали говорить, что вас нельзя пускать в школу к детям из-за вашего прошлого?

Александр Глазов: Я и те люди, кто меня поддерживает, считали, что это просто зависть. Я ведь не в первый раз проводил открытые уроки. Нас уважают. Конкретно в ту школу, где меня выставили чуть ли не монстром, я приходил, чтобы поблагодарить детей за письма для солдат. Я получал их, когда лежал в госпитале. Они нас воодушевляют. Над одним я даже заплакал. От них плакали взрослые дяди по 40–45 лет. Они отходят в сторонку, а видно, что слёзы текут.

Марина Ахмедова: А что вас заставляло плакать в детских письмах?

Александр Глазов: Простые слова: «Возвращайтесь живыми и здоровыми. Вас дома все ждут». Мы в этот момент и правда верили, что нас дома ждут. Во-первых, это написали дети, а дети невинны. Во-вторых, ты сразу же переключаешься на гражданскую жизнь, на детей и родителей.

Марина Ахмедова: А что, приходится забывать?

Александр Глазов: Когда ты в бою, да. Думаешь о том, как выполнить приказ. В бою у тебя должна быть холодная голова. Если ты растерялся или загрустил, это может стоить тебе жизни.

Марина Ахмедова: Получается, вы вернулись с фронта и ходили в школы, чтобы поблагодарить ребят за письма. А потом, когда в очередной раз пошли в школу в Подмосковье, вас в социальных сетях стали травить в духе «такого человека нельзя близко подпускать к детям»?

Александр Глазов: Именно эта история была в октябре. Меня попросили зайти в школу и поблагодарить детей. Я зашёл. Мы побеседовали 10–15 минут во время урока. А уже потом я начал ходить в школы вместе с «Боевым братством». Спросил, можно ли пойти с ними, и они согласились.

Потом, как я уже сказал, мы проводили уроки вместе с другими ветеранами СВО. С нами также были родственники погибших в других локальных конфликтах. Я кратко рассказал, каково побывать там. Родственники погибших еле-еле сдерживали слезы. Дети и учителя задавали вопросы: сколько весит моё снаряжение, как я получил ранения, какие задания выполнял? Или какова тактика боя, как попасть на СВО? Я по возможности отвечал.

Марина Ахмедова: Когда разгорелся скандал в соцсетях, вам было обидно?

Александр Глазов: Да, было обидно. Но я знал, что меня просто хотят очернить из-за того, чем я занимаюсь.

Марина Ахмедова: А кто-нибудь сказал вам «спасибо» за то, что вы защищали Родину?

Александр Глазов: Да, и не один раз. Глава муниципального образования благодарил, руку жал и приглашал на разные мероприятия.

Марина Ахмедова: Пойдёте после всего этого?

Александр Глазов: Да, буду ходить, потому что мы назад не сдаём.

Марина Ахмедова: А глаз вы как потеряли?

Александр Глазов: В том же бою. А тяжёлое ранение я получил непосредственно в тылу. Меня и одного моего бойца сняли с точки, чтобы взять новых людей и выдвинуться на другую позицию. Мы переночевали с бойцом в доме, в деревне было много мирных жителей. Я проснулся от холода, пошёл во двор, дров нарубил и вернулся.

Зашёл на кухню, света не было, все окна были занавешены одеялами. Я один край одеяла повесил на гвоздик — знал, что так делать нельзя, но всё-таки сделал. А оттуда упал запал от гранаты. Не знаю, кто его оставил. Возможно, мирный житель. Запал упал на подоконник. Я стал его смахивать — произошёл хлопок. Так я и получил тяжелое ранение.

Марина Ахмедова: После этого вы вернулись в Москву?

Александр Глазов: Не сразу. Месяц лежал в госпитале.

Марина Ахмедова: А вы не пожалели, что подписали контракт, что там оказались?

Александр Глазов: Не пожалел, потому что сейчас смотрю другими глазами на мир.

Марина Ахмедова: У вас очень грустный взгляд. Отчего вам так тяжело?

Александр Глазов: Я потерял своих друзей.

Марина Ахмедова: Тех двоих, о которых вы говорили?

Александр Глазов: Нет, были еще раненые и убитые. А когда мы пошли за ранеными бойцами, из-за меня двое ребят погибли.

Марина Ахмедова: Если вам сейчас так тяжело, почему вы не жалеете, что там побывали?

Александр Глазов: Потому что эта кампания открыла мне глаза на то, что такое жизнь. Жизнь — это когда человек радуется тому, что у него есть. Когда видит, как радуются и развиваются его дети.

Марина Ахмедова: То есть сейчас у вас в жизни есть радость?

Александр Глазов: Да.

Марина Ахмедова: А как вы думаете, как человеку спастись в этой жизни?

Александр Глазов: Нужно преодолеть страхи.