Исходный код. Негров из США в Киеве бьют потому, что не могут иначе

«На Соломе как в Техасе»: с некоторой долей восхищения киевские паблики описывают, как в Соломенском районе 13-летние подростки забрызгали из газового баллончика молодого чернокожего парня. Как потом оказалось, это был сотрудник посольства США, который даже не понял, что случилось: пацаны втроём подошли со спины, четвёртый снимал на телефон.

По задумке должно было быть весело, «поглумились над негром».

Как уже, наверное, понятно, никакого негатива в украинском обществе эта новость не вызвала. С таким же сдержанным (а кое-где и нет) ликованием оно встречало новости о погроме цыганского табора на Лысой горе в 2018 году. Тогда молодчики из радикальной организации C4 подожгли палатки, бросали в ромов камни и пшикали им газовыми баллончиками в лицо.

На официальном уровне, само собой, такие безобразия и нетолерантность были решительно осуждены, а на низовом горячо одобрялись. И в том же году организованные американцами соцопросы показали, что самый высокий уровень этнических предубеждений на Украине наблюдается по отношению к цыганам, арабам и африканцам. Их не готовы пускать в страну и тем более в семью.

Но сказать, что такое отношение — примета нынешнего времени, значит соврать.

Ксенофобия исторически присуща украинцам, только в былые времена она изливалась на многочисленных евреев. Во время «национально-освободительной» войны Богдана Хмельницкого казаками безжалостно вырезались целые еврейские местечки.

Главными виновниками кошмара со сдиранием кожи заживо, четвертованием, топтанием лошадьми и пытками, когда «многих детей рубили на куски, как рыбу», называются легендарные герои Наливайко, Павлюк, Кривонос и сам батько Хмель. Каждое упоминание имен этих полевых командиров в еврейских источниках сопровождается проклятием «Да стирается его имя и память о нём».

Бессмысленные в своей жестокости избиения евреев происходили и на рубеже XIX и XX веков. К примеру, нынешний госсекретарь США Энтони Блинкен добился успеха, можно сказать, благодаря украинцам: его прадедушка Меер стал сиротой, когда отца и дядю убили во время погрома, родня забрала его из Переяслава в Киев. А когда начали громить и там — семья перебралась за океан с десятью долларами в кармане.

Те легендарные времена воспевал в поэме «Гайдамаки» Тарас Шевченко, а его самого уже цитировали во времена революции в 1917-20 гг., когда наступившая свобода в первую очередь означала, что надо уничтожать евреев. Тогда на рынках даже появились лубочные картины о том, как «Максим Зализняк та сотник Иван Гонта взяли Умань и гайдамаки свяченими ножами виризали всиx жидив та ляхив».

В короткий период немецкой оккупации при гетмане Скоропадском крестьянские восстания никогда не затрагивали ни немцев, ни гетманцев, а сразу обрушивались на евреев, которые были под рукой.

Так в Киевской губернии «22 января крестьяне с. Медвина, явившись огромной толпой, с пулеметами, винтовками и бомбами, в центр местечка, начали громить еврейских жителей… Были разграблены все еврейские лавки и дома. Все товары крестьяне наложили на подводы и отвезли к себе домой; так же они поступили со всей домашней обстановкой, движимостью и одеждой медвинских евреев. По разграблении всего движимого имущества громилы принялись за недвижимое: они начали поджигать строения; сгорело много построек. Погром продолжался несколько дней; особенно зверские формы принимал он по вечерам и ночам…»

А далее еврейство было объявлено врагом Украинской Державы, который вступил в сговор с «москалями» и «снова» перешёл в лагерь противника, за что и заплатит. «Жидивський нарид прагне единой России и ненавидитъ самостийность», — говорилось в обращении Украинского Национально-Державного Союза. Далее вопросом системно занялись петлюровцы. А в итоге сам Симон Петлюра и был убит в Париже измаильским евреем Самуилом Шварцбурдом.

Последний такой всплеск звериной ненависти был зафиксирован, наверное, во Львове 1941-го, когда и члены ОУН*, и обычные граждане расстарались перед немцами, забивая людей просто на улицах. Никаких этнических чисток уже не понадобилось — галичане «управились» сами.

На территории УССР психология уже заметно поменялась под нажимом государственной политики интернационализма, переселения села в город, повышения уровня образования и прочих «ужасов совка». А за последующие десятилетия она изменилась еще сильнее, лишь с поправкой на то, что чем восточнее — тем добрее были люди к представителям других национальностей.

Нелюбовь к чужакам в украинском селе никуда не делась, но была задавлена до предела. А вот на Западной Украине, учитывая её особенности, была максимальной. И люди теперь вспоминают, что беженцы из Армении, пострадавшие от землетрясений, а потом и беженцы из других республик рассыпающегося СССР предпочитали селиться в Донбассе, на Херсонщине, в Одессе — этих плавильных котлах народов, славных умением жить в мире с соседом и принимать его инаковость.

Но не во Львове и Тернополе.

В чем галичане действительно всегда были «эталонными украинцами» — так это в сохраняемой и лелеемой ксенофобии, которая (за отсутствием евреев) еще в благополучные советские времена проявлялась в агрессии по отношению ко всем «не своим». Ну а когда вышедшие из подполья бандеровские идеи получили полную свободу, главными врагами, виноватыми во всех бедах, были назначены русские.

Однако это включило исходный культурный код, который всё быстрее начал пожирать остатки советского воспитания. В общем-то и восьмилетнее противостояние со своими же гражданами в Донбассе изначально строилось на том, что они чужие, не такие, грубые и грязные, необразованные наркоманы и алкаши.

А помощь со стороны России непременно оказывали какие-то дикие азиаты. Шутки про бурят стали основой образа врага — «кривоногие и узкоглазые дикари» стремятся жить в наших домах. Собственно, и русские — никакие не русские, а «угро-финны» и «мокша». Но в другую сторону это работает тоже, ведь наипервейшие друзья и союзники американцы, как видно по случаю на Соломе, немедленно превращаются во врагов, если у них не тот цвет кожи и разрез глаз.

То есть деньги и оружие от негра принять можно, но разрешать ему ходить по улицам и знакомиться с женщинами — это уже чересчур. Цыгана можно отправить в окоп (как и русского), но никаких прав за его пределами они не найдут. А заговорившего «на языке оккупанта» героя-защитника тут же накажут.

Вообще говоря, мне видятся в этом последствия польского владычества и культурного влияния. Ведь кого-то ненавидеть — это естественное состояние для поляка, он без этого просто не может жить. В польском обществе есть негласный рейтинг ненавидимых народов, первое место которого неизменно занимают немцы, проклятый «старший брат», которого при любой возможности нужно унизить, оплевать и нагадить ему в сапоги. А за второе почетное место постоянно борются украинцы и русские.

Эту модель поведения практически полностью скопировала сама близкая и глубже всех вовлечённая в польскость Галичина, такая же вечно обиженная и мечтающая о мести. А поскольку интернационализм и доброе соседство в это помещаются плохо, то системная работа направлена на то, что каждый должен отказаться от разума и от попыток увидеть реальность во всей её сложности.

«Ты должен подавить в себе базовую потребность быть свободным человеком. Ты себе не принадлежишь. Ты принадлежишь воображаемому коллективу и воображаемой идентичности. Кто-то за тебя решил, что такое национальная идентичность. Будь добр, не задавай вопросов, принимай полный пакет обязательств! Если ты не хочешь, значит ты враг! Другие версии национальной идентичности не принимаются к рассмотрению!» — описывает промежуточные итоги украинский философ Андрей Баумейстер.

Частью этой идентичности, как мы уже выяснили, является глубоко укоренённая ксенофобия, которая хоть искусственно и направляется в нужную сторону, но в итоге работает во всех направлениях. Так что украинец будет ненавидеть геев и лесбиянок, негров, цыган, китайцев, соседей, слушающих песни на русском языке, другое мнение, «сильно умных» и ещё десяток позиций, не укладывающихся в его узкий мирок.

В этом, кстати, тоже особенность украинского менталитета. Сельская культура, ограничивающая обзор линией горизонта, наложила отпечаток и на политику, где даже в лучшие времена всё варилось в маленькой кастрюльке. Даже сейчас вся международная повестка сводится к выяснению, кто «за Украину», а кто «против», да что и где сказал Зеленский.

Широта мышления и большие проекты, вовлекающие Украину в мировой контекст, никого не интересовали — за исключением всё тех же «совков», успевших получить хорошее образование и сложные профессии. Квинтэссенцией такого подхода можно назвать выступление некой провинциальной чиновницы, выложенное политологом Костем Бондаренко. На видео женщина с удивительной причёской говорит аудитории: «Не треба нам грати Бахів і Бетховенів. Ми хочемо, щоби наша дитина грала «Несе Галя воду»!»

Квинтэссенция хуторянства, возведенного в степень идеологии, ксенофобия как руководство к организации жизни: не надо нам Толстых, Пушкиных, Бальзакив, Гётив и Гейнив! Наши дети должны наследовать стиль Панаса Мирного. Не надо нам сложных идей, как обустроить жизнь — наши дети должны запомнить простые, как умереть в борьбе за призрачную Украину, которую никто никогда не видел. А пока этого не случилось — учиться качественно ненавидеть.

Так что соломенских подростков пожурят да отпустят: они всё делают правильно.

*признана экстремистской и запрещена в РФ