Ректор ВШЭ Анисимов об «отмене» российской науки на Западе: ещё поплачут

Ректор Высшей школы экономики (НИУ ВШЭ) Никита Анисимов рассказал главному редактору ИА Регнум Марине Ахмедовой, как университет помогает бойцам СВО и их родственникам, почему у многих россиян сложилось неправильное отношение к ЕГЭ, а также почему не стоит судить о вузе по его выпускникам, ставшим преступниками.

Марина Ахмедова: Высшую школу экономики принято считать рассадником либерализма. Но я познакомилась с вами в 2022 году в Донецке, после начала СВО. А ректором вы стали в 2021 году. Что изменилось в университете за это время?

Никита Анисимов: Мне в последнее время часто приходится отвечать на этот вопрос. Во-первых, нужно понимать, что ситуация изменилась не только в конкретном университете, но и во всём мире. Во-вторых, было бы неправильно приписывать себе какие-то заслуги или ставить в укор какие-то негативные моменты, поскольку не всё зависело только от руководителя или от его команды. Я могу рассказать, что изменилось в лучшую сторону.

У ВШЭ становится всё меньше конкурентов. Нашему большому университету доверяют всё больше молодых людей. Мы принимаем на первый курс почти 20 тысяч человек. Из них 10 тысяч (выпускники школ) приходят на программу высшего образования (до реформы это называлось бакалавриат), а 8 тысяч — на программу высшего специального образования (до реформы это была магистратура).

Университет, которому доверяют, должен брать на себя особые обязательства. И мне кажется, мы сейчас соответствуем ожиданиям общества. Нам доверяют не только дети, но и их родители.

Более того, к нам поступают ребята, у которых родители погибли во время СВО. У них есть право поступать без вступительных испытаний. Мы делаем всё возможное, чтобы они максимально могли адаптироваться внутри образовательного процесса.

Марина Ахмедова: Студенты, которые учатся с ними, знают, что у них родители погибли на СВО?

Никита Анисимов: Формирование студенческой группы — это во многом слепой процесс. Докладывать или не докладывать внутри небольшой учебной группы, из какой они семьи и как относятся к тем или иным вопросам, — личное дело каждого.

К нам поступают ребята из разных регионов. Например, у нас действует программа «Социальный лифт», когда мы за свой счёт принимаем в университет студентов из малых городов и деревень (не больше нескольких сотен тысяч человек населения). Если ребята не проходят на бюджет, мы принимаем их за свой счёт — в пределах определённой квоты.

Так же мы поступили в отношении не только детей, но и родственников участников СВО. Приняли решение: если ребята не дотянули до бюджетного места (либо в рамках квоты, либо просто попали на платную образовательную программу), но в целом могут претендовать на него, мы за свой счёт будем их учить.

Марина Ахмедова: Вы не боитесь снижения качества профессионализма? Если человек там не дотянул, здесь не дотянул, а его по квоте взяли?

Никита Анисимов: Жизнь всё расставляет на свои места. Я несколько лет был заместителем академика Садовничего. Он же сам шахтёр из небольшого городка в Донбассе. Приехал поступать на мехмат МГУ по рабочей квоте. Первый семестр ему пришлось очень несладко, он запирался ночами, чтобы подготовиться к экзаменам, но потом время взяло своё. Он смог учиться. То же самое мы видим по ребятам из семей, в которых установилась другая психологическая атмосфера.

Ваше издание писало о том, как один из наших студентов обратился за финансированием его поездки в Китай на три месяца, потому что выиграл стипендию китайского правительства. Он ребёнок участника СВО. Мы же видим, как хорошо он адаптировался к новой обстановке. Он, только поступив, уже получил такие возможности.

Мы вообще довольно жёсткий университет. Отчисление в ВШЭ составляет до 10% от числа поступивших. Поэтому, когда я говорю, что к нам поступило 20 тысяч человек, это значит, что через полгода мы почти 2 тысячи человек отчисляем за неуспеваемость. И она не связана с тем, в какой семье вырос ребёнок.

Я хорошо помню, что во время моего обучения в университете победители российских Олимпиад срезались, потому что были демотивированы ещё в школе. Им казалось, что они всё знают. Они переставали ходить на занятия и выполнять требования преподавателей.

Учебный процесс же сильно не изменился. Есть педагог, есть студенты. Если ты не выполняешь определённые требования и не понимаешь содержания материала, тебя отчисляют. А мы — университет, который сохранил советскую систему требовательности. Мы отчисляем за три двойки. Всегда предупреждаем об этом ребят, которые приходят к нам поступать.

А во многих университетах сейчас более лояльно подходят к студентам. Им дают возможность пересдать, даже если нахватали по десять двоек.

Марина Ахмедова: А почему университеты начали лояльно подходить к студентам?

Никита Анисимов: Нас считают рассадником «либеральных» ценностей. Но я считаю, что как раз в области образования мы соблюдаем те самые традиционные ценности, о которых говорит наш президент. Если ты получил десять двоек, должен отвечать за то, что сделал. Если не учишься, не занимай место, которое предназначено для другого.

Марина Ахмедова: Вы эти «либеральные» ценности напрямую связываете с общей расхлябанностью и безответственностью человека?

Никита Анисимов: Я считаю, что соотношение прав человека и его обязанностей не должно сильно качаться в сторону прав.

В университете учатся взрослые люди, им всем минимум 18 лет. В их возрасте солдаты-срочники с оружием в руках защищают нашу страну, а мы почему-то допускаем, что можно пересдавать каждую двойку по нескольку раз. Это совершенно нормально: не выполнил требование — понёс за это ответственность.

Марина Ахмедова: Во время всех наших встреч вы производили на меня впечатление добродушного человека, а сейчас рассуждаете очень строго. Неужели ни разу не было случая, когда к вам в кабинет стучался двоечник и просил о снисхождении?

Никита Анисимов: У нас такого ни разу не было. В этом смысле ребята молодцы. Они с пониманием относятся к тому, что пришли учиться в один из ведущих университетов мира.

Мы ставим двойку, если ты не выполнил требования по времени. Если не сдал домашнее задание в полночь, то в 00:01 получишь эту двойку. Это приучает к дисциплине. Ведь университет — это не только передача знаний, это и формирование человека как личности.

Марина Ахмедова: Вернёмся к «рассаднику либеральных ценностей». Когда был случай с террористом Серебряковым, который заложил взрывное устройство под машину военнослужащего, оказалось, что он учился в ВШЭ. После этого все стали кричать: «Ну, конечно, а кого еще могла выпустить эта школа?!». Почему этот образ закрепился за вами?

Никита Анисимов: Здесь я могу лишь отметить работу ваших коллег-журналистов, которые любят вытаскивать только плохие факты. Например, убийца военкора Татарского тоже училась в одном из вузов — о нём почему-то никто не стал писать, что «этот университет может выпускать только террористов». Никто же не написал, что Серебряков был отчислен за академическую неуспеваемость и что учился очень давно. А про убийцу Татарского — написали.

У нашего университета больше 100 тысяч выпускников. Хотя, как математик, я прекрасно понимаю, что хвост успешных и порядочных людей всегда перекрывается хвостом тех, кто стал преступником или негодяем.

Марина Ахмедова: И всё-таки: почему именно за ВШЭ закрепился такой образ?

Никита Анисимов: Вопрос в возрасте. Родители прекрасно понимают, что, когда дети взрослеют, они иногда пытаются привлечь к себе внимание хулиганскими поступками. Точно так же и с ВШЭ.

Мы были основаны в 1992 году. Сами понимаете, какая тогда была атмосфера, в которой формировался контингент преподавателей и студентов. Если имидж большинства крупных университетов (МГУ, Бауманка, Новосибирский университет) был сформирован десятилетиями и даже столетиями, то у нашего университета период становления начался после 1990-х годов. И то, какой он строил имидж, осознанно или неосознанно, во многом соотносилось с общим состоянием общества и государства.

Зато в 2021 году в России приняли стратегию национальной безопасности, в которой чётко был зафиксирован запрос общества на возврат к традиционным ценностям, к справедливости, к участию государства в жизни крепкой семьи. А до этого времени имидж университета во многом диктовался желанием понравиться обществу, которое мы имели.

Общество реагировало не только на сохранение трёх двоек и отчислений. Обществу хотелось ярких и понятных мемов, которые в том числе вбрасывала наша пресса.

Поэтому имидж, конечно, не полностью соответствовал тому, что несёт в себе университет как сущность. Ведь университет — это прежде всего профессор, преподаватель и его студенты: молодежь, которая дальше формирует наше будущее.

Марина Ахмедова: Вы могли бы буквально в нескольких предложениях описать суть вашего университета?

Никита Анисимов: Я пытался тремя словами представить развитие университета на несколько лет вперёд на конференции трудового коллектива. Это очень сложно, потому что пытаешься в три-четыре вектора вложить весь график развития университета. Но нужно определить три вектора, которые примут члены твоего коллектива. Так вот, для описания ВШЭ мы выбрали три слова: технологичный, глобальный и социальный.

Проблема ВШЭ в том, что он создавался как небольшой экономический университет. А сейчас это 55 тысяч студентов, обучающихся в нескольких городах России. Кроме Москвы, у нас Санкт-Петербург, Нижний Новгород, Пермь и несколько программ онлайн-обучения. Студенты обучаются практически по всему спектру возможных направлений подготовки, включая инженерное образование, потому что в структуру ВШЭ в 2010 году вошёл Московский институт электронного машиностроения.

Мы не готовим медиков, минимально готовим педагогов. Но дизайн, гуманитарная сфера, математика, химия, физика, биология и география входят в нашу структуру. Один из шести действующих федеральных центров в сфере исследования искусственного интеллекта — это ВШЭ.

Самый высокий конкурс на специальности, связанные с IT-индустрией, — это ВШЭ. Большое количество крупных технологических международных лабораторий с участием зарубежных ученых — это ВШЭ. Когда слышишь «школа экономики», с ходу не возникают ассоциации с крупным технологическим университетом, который работает и готовит специалистов в сфере высоких технологий, способных не только их понять, но и разработать.

Если ты поступишь в ВШЭ, у тебя точно будет качественный учебный план и куратор содержательного образования. С тобой будут учиться лучшие ребята, сделавшие ВШЭ университетом первого выбора. И это будет не только экономическое образование. Это очень важно. Я надеюсь, за счёт этого у нас будут больше сдавать физику в школе.

И усилий так любимого мной физтеха не хватит, хотя Дмитрий Викторович Ливанов очень много делает для популяризации физики. Приём физтеха — тысяча человек, это элита элит. Физтех во всех рейтингах занимает первое место по качеству единого государственного экзамена. Но мы занимаем второе место, а приём у нас, я вам сказал, на порядок выше.

Поэтому мотивировать к тому, чтобы изучать физику, информатику, точные науки в школе — это в том числе наше призвание. И то, что ВШЭ принимает на многие направления подготовки профильную математику как основной экзамен, многих ребят мотивирует сдавать математику профильным экзаменом в школе.

Марина Ахмедова: А вы поддерживаете идею об отмене ЕГЭ?

Никита Анисимов: Это тоже один из часто задаваемых вопросов.

Я пять лет работал на Дальнем Востоке. Сейчас часто езжу помогать университетам ЛНР встроиться в нашу единую систему высшего образования. И я считаю, что если мы сейчас отменим ЕГЭ, то ни на Дальний Восток, ни в Донбасс не поедет никто, кроме студентов из этих регионов. Потому что экзамены придётся проводить именно там. Вы можете представить людей, которые специально поедут сдать экзамены в университеты Луганска, Якутска или Владивостока, чтобы туда поступить? А по ЕГЭ поступить можно.

Поэтому нужно разделить две вещи: доверие к ЕГЭ и логику присутствия ЕГЭ в системе образования. Россия — очень большая страна. Надо же как-то контролировать на большой территории единство требований к школьным олимпиадам и подготовке абитуриентов. Если вы не проконтролируете обеспечение единого стандарта, который финансирует Российская Федерация, грош цена единому стандарту.

Теперь насчёт образовательной миграции. У нас часто говорят, что ЕГЭ — это механизм траектории движения только из регионов в Москву. Это не так. ЕГЭ — это механизм движения из одного региона в другой. В том же во Владивостоке мы сделали очень многое, чтобы выстроить в постсоветский период первый в России кампус международного уровня. Если бы я всех принимал туда только по внутреннему экзамену, ни победители олимпиад, ни егэшники из Москвы не поехали бы во Владивосток изучать корейский язык. Понадобились бы десятилетия, чтобы раскрутить Восточный институт Дальневосточного федерального университета. ЕГЭ делает для москвича доступным качественное образование во Владивостоке.

Марина Ахмедова: Мне кажется, ЕГЭ как раз-таки не доверяют родители. Многие считают, что подготовка к нему превращается в банальную зубрёжку, когда у ребенка нет возможности проверить свои творческие и интеллектуальные навыки.

Никита Анисимов: Как раз чтобы ЕГЭ не был единственным инструментом контроля знаний, сохранилась система школьных олимпиад.

Я был первым секретарём Российского совета олимпиад школьников. И сейчас несколько тысяч ребят, которые рассматривают образование как возможность реализовать себя творчески, участвуют в этих олимпиадах и побеждают.

Мы в своё время создали олимпиаду национально-технологической инициативы, которая постепенно превратилась в национально-технологическую олимпиаду с очень серьёзным оргкомитетом. Сотни тысяч ребят прошли через инженерную командную олимпиаду. Они командно собирают по 30 профилям, в том числе беспилотные аппараты. Ребята, которые выиграли олимпиаду по беспилотникам, войдут в систему создания новых БПЛА, которые будут собраны по российским лекалам и благодаря этому быстрее попадут на фронт.

Нужно заразить ребят любовью к технике, как это было во времена СССР, когда в каждом Дворце пионеров были кружки радиолюбителей и юных моделистов. Из них вырастали будущие инженеры.

Мне сложно отвечать на этот вопрос, потому что мой ребёнок в этом году сам окончил школу и сдавал ЕГЭ. Не могу сказать, что экзамен его отуплял. И я действительно считаю, что как минимум в Москве созданы условия, чтобы или через олимпиады, или через ЕГЭ ребенок показал, что он знает материал на уровне, требуемом образовательным стандартом.

Понятно, что мы все хотим, чтобы наши дети получили 100 баллов по ЕГЭ или победили китайцев на международной школьной олимпиаде. Но мы понимаем, что таких ребят не так много. А каждый ребенок ценен сам по себе. Их нужно любить такими, какие они есть, а не обвинять ЕГЭ в том, что у ребёнка что-то не получилось.

Марина Ахмедова: Я не так хорошо знаю вопрос ЕГЭ, как вы. Но всё равно считаю, что ЕГЭ сводится к банальному тестированию, а это «выбери правильный ответ из трёх-четырех вариантов» убивает в ребенке всякую инициативу.

Никита Анисимов: У ЕГЭ есть три уровня.

Первый уровень — гигиенический. Это и есть то, что вы называете тестами. Если человек не может заполнить тестовую табличку, он получает двойку и не заканчивает школу. Чтобы получить хоть какой-то положительный балл, он должен начать решать что-то более сложное. Скажем, задачу с ответом. А если вопрос стоит о поступлении в университет, когда тебе нужно набрать минимум 75 баллов, то это решение уже задач уровня С или написания качественного эссе.

Когда мы смотрим на ЕГЭ, мы оцениваем еще и качество школьного образования. А у нас, к сожалению, еще есть школы, в которых ребята находятся на пороге знания русского языка.

Марина Ахмедова: Вы имеете в виду детей мигрантов?

Никита Анисимов: В том числе. Они же тоже приходят, получают гражданство и сдают ЕГЭ. Им для прохождения школьного аттестата нужно сдать хотя бы тестовую часть. А чтобы поступать в университет и получать высокие баллы на ЕГЭ, уже нужно реализовать творческие способности.

Посмотрите на задание по профильной математике 2024 года. Даже мне, выпускнику мехмата МГУ и кандидату наук, было бы сложновато набрать 100 баллов в этом году на профильной математике. Но у нас есть ребята, которые показывали 100-балльные результаты. И не только в Москве.

Это значит, что у нас сохранилась плеяда школьных учителей, которые не натаскивают на ЕГЭ. Натаскать можно только на тестовую часть. А решать задачи — это культура, которая формируется педагогом в школе. Она формируется через использование в том числе онлайн-инструментов подготовки. Возьмём для примера проект Sirius. Там работают лучшие преподаватели, записывают онлайн-курсы. У них есть огромный пласт заданий, который ты можешь решать в режиме свободного времени, приходя домой и садясь за компьютер: по математике, русскому языку, лингвистике…

При этом нужно смотреть, что хорошо, а что плохо в ЕГЭ. Как учатся ребята, имеющие высокие баллы, и те, у кого балл пониже. Возможно, результаты на экзамене действительно не подтверждают способности детей. Мы в структуре университета открыли институт образования, который проводит на эту тему много исследований. Из года в год измеряем одни и те же показатели в течение длительного времени, чтобы показать успешность или неуспешность в разрезе отдельных регионов и школ. Ряд этих исследований мы нарочно закрываем, чтобы это не попало в открытый доступ для той или иной оценки образовательной системы. Это нормально в нынешнее время.

Марина Ахмедова: Почему?

Никита Анисимов: Излишняя открытость любой системы начинает вредить ей самой. Например, вы не найдёте в открытом доступе публикаций, как проходят торговые платежи с Китаем. И, наверное, нас с вами это не смутит. А ведь воздействие на образование несёт на себе гораздо больше рисков, чем воздействие на торговые платежи с Китаем.

Платежи с Китаем — это воздействие на сегодняшний день. А воздействие на систему образования —удар по будущему. И очень сильный.

Марина Ахмедова: Вы имеете в виду, что люди, которые увидят эти данные, не смогут их правильно оценить?

Никита Анисимов: Да, или могут разработать технологию дальнейшего использования этих данных во вред нашей стране. Мы же знаем государства, которые недружественно относятся к России. В них есть специалисты, которые изучают другие государства, как в них устроена система образования, чтобы внедриться и повлиять на неё.

Есть же технологии профайлинга, когда искусственный интеллект по публичным выступлениям того или иного политика может с вероятностью 99% спрогнозировать его поведение в разных ситуациях. Это нормальная технология XXI века.

Марина Ахмедова: Почему вы так думаете, если человек непредсказуем?

Никита Анисимов: Человек непредсказуем, но искусственный интеллект уже сейчас по многим заболеваниям даёт оценку лучше, чем консилиум врачей. Непредсказуемость — это, конечно, удел прекрасного пола. Поэтому я приветствую, когда девушки занимают высокие руководящие позиции. Но аналитика показывает, что профайлинг — нормальная практика в спецслужбах ряда государств. Это и раньше было, когда не было никакого ИИ, и человек просто просчитывал другого человека, чтобы понять, как тот будет реагировать в конкретной ситуации. А теперь даже человек не нужен.

Мы пока еще успеваем среагировать на то, что делает искусственный интеллект. Но что будет через 5–6 лет, не берусь предсказывать.

Марина Ахмедова: Как у вас проходят обучение участники СВО, если они воюют?

Никита Анисимов: В основном к нам поступают родственники участников СВО. Почти 300 человек поступили по президентской квоте, еще 100 ребят были родственниками бойцов, которые не прошли на бюджет, но мы их взяли за свой счёт. Хотя в этом году действительно 10 участников СВО поступили к нам на общеобразовательные онлайн-программы, потому что очно обучаться сейчас не могут.

Вообще, проект «Время героев» — довольно сложный для командиров воинских частей, потому что они должны были на месяц отпустить ребят. Я знаю этот формат, они действительно довольно долгое время находились вне части, проходили обучение. Мы предложили поступить им на наши онлайн-программы, ребята этим воспользовались. Мы за свой счёт их учим, им не нужно вкладывать в обучение ни рубля.

Понятно, что это учебный процесс в формате онлайн. Когда они не имеют возможности онлайн посещать лекцию, они смотрят запись, выполняют задания и переписываются со своим педагогом. Мы отладили эту систему. Мы не по всем направлениям подготовки реализуем образовательные программы онлайн. Например, инженеров так не учим. Но экономисты и айтишники учатся онлайн.

Марина Ахмедова: Когда началась СВО, вы сразу поехали на новые территории. В ВШЭ сменился ректор, но остался весь прежний руководящий состав. Как они к вам относились? Как восприняли вашу поддержку, которую вы оказывали новым территориям?

Никита Анисимов: Я воспитывался на принципе, что говорить за других людей неэтично. Но могу сказать, как я чувствовал это отношение.

Конечно, для всего университета изменение системы управления было новостью. Мы действительно приняли решение сохранить большую часть управленческой команды. Сохранили факультеты, потому что это был один из заметных университетов с международной репутацией. До сих пор ВШЭ — один из лидеров международных рейтингов. Мы не ставим целью своё участие в них, но мы заметны по ряду предметов. А сохранение команды означало, что нам нужно было познакомиться друг с другом.

В нашей академической сфере, где каждый преподаватель является личностью, важно почувствовать сильные и слабые стороны каждого. Да, мы притирались. Когда отправились в Донецк и Луганск, с нами поехало немного людей. Но потом к нам стали подходить и спрашивать, как туда съездить и чем помочь.

Люди стали ездить. Начали подтягиваться студенты, которые говорили, что сейчас самое правильное — быть вместе со своей страной. Потом появились студенты, которые ушли на фронт добровольцами.

Мы сейчас, когда ездим в Донбасс, обязательно с ними встречаемся и их поддерживаем. Сначала передавали предметы первой необходимости (поначалу в армии даже одеял не хватало), а сейчас стали помогать более системно.

Владимир Рудольфович Соловьёв помог нам с тем, чтобы внутри фонда СВР появилось отдельное направление для ребят-добровольцев из ВШЭ. Мы объявили сбор. Этот сбор дал очень хорошие результаты, мы сделали закупки.

Марина Ахмедова: Сбор шёл среди студентов и преподавателей? Или извне?

Никита Анисимов: И так, и так. Это же не обязаловка. Да, некоторые губернаторы рекомендуют чиновникам отдавать часть зарплаты на нужды фронта, но мы просто попросили. Сказали, что наши студенты — добровольцы в конкретном подразделении, выполняют свой воинский долг и просят помочь им с дронами.

Сейчас был выпуск нашей военной кафедры. Мужики, имеющие отношение к армии, все пришли на выпуск своих детей в военной форме. Это было красиво. Если бы об этом писали наши журналисты, общество бы по-другому относилось к ВШЭ.

Поймите, мы строим экономику завтрашнего дня, в которой будут жить наши дети. И очень важно, чтобы мы видели, какие люди будут её строить.

Марина Ахмедова: А у вас не было психологического барьера, когда вы объявляли сбор на беспилотники? Мол, деньги на еду и одежду я сдам, а на дроны не сдам, потому что это орудие убийства?

Никита Анисимов: Не было. Это мои студенты.

Марина Ахмедова: Вы помогаете своим студентам выжить?

Никита Анисимов: Я помогаю своей стране победить.

Марина Ахмедова: Я сейчас поняла, что, когда отозвалась о «Вышке» как о «рассаднике либерализма», мои слова вас задели и расстроили. Вы так привязались к университету?

Никита Анисимов: Вы руководите ИА Регнум. Если кто-то «приложит» агентство, да еще и во время интервью, вы же расстроитесь! Даже если обвинения будут звучать в адрес предыдущего руководства, это всё равно будет в адрес ИА Регнум.

3 июля 2021 года председатель правительства России поручил мне возглавить ВШЭ. С 3 июля я неотъемлемая часть и первое лицо этого университета. Это поручение премьера и моё личное убеждение. Да и вообще, я люблю каждый свой университет.

Марина Ахмедова: Удалось ли вам сохранить международные связи «Вышки»?

Никита Анисимов: «Сохранить» — неправильное слово. Наука же над границами. Если она не начинает влезать в переоценку ценностных параметров, эти связи работают сами по себе. Если кому-то правительство государств блокирует взаимодействие с университетами в России, Бог им судья. Они еще поплачут. Но взаимодействие между учеными работает.

Сейчас 85% современной молодежи — это население Глобального Юга. Если убрать Европу и США, Японию и Южную Корею, то будущее — именно за ними. Поэтому и правда, и сила, и время, и логика — на нашей стороне.

ВШЭ уже открыла в этом году зеркальные лаборатории. Не только с Бразилией и с Китаем, но и с Вьетнамом, Малайзией, Индией, Белоруссией и Узбекистаном. Мы уже вынесли в публичное пространство создание Российско-Эмиратского и Российско-Азербайджанского университетов. Огромное количество наших филиалов открыто в странах Узбекистана, Киргизии, Казахстана. Всё это наши партнеры. Что такое научные связи? Это совместные научные статьи, научные исследования, конференции.

Марина Ахмедова: Почему вы говорите, что они еще поплачут? Они считают, что от нас избавились — и слава Богу.

Никита Анисимов: Помните, я говорил о победителях всероссийских олимпиад? Они останавливались в развитии, потому что им казалось, что у них всё хорошо. А потом их отчисляли. Здесь — то же самое.

Марина Ахмедова: Думаете, деградация пойдёт незаметно?

Никита Анисимов: Это даже не деградация, а самоуспокоение. Если ты не находишься в движении всё время — не можешь стоять на месте. Дорожка унесёт тебя назад.

Можно остановить исследование климата по всему миру, но это не остановит ни промышленные предприятия, ни выбросы, ни влияние на атмосферу. Можно отменить демографические исследования, но что будет дальше с демографией? Как на неё влияет миграция? Что такое суммарный коэффициент рождаемости? Через сколько лет он может измениться? Это же огромная наука. И она базируется не только на исследованиях групп или научной группы. Нужно видеть исследования других научных групп по всему миру, базирующихся на тех же лонгитюдных (долговременных. — Прим. ред.) исследованиях, о которых я говорил.

Потому что многие проблемы, которые есть в мире, могут быть решены только сообща. И если кто-то отказывается решать проблемы мира, мир решит их без него.

Марина Ахмедова: Вы говорили, что нужно соответствовать ценностям. А что для вас семейные ценности?

Никита Анисимов: Сейчас как раз Год семьи. А семейные ценности очень просты. Когда в семье спокойно, комфортно, когда дети счастливы, когда у них есть будущее, когда ты уверен в этом будущем, понимаешь, что участвуешь в нём. Семья — это про будущее. А будущее мы передаём следующему поколению. Я как ректор не могу сказать иначе: для меня моя семья — это все наши студенты, я ко всем к ним одинаково тепло отношусь.

Марина Ахмедова: Вы произнесли простые правильные слова. Их нужно записать и внести в какую-то государственную программу.

Никита Анисимов: Это уже есть в нашей стратегии национальной безопасности. Да, у неё лихое название. Но на самом деле там впервые упомянули «традиционные духовно-нравственные ценности». Этот термин появился не в указе о традиционных ценностях, а в стратегии национальной безопасности. А дальше пошло через расшивку, уже через указы президента. И о пропаганде неолиберальных ценностей была такая же расшивка. Нужно обращаться к первоисточникам. Мы же ученые, работаем с первоисточниками.

То, как я чувствую, перекликается с тем, как действует государство. Это правильно, потому что государство живёт в гармонии со своим народом, с гражданами. Как чувствуют граждане, так отзывается государство.

Марина Ахмедова: Для меня слово «расшить» означает буквально расшить слово и вытащить из него смысл. Вы бы как расшили словосочетание «неолиберальные ценности»?

Никита Анисимов: Я пока размышляю над этим вопросом. Но уже сейчас понятно, что это философский маршрут после либеральных ценностей.

Либеральный — связанный с какой-то свободой: свободой выбора, пересдавать двойки сколько хочешь. А неолиберальный — отказ от либерального и создание традиционного антагонизма. Это некое противопоставление ценностям.

Марина Ахмедова: Вы говорили, что, когда создавался университет, он соответствовал духу времени. А сейчас соответствует?

Никита Анисимов: Университеты, которые не соответствуют духу времени, не выживают.

Сейчас дух времени — надцивилизационный. Мы находимся в периоде осознания того, что в мире много разных цивилизаций, а Россия не является элементом никакой из них, а сама по себе является самобытной самостоятельной цивилизацией, имеющей право на собственное мнение и участие в той самой надцивилизационной коммуникации. Это уже проходит рефреном через выступления многих государственных деятелей, об этом размышляют философы.

А университеты — они же над эпохами. Московский университет видел императора, Ленина, советскую эпоху, слом советской эпохи. Он видел 1992 год, когда создавалась ВШЭ. Видел многое, но университет остался. Университеты способны существовать над изменениями эпох, поэтому они просто не могут не чувствовать эпоху.

Один из моих наставников, ушедший, к сожалению, из жизни Владимир Васильевич Миронов, декан философского факультета МГУ, мне говорил: «Университеты сами по себе являются мыслящими сущностями, потому что вмещают в себя огромное количество мыслителей». Поэтому университет может рассматриваться как самостоятельная сущность, которая чувствует время и живёт вместе с ним.

Марина Ахмедова: Я поэтому и просила описать сущность ВШЭ, имея в виду представление об университете, к которому вы сейчас подошли: сущность университета определяется людьми, которые там работают и учатся.

Никита Анисимов: Я математик, а не философ, поэтому могу лишь всё это приземлить обратно в математическую конструкцию. Преподаватели ВШЭ могут пройти по улице навстречу друг другу и друг друга не узнать, потому что университет — очень большой. У нас несколько тысяч преподавателей и научных сотрудников, 55 тысяч студентов. Я иногда выхожу на забеги, ко мне подходят люди и говорят: «Ой, а вы тоже из ВШЭ?» (я бегаю в символике университета). Сейчас мы стараемся, чтобы многие наши сотрудники и выпускники использовали нашу символику, видели друг друга.

Марина Ахмедова: Не боитесь за них?

Никита Анисимов: Только рад. Наши люди производят самое ценное, что мы можем произвести, — влияние на будущее. Каждый определённым образом, действиями и мыслями влияет на будущее. Университеты влияют на будущее не только своими действиями, но и коммуникацией с молодежью. Тем, как закладывают в них знания и область их применения. А поскольку университеты соотнесены с надцивилизационной логикой сегодняшнего дня, с тем, что Россия формируется как отдельная цивилизация, то и нынешнее поколение, которое формируется силами думающего университета, — это поколение, которое будет жить в России будущего — в государстве-цивилизации.

Марина Ахмедова: А студенты и преподаватели уже думают об этом?

Никита Анисимов: Если это постоянно артикулировать, этого не произойдёт, потому что это неявное знание.

Румынский философ Палани написал книгу «Неявное знание». Он говорил, что в мире нет специальных учебников по езде на велосипеде, но люди на нём ездят. Так же и здесь. Чем больше начинаешь думать, как ехать на велосипеде, тем скорее упадешь.

У нас в университете рассказывали анекдот о профессоре с бородой. Чтобы отомстить профессору, поставившему двойку на экзамене, студент у него спросил: «Вы, когда спите, бороду кладёте справа или слева»? Профессор потерял сон. Поэтому нужно не размышлять, а просто принять как данность.

Чем меньше начинаешь навязывать ту или иную точку зрения, тем с большей вероятностью она и будет доминирующей.

Марина Ахмедова: Вы сейчас рассказываете то, что предчувствуете?

Никита Анисимов: Мое ощущение может не совпадать с мнением других членов коллектива. Я вижу, в каком направлении он идёт, как формируется ядро будущего внутри нашего университета. Это люди, которые идут по трём направлениям: реализация себя внутри своей страны, технологии верхнего уровня, то есть способность использовать все имеющиеся возможности, и это лучшие преподаватели, наставники и контрагенты, которые учатся с тобой, работают, принимают тебя на работу. На этом базисе из трёх возможностей сейчас живут наши ребята. Лучшее, что есть, лучшее, что можно получить, и лучшее, что можно взять.