Юлия Белехова: украинские «отцы» отбирают деньги у погибших русских солдат

Помочь России победить может каждый. Для этого не обязательно менять профессию, лично отвозить гуманитарную помощь, плести маскировочные сети или собирать беспилотники в ближайшем гараже. Помочь можно на своём месте, как уже делают учителя, фотографы, дизайнеры и многие-многие другие.

Об этом в интервью главному редактору ИА Регнум Марине Ахмедовой рассказала руководитель «Комитета семей воинов Отечества», член Совета по правам человека при президенте РФ Юлия Белехова.

В июне 2024 года Владимир Путин подписал указ о присуждении Белеховой государственной премии в области правозащитной деятельности. В документе отмечено, что премия присуждена «за выдающиеся достижения в области правозащитной деятельности 2023 года».

«Комитет семей воинов Отечества», он же КСВО, учредили в феврале 2023 года. Его главой избрали Юлию Белехову. Цель организации — помощь семьям участников СВО. Сама Белехова также координирует работу госструктур и общественных организаций.

Марина Ахмедова: Юлия, мы с вами знакомы с начала СВО. Но я никогда не спрашивала, чем вы занимались до начала спецоперации.

Юлия Белехова: Сферой ЖКХ. Мы основали «Ассоциацию председателей советов многоквартирных домов в Подмосковье». Сейчас в ней состоят 2,5 тысячи жилищных активистов, которые добиваются, чтобы в твоём доме было чисто и уютно. Эта деятельность тоже связана с правозащитой.

Марина Ахмедова: Как вы попали в эту сферу?

Юлия Белехова: Очень просто. Когда жила в хрущёвке в угловой квартире на пятом этаже, у меня начала течь крыша, а управляющая организация на это никак не реагировала. Я неоднократно обращалась в суды по защите прав потребителей и выигрывала их.

В 2010 году я переехала в новостройку и подумала, что все мои беды закончатся. Но они только начались, потому что было множество недоделок от застройщика. Мне снова пришлось обращаться в суды и выигрывать. Люди начали интересоваться, как мне это удалось. Так и сформировался костяк неравнодушных ребят, которые хотят отстоять свои права и добиться того, что им положено по закону. Мы создали организацию, которая до сих пор плодотворно работает.

У меня часто спрашивают: «Как вы, общественники, смогли наладить взаимодействие с властями?» Очень просто. У нас был прямой диалог со всеми профильными министерствами, которые относятся к сфере ЖКХ. Мы указывали на проблемы, а они объясняли, какие можно решить здесь и сейчас, а для каких нужно время и ресурсы.

Главное, чтобы был выстроен диалог. Для этого нужно научиться уметь слушать и слышать.

Марина Ахмедова: Костяк из ассоциации, которая занималась проблемами ЖКХ, переместился в «Комитет семей воинов Отечества»?

Юлия Белехова: Да. Там есть люди, чьи родные и близкие сейчас воюют. Но, кстати, мы не планировали специально создавать комитет, так получилось.

Однажды мы были на форуме сообществ в знаковом месте — музее Победы на Поклонной горе, где обсуждались вопросы, связанные с гуманитарной помощью. Наша ассоциация уже отправляла гуманитарные грузы, с конца февраля 2022 года (сначала — мирному населению, потом — военным). Мы обсуждали, как лучше организовать процесс, а потом пришли к выводу, что сначала нужно помочь себе.

Марина Ахмедова: В каком смысле?

Юлия Белехова: У меня ушёл по мобилизации старший сын. У других родные и близкие погибли или получили ранения. Мы стали думать: «С кем можно поговорить, если он тебе не пишет и не отвечает на звонок? Как помочь себе и людям, чтобы они не потерялись и смогли самоорганизоваться?»

Марина Ахмедова: Когда сын получил повестку, вы не пытались его отговорить или «отмазать»?

Юлия Белехова: Нет. Потому что других нет, есть мы. Нужно уметь брать на себя ответственность. Очень просто говорить: «Кто угодно, только не я». Или «Кто угодно, только не мой сын». Мой сын отслужил в армии, у него всё в порядке со здоровьем, он должен по призыву защищать свою страну. А если каждый будет выгораживать своих родных, возникает вопрос: «Что тогда для тебя Родина?»

Для меня Родина — это место рождения, моя семья и моя любимая страна. Родина у меня одна, другой мне точно не надо.

Марина Ахмедова: А вы осознаёте, что в любой момент, не дай Бог, можете потерять члена семьи?

Юлия Белехова: Конечно, мы не можем быть готовы, что в любой момент может случиться что угодно.

Что такое поездка в зону СВО с гуманитарной миссией? Никогда не знаешь, что тебя там ждёт. Ты можешь пострадать, даже если соблюдаешь все меры безопасности и тщательно продумываешь маршрут. Но нельзя допустить, чтобы страх тебя победил. Потому что он блокирует твои действия.

Марина Ахмедова: У вас были случаи, когда вас побеждал страх?

Юлия Белехова: Это не то чтобы страх, но холодок пробежал. В начале 2023 года мы приехали в один из госпиталей, куда привозят ребят с передовой. Привозили их на маленьком автобусе, переваренном внутри под два яруса носилок — там даже сидений не было. Один автобус прибыл как раз в момент, когда мы раздавали врачам медикаменты. Все побежали максимально быстро вытаскивать тяжелораненых, чтобы сохранить шанс их спасти (одного не довезли).

В тот момент у меня было состояние, когда я увидела момент между жизнью и смертью и убедилась, что жизнь — конечна. Увидела парня, который вроде бы достойно умер, защищая страну, но которому бы еще жить и жить. Еще меня поразил запах минно-взрывных травм в госпитале, который ни с чем не спутаешь. Такие вещи останутся со мной на всю жизнь.

Но о плохом лучше не думать. Если делишься с бойцами страхом, тебе вообще незачем приезжать на СВО. Мы приезжаем, чтобы поддержать ребят. Привозим им всё, что можем достать, и делаем это не из жалости. Жалости в твоих глазах вообще быть не должно. Они не жалкие, они мужественны. И воюют они не для того, чтобы мы горевали. Они воюют, чтобы мы жили.

У меня был случай, когда я поняла, что точно буду заниматься гуманитарной помощью, хотя не знала, как именно. Мы в Наро-Фоминске встречали поезд с беженцами. Из поезда вывели старушку. Она была одета в грязное стёганое пальто, к нему на скрепке для бумаг была прикреплена картонка, где было написано место жительства, ФИО и возраст. Женщина не говорила, а в глазах у неё был такой ужас, который мог быть только у человека, который потерял всё. Наверняка она жила там всю жизнь, у нее был домик или квартира, был свой мир. А теперь нет ничего. Мы даже не знали, есть ли у неё родственники и живы ли они. Она до сих пор стоит у меня перед глазами.

Марина Ахмедова: Что именно вы тогда почувствовали?

Юлия Белехова: Боль. Её боль. Очень страшно оказаться в таком состоянии в таком возрасте, когда уже не сможешь начать жизнь заново.

Увидев это, я приняла решение помогать. Мы собрались и отправили первые две фуры с гуманитарной помощью в ДНР, когда там еще были КПП. Мы не до конца понимали, как это можно доставлять и кому. Нашли людей, через которых можно это сделать. Нашли безопасные маршруты.

Есть еще история. Когда я возвращалась оттуда, нужно было заехать в Воронеж. Приезжаю, а там — день города. Я увидела гуляющую на улицах молодежь и вспомнила таких же молодых ребят с полупустым взглядом, которые воюют без выходных и праздников. То есть у людей в тылу всё прекрасно, у них нет войны. В тот момент у меня появилась злость, а потом я начала себя успокаивать, что люди ни в чём не виноваты. И то же самое говорили мне бойцы: мы воюем там, чтобы вы нормально жили здесь.

Понятно, что устраивать бесовщину в тылу, которую мы недавно видели, нельзя. Но и утопать в горе тоже нельзя.

Марина Ахмедова: Понятно, что большинство бойцов скажут то же самое. Но должны ли мы, находясь в тылу, думать, что можно оторваться от происходящего там?

Юлия Белехова: Нельзя. Я часто начинаю диалог с вопроса: «Что ты делаешь для победы и для своей страны?» Если нечего ответить, у тебя еще есть время, чтобы найти свой путь и начать что-то делать.

Что я делаю для победы? Что-то делаю лично. Что-то делает комитет, который я возглавляю. Лично я каждый месяц еду в зону СВО, чтобы привезти ребятам всё необходимое, что удаётся найти.

Марина Ахмедова: Что может обычный человек сделать для нашей победы, если не может каждый месяц ехать в зону СВО, плести сети или делать окопные свечи?

Юлия Белехова: Каждый может это сделать на своём месте. Не нужно всем менять профессию, чтобы плести сети и собирать беспилотники. Например, учителя вместе с детьми пишут бойцам письма, которые потом передают на фронт. Это уже помощь, ребята очень рады.

Кто-то собирает стихи бойцов и публикует их. Кто-то пишет и снимает фильмы об их героических подвигах. Помните, была фотосессия с жёнами участников СВО? Над ней трудились фотографы и гримёры.

Марина Ахмедова: Я недавно была в Белгородской области и случайно попала на похороны бойца. Он жил в простом сельском домике. Меня особенно поразил его отец — сам бывший военный. Он молча шёл за грузовичком, который вёз открытый гроб его сына. Он проявил такую выдержку, что я просто зарыдала, так мне было его жалко. Он даже меня принял за родственницу, которую когда-то видел в детстве, но не узнал. Какие слова поддержки можно найти для таких родителей?

Юлия Белехова: Это очень важная тема. Я возглавляю сообщество матерей и жён, а женщины всегда эмоциональны. Мы можем выплакаться и высказать всё, что на душе. Матери всегда могут друг другу показать детские фотографии сыновей, им станет легче. А вот с отцами — самая тяжёлая история. Мы же привыкли, что мужчина должен быть мужчиной в любых обстоятельствах, поэтому они замыкаются и молчат. И к нам в женский комитет они тоже не придут по понятным причинам.

Как говорить с мамой или с женой — я знаю. Как говорить с папой — нет. Это должен делать мужчина. Поэтому нужно придумать мужское сообщество, которое бы помогало им.

Марина Ахмедова: Проблема же еще и в том, что у представителей такого мужского сообщества должно быть моральное право с ним разговаривать.

Юлия Белехова: Да. Поэтому в нашем комитете состоят причастные к СВО. «Кто ты такая, чтобы мне что-то говорить?» — первый вопрос, который задают нашим девчонкам.

Есть огромная проблема — пропавшие без вести. Когда женщина заходит в храм, она даже не понимает, куда ей идти: направо или налево. Значит, нужно идти к тем, кто ждал и дождался вестей.

Еще одна огромная проблема — ребята со статусом «СОЧи» (самовольно оставивший часть). Их семьи самовольно ничего не оставляли. И если они живут в маленьких посёлках, их тут же обвиняют в трусости и предательстве. А ведь ситуации бывают разные. Бывает, что после разбирательства этот статус снимают. Людей тоже должен кто-то поддержать — тот, кто сам с этим столкнулся.

Даже если боец в чём-то виноват, должен найтись человек, который твёрдо скажет: «Не трогайте его семью».

Марина Ахмедова: И всё-таки: что даёт моральное право подходить к отцам погибших бойцов и выражать им соболезнования?

Юлия Белехова: Выражать соболезнования нужно всегда и всем. Но разговаривать с ними должны ребята, сами побывавшие на СВО.

Приведу конкретный пример. К нам обратилась женщина, которая сказала, что после такой трагедии её муж полностью закрылся. К психологу он идти не хотел, закрыл для себя возможность жить в принципе. Поэтому мы нашли ребят, которые служили с его сыном в одной части. Они позвонили ему и поговорили. И это помогло.

Марина Ахмедова: Какая-то часть нашего общества послушает и скажет: «Они же сами всё это начали, а теперь сидят и сокрушаются, что у них всё плохо»? Что вы им ответите?

Юлия Белехова: Я бы с ними вообще не разговаривала. Оценивать то, что делают другие, — всегда проще всего. А вы сами — кто такие? Я говорю: «Кто со мной — поехали. Кто не со мной — не мешайте».

Марина Ахмедова: Вы считаете, что спустя два с половиной года СВО бессмысленно разговаривать с людьми, которые еще ничего не поняли?

Юлия Белехова: Я с ними разговаривать не буду, потому что они мне не интересны. Хотя понятно, что таким людям нужно что-то ответить на их комментарии. Кстати, насчёт комментариев. Я могу организовать встречу с реальными матерями и женами военнослужащих. Обещаю, никто не пострадает. Только комментаторам нечего будет сказать.

У меня уже был случай с женщиной из Липецкой области. У неё сын погиб еще в начале СВО. Мало того, что ей пришлось очень тяжело, так украинский ЦИПсО (Центр информационно-психологических спецопераций) нашёл ее страницу в социальных сетях. Ей начали писать оскорбления в личку и звонить с угрозами. Прямо говорили: «Ты будешь гнить так же, как сейчас гниёт твой сын». Противник пытается убить не только наших бойцов, но и часть его семьи. Они хотят, чтобы их родные и близкие гнили заживо. Это тоже оружие.

Но женщина нашла в себе силы жить дальше, потому что нашла в нашем комитете своих. Она удалила страницу и всё везде заблокировала. А когда мы встретились с ней через полгода, сказала: «Я пришла в себя. Набрала в себе силы. Я готова к бою. Если я раньше их очень боялась, теперь я прямо их жду. Пусть пишут. Я найду, что им ответить».

Марина Ахмедова: Что вы думаете о якобы женах и матерях мобилизованных, которые выходят с плакатами и требуют отпустить мужчин домой? Я часто общаюсь с бойцами, не думаю, что кто-то из них это бы одобрил.

Юлия Белехова: Во-первых, при том количестве бойцов, которые сейчас воюют, 10-20 человек с плакатами — это смешно.

Во-вторых, они же скрывают свои имена и фамилии. Я могу прямо сказать: «Здравствуйте, меня зовут Юлия Белехова, мой сын находится в зоне СВО». Я ничего не скрываю. А они пытаются скрыть свои лица и называют себя по аббревиатурам и позывным. Какие позывные?! Позывные могут быть только у военнослужащих. Следовательно, они пытаются что-то скрыть.

В-третьих, мы видим, что пик их активности пришёлся под президентские выборы. То есть до выборов эта проблема вас никак не интересовала?

Да, среди них действительно есть члены семей военнослужащих. Но они должны были написать официальное обращение к властям о нарушении конкретного закона. Если бы им не ответили, с этим нужно было бы разбираться. А пока я не вижу предмета спора.

Они давят на то, что всех мобилизованных пора отпустить домой. А защищать нас кто будет? У нас линия фронта составляет больше тысячи километров. Вы какой участок предлагаете оголить: Белгород или Донецк?

Марина Ахмедова: С одной стороны, эти женщины руководствуются резонными аргументами. Они видят в Москве огромное количество мужчин, которые сидят на террасах ресторанов, в то время как её муж два года гниёт в окопах. С другой стороны, я убеждена, что её муж не будет ей звонить и умолять вытащить его, потому что там у него совсем другая жизнь.

Юлия Белехова: Да, у него там другая жизнь. Там сложилось боевое братство, которое чётко понимает, зачем нужна СВО. Более того, я против того, чтобы обвинять во всех грехах мужчин, которые пьют кофе на террасе. Они же не круглыми сутками там сидят, они работают. Если мы всех загоним в окопы, у нас встанут производство и экономика. Чем тогда армия будет воевать?

Да, есть проблемы, что не всегда ребята на фронте уходят в отпуска раз в полгода. Но ведь уходят же. Есть проблема, когда военно-врачебная комиссия (ВВК) длится слишком долго. У меня был случай, когда у двух бойцов диагностировали СПИД и гепатит, но для них никак не могли найти оснований для демобилизации. Но нашли, сейчас они дома.

Еще были истории, когда парней не долечили и отправили на фронт. Нам пришлось связываться с войсковой частью и главным медицинским управлением, чтобы они обратили на это внимание.

Понимаете, на войне всё так же, как в мирной жизни: никто и ничто не идеально. Но это же не значит, что проблемы невозможно решить.

Марина Ахмедова: Я вернусь к организациям матерей и жен, которые подгадывают свою активность к политическим событиям. В 2023 года в Дагестане тоже были протесты против мобилизации. Это была заказная история?

Юлия Белехова: Конечно. Протесты координировал канал «Утро Дагестана». Они промывали людям мозги, причём с уклоном на религию и национальные особенности региона. Это проблема. Мы же понимаем, какая динамика просмотров у этих каналов, которые работают против нашей страны. Почему мы не можем оперативно на это реагировать и закрывать их, чтобы они не пытались устроить в стране организованный хаос?

Марина Ахмедова: А в Дагестане у вас есть штаб?

Юлия Белехова: Да. Там больше матерей, чем жён. Отдельно мы работаем с семьями погибших.

Специфика Кавказа состоит в том, что там полно многодетных семей с большим количеством родственников, которые стараются поддержать семью погибшего. Мы же со своей стороны делаем упор на патриотическую тематику и организовываем мероприятия, чтобы люди не оставались дома и были при деле.

Кстати, что говорят наши девчонки, которые потеряли родных, но смогли с этим справиться? «Я теперь вместо своего сына/мужа буду продолжать приближать победу». Это их спасает.

Марина Ахмедова: Так говорят в Дагестане или по всей России?

Юлия Белехова: По всей России. И говорят многие. «Я с уважением отношусь к делу своего сына/мужа и хочу его продолжать. Не на передовой в окопах, но по-женски, на своём месте». И наша задача: найти как можно больше людей, которые закрылись после трагедии, потому что им нужна помощь. Все наши данные есть в интернете — звоните и пишите.

Я уже говорила о пропавших без вести. Огромная беда в этой ситуации — неопределённость. Если человек погиб, ты знаешь, что его уже не вернуть, и начинаешь жить дальше. Если человек был ранен, понимаешь, что его нужно лечить. А в случае с пропавшими без вести непонятно, сколько ждать и где искать. Я уже не говорю о юридическом статусе и социальной поддержке семей такого бойца.

Так что этим людям нужно помогать сразу в двух аспектах — психологически и юридически. Более того, поскольку семьи пропавших без вести начинают активно светиться в интернете, на них сразу же начинается массированная атака мошенников: «Мы знаем, где он находится, но скажем за деньги».

Не поддавайтесь на провокации, приходите к нам. Мы ответим на все вопросы. Поддержим вас психологически и постараемся дать подробную юридическую консультацию.

Марина Ахмедова: Давайте разберём конкретные случаи, в которых ваш фонд мог бы помочь. Я разговаривала со студентом из Донецка, Даниилом, и его бабушкой. Это был очень тяжёлый разговор. Отец парня был рабочим на предприятии, всё предприятие мобилизовали в 2022 году. Около 40 дней назад мужчина пошёл на штурм с тремя товарищами. Прилетел снаряд, его ранило, он куда-то упал. Когда подал руку, чтобы его вытащили, прилетел дрон, и сослуживцы мужчины разбежались. В части говорят, что он стопроцентно не в плену и стопроцентно не ранен. Теперь старенькая бабушка просит найти хотя бы косточку, чтобы её можно было похоронить. Я связалась с командиром части, они говорят, что не могут пока взять этот населённый пункт и не могут к нему подойти.

Юлия Белехова: У нас в Донецке есть штаб. Я возьму это обращение.

К сожалению, на войне бывает, что от бойцов не остаётся никаких останков. Когда в танк попадает снаряд и он загорается изнутри, хоронить уже просто нечего. А еще бывает, что тело можно достать, но это приведёт к новым жертвам. Поэтому нужно просто научиться ждать.

Приведу пример. Мне позвонил замполит одной из войсковых частей, стоявшей под Кременной, и сказал: «К нам приехала мама, которая хочет прорваться туда, где должно лежать тело её сына». Военные пытались ей объяснить, что территория — под обстрелом. Но поскольку мама была в отрешённом состоянии, «вижу цель, не вижу препятствий», на неё уговоры не действовали. «Если вы не можете его достать, я сама это сделаю». Замполит — большой молодец, что догадался позвонить мне, хотя мог сказать, что это вообще не его дело. Я связалась с женщиной и поддержала её.

В разговоре с ней зацепилась за два момента. Первое. Оказалось, что кроме погибшего сына, у неё была несовершеннолетняя дочь. Я сказала: «Если вы полезете доставать тело, а вас убьют, кто будет заботиться о дочери?»

Второе. Сказала, что у двух-трёх бойцов, которые пойдут доставать тело с риском для жизни, тоже есть матери. «Если они сейчас погибнут, как вы будете смотреть в глаза их семьям?»

Говорили с женщиной мы достаточно долго. У неё было очень много обиды и гнева, почему сына не достают. Она думала, что сын ещё жив, поначалу не хотела ничего слышать. Но потихоньку она пришла в себя.

Марина Ахмедова: Какой общий совет вы можете дать семьям пропавших без вести?

Юлия Белехова: Во-первых, держитесь. Статус пропавшего без вести ещё не означает, что он погиб. У нас есть ребята, которых находили через год-полтора. Одного нашли в госпитале в Санкт-Петербурге, где он долго лежал без сознания на ИВЛ. У него взяли отпечатки пальцев и проверили через базу МВД в Саратове. Нужно уметь стойко ждать. Если будете себя изводить, ни вам, ни бойцу от этого легче не станет.

Во-вторых, научитесь понимать, куда именно нужно писать обращения. Если боец долго не выходит на связь, пишите военкому и в Минобороны. Если есть основания полагать, что боец попал в плен, пишите уполномоченному по правам человека в вашем регионе и в Минобороны.

В-третьих, повторюсь, не поддавайтесь на уловки мошенников, которые за деньги готовы указать местонахождение человека.

Если жив, найдётся. Если нет — мы этого уже не изменим.

Марина Ахмедова: А что можно сказать матерям и жёнам, у которых погибли сыновья и мужья?

Юлия Белехова: Спасибо матерям за то, что вырастили настоящих мужиков, которые прожили достойную жизнь. Спасибо женам: благодаря вам мужчина остался сильным. Помните, что они погибли, защищая вас. Да, сейчас у вас будет очень много слез. Да, это боль на всю жизнь, которую нельзя залечить таблетками. Но слезы высохнут, а боль смягчится.

Кстати, я за то, чтобы слёзы высохли естественным путем. Я против использования каких-то препаратов — только в крайнем случае.

Марина Ахмедова: Вы могли бы сказать себе то же самое?

Юлия Белехова: Да. Я в детстве тоже пережила трагедию. Как человек, который пережил боль, я теперь чувствую боль других. У меня не стало любимой сестры. Причем хоронила я её в свой день рождения. Моя мама после этого пять лет не могла прийти в себя. Если я случайно вспоминала о сестре, у мамы сразу текли слёзы. А то, что у неё была я, младшая дочь, никак не могло заставить её обратить на меня внимание. Прямо как у женщины, которая хотела под обстрелом вытаскивать тело сына.

Я помню серость жизни, которая была у нас эти пять лет. Не включался телевизор, не было праздников. А поскольку у меня еще был переходный возраст, я начала с обидой говорить маме, что пять лет у меня не было мамы. В общем, нам всем пришлось очень тяжело.

Марина Ахмедова: А какой была ваша сестра?

Юлия Белехова: Кровь с молоком. Она была старше меня. Внешне мы были с ней совершенно не похожи. Она была темненькая с карими глазами. После того, как её не стало, я еще год носилась с её халатом, который впитал её запах. Она умерла не естественным путем. Мне тогда было 11 лет. Я не могла поверить, что её больше нет. Осознание пришло значительно позже.

Марина Ахмедова: А сейчас вы празднуете свой день рождения?

Юлия Белехова: Ох, любите вы каверзные вопросы (смеётся).

Я всегда уезжала в этот день, чтобы никому ничего не объяснять. Сейчас вам это рассказываю только потому, что прошло 30 лет.

Кстати, у меня в день рождения появились мои «новые дети» — два брата. Мы их усыновили. И получилось, что документы были готовы за несколько дней до моего дня рождения. Но это до конца не помогло обрести моему дню рождения другой смысл. Для моей семьи это всегда был день траура.

Марина Ахмедова: Я бы хотела, чтобы ваш комитет помог с еще одним делом. Если после нашей победы буду снимать семейные драмы на тему СВО, это практически готовый сценарий. На СВО погиб военнослужащий по имени Дмитрий, у него остались бывшая жена и ребенок. Отца у него не было — родители развелись, когда мальчику было два года. Фактически его вырастила бабушка. Накануне своей гибели он позвонил бывшей жене и сказал, что в случае его смерти все выплаты должны достаться сыну.

Юлия Белехова: А потом объявился отец?

Марина Ахмедова: Не всё так просто. Дмитрий до СВО пытался найти своего отца. Отыскал в «Одноклассниках» его дочь от первого брака, которая сказала: «Отец умер, не лезь к нам, у нас всё нормально». И тут на Дмитрия выходит еще один мужчина, назвавшийся его биологическим отцом. Они недолго пообщались, пока не началась СВО. Дмитрий погибает. Когда дело доходит до выплат, появляется небиологический отец, который был записан в свидетельстве о рождении.

Юлия Белехова: И требует денег?

Марина Ахмедова: Сначала он сказал: «Мне ничего не надо, я Диму не воспитывал, пусть всё достанется маленькому мальчику». Но когда узнал, о какой сумме идёт речь, начал претендовать на выплаты. Бывшая жена пошла в суд.

Юлия Белехова: А ДНК-тест сделали?

Марина Ахмедова: Да. Биологическим отцом Дмитрия действительно оказался второй мужчина. При этом у биологического отца нет никаких претензий на выплаты, он просто хочет заниматься своим внуком. А формальный отец идёт в суд. Когда мать ребёнка в суде закричала: «Какое ты имеешь право претендовать на деньги, если ты не занимался Димой?», он ответил: «В этой стране пенсионерами никто не занимается. Им нужно помогать».

Юлия Белехова: Каково было решение суда?

Марина Ахмедова: Суд встал на его сторону. Потому что он доказывает, что когда-то платил алименты. Сейчас бывшая жена подает на апелляцию. Можем ли мы что-то сделать, чтобы человек не мог претендовать на то, что ему по совести не принадлежит? Ведь даже наш президент, когда говорит, что выплаты должны распространяться даже на гражданских жен участников СВО, пытается решить этот вопрос по совести.

Юлия Белехова: А мама бойца жива?

Марина Ахмедова: Жива.

Юлия Белехова: Это важно. Потому что бывшая жена не сможет объяснить суду, кто конкретно принимал участие в воспитании Дмитрия. Я возьму это дело. Если срок апелляции не упущен, мы попробуем разобраться.

Конечно, формальный отец поступает не по совести. Он должен был помогать, пока ребёнок рос, а не забирать то, что к нему никакого отношения не имеет. Поэтому нужно доказать, что он вообще не принимал никакого участия в воспитании.

К сожалению, это распространённая проблема. Бывают случаи, когда «отец» всю жизнь прожил в Казахстане, ребенком не занимался, но приезжает, чтобы претендовать на выплаты. Более того, бывает, что отец живёт на Украине и ненавидит Россию, но присылает сюда своего представителя — по доверенности, чтобы деньги получить. Поэтому наши юристы внимательно изучают всю фактуру с доказательной базой.

Вернёмся к истории Дмитрия. Хорошо, что провели ДНК-тест. А дальше нужно изучить, какие именно доказательства были представлены в суде о выплате алиментов. Может, это были просто показания свидетелей. Надеюсь, мы разберёмся.

Марина Ахмедова: На днях вас наградили государственной премией за заслуги в области правозащиты. Расскажите об этом.

Юлия Белехова: Эту премию выдали не мне, это награда всему «Комитету семьи воинов Отечества». Это оценка работы, которую проделывают множество девчонок и ребят.

Помимо того, что у нас есть федеральный штаб правозащиты (юристы помогают юристам в регионах и забирают сложные обращения в суды), у нас есть юристы, которые работают в региональных штабах.

Например, в Брянске, где я была совсем недавно, к нам в штаб КСВО пришел человек по имени Александр и сказал: «Я хочу быть вам полезен. Я хорошо понимаю в законах, представляю интересы в судах, занимаюсь правозащитой. У меня два сына воюют, для меня это важно. Если я помогу другим, кто-то поможет моим сыновьям».

У нас в Воронеже есть боевая девчонка, которая взаимодействует с военной прокуратурой и распутывает самые сложные дела.

В начале СВО с военными юристами у нас была катастрофа. Если раньше они занимались вопросами срочной службы, теперь им пришлось перелопатить 700 законов и подзаконных актов. Опыта ведения подобных дел не было, потому что не было СВО. Мы уже все немножко юристы (смеётся). Если хочешь что-то сказать, нужно что-то знать. Если хочешь что-то узнать, нужно это где-то вычитать. Но у нас есть профессиональные юристы, которые оказывают помощь — абсолютно бесплатно.

Психологи у нас тоже есть. Еще у нас есть священники из четырёх официальных конфессий. Причём мы подружили профессиональных психологов и священников, которые вроде бы не любят друг друга. Потому что есть случаи, когда одно невозможно без другого. И потому что нужно помогать конкретному человеку.

Марина Ахмедова: Вы так и не рассказали о случае, когда испытали страх в зоне СВО.

Юлия Белехова: Мы нарушили правила безопасности. Поехали не по той дороге, нам навстречу выкатился танк. По нам прилетели снаряды. Было красиво и шумно. Было страшно, потому что ты сам создал себе эту ситуацию, а теперь не можешь её контролировать. Мы могли поехать по длинной дороге через Харцызск, потеряв два-три часа, но решили срезать путь. Никогда так не делайте. Всегда слушайте военных.

Откровенно говоря, у меня нет желания ехать на ЛБС, мне не нужен адреналин. Я хочу приехать, закрыть вопрос, уехать и помогать дальше. Мы не приезжаем разгружаться в окопы, мы едем в перегрузочные районы.

Ехать на ЛБС нужно только тогда, когда хочешь оказать конкретную помощь. И делаешь это разумно, а не эмоционально. Я всем желаю побольше разума.

Марина Ахмедова: С точки зрения разума, почему мы победим?

Юлия Белехова: Мы сильнее духом. Посмотрите, какие женщины стоят за спинами наших бойцов. Как сильна женская Россия! Разве мы дадим кому-то прийти сюда или развалить нас изнутри?! Сколько видимых и невидимых технологий враг использовал против нас — и на фронте, и для раскола общества. Не получается у него пробить нашу оборону. Мы выстояли и идём в наступление. И я даже не сомневаюсь, что победа будет нашей.