Москва, 8 февраля, 2013, 01:42 — ИА Регнум. Очередной раунд беспорядков в Египте показывает, насколько шаткой является постреволюционная "стабильность" в арабском мире. Страна демонстрирует классический образец ситуации, когда единственным действительно стабильным фактором является перманентная "турбулентность". При этом египетский сценарий де-факто воспроизводится и в Тунисе, где противостояние местной ветви братьев-мусульман и светских группировок постепенно переходит в острую фазу.

Предпосылки для радикализации в Египте, как и в большинстве других арабских стран, имеют долгосрочный характер. Ситуацию там можно считать "канонической" - настолько детально она соответствует стандартному "революционному" сценарию.

Формально Египет образца 2011 года (вероятно, когда-нибудь ему предстоит стать в массовом сознании "Египтом, который мы потеряли") выглядел как воплощение стабильного развития. За тридцатилетний период правления Мубарака египетский ВВП увеличился в 4,5 раза, при этом в "нулевых" темпы его роста стали особенно высокими. Уровень безработицы в Египте был ниже, чем, например, в США, и после периода роста в первой половине прошлого десятилетия резко снизился после 2005-го - практически, до исходного уровня. Социальное расслоение в стране было менее выражено, чем, например, в среднем по ЕС, или в весьма социалистической Франции. Уровень потребления был вполне приемлем - 30% населения страдали от переедания и при этом 85% получали субсидии на питание. Количество населения, живущего в крайней бедности (1 доллар в день), выглядело типичным для развитых, а не развивающихся стран (менее 2%). По уровню коррупции Египет находился на восьмидесятом месте в мире с вполне обычными для развивающихся стран показателями.

Иными словами, внешне предпосылок для революции не было. Тем не менее, за фасадом "Египта, который мы потеряли" скрывались предпосылки для обвала. Начнём с наиболее фундаментального фактора.

Джек Голдстоун, "Революции и восстания в современном мире": "быстрый рост (численности) молодежи может подорвать существующие политические коалиции, порождая нестабильность. Большие когорты молодежи зачастую привлекают новые идеи или гетеродоксальные религии, бросающие вызов старым формам власти. К тому же поскольку большинство молодых людей имеют меньше обязательств в плане семьи и карьеры, они относительно легко мобилизуются для участия в социальных или политических конфликтах. Молодежь играла важнейшую роль в политическом насилии на протяжении всей письменной истории, и наличие "молодежного бугра" (необычно высокой пропорции молодежи в возрасте 15-24 лет в общем взрослом населении) исторически коррелировало с временами политических кризисов. Большинство крупных революций... - (включая) большинство революций ХХ века в развивающихся странах - произошли там, где наблюдались особо значительные молодежные бугры".

Действительно, египетская демография демонстрирует самый "ортодоксальный" пример пресловутого "бугра". Темпы прироста населения в стране стремительно росли на протяжении почти всей второй половины ХХ века, достигнув пиковых значений в 1985-89-м. В итоге к 2011-му доля молодёжи в возрасте 20-24 лет выросла в два раза по сравнению с 1996-м. Для сравнения - в России весьма похожий на Египет 1985-1989-го гг. демографический пик приходится на 1890-е. Это можно считать стандартом: на сегодняшний день насчитывается 67 стран с преобладающим молодежным населением (возраст до 30 лет), и 60 из них нестабильны.

При этом российско-египетские параллели не исчерпываются молодёжным "бугром". Как и предреволюционная Россия, страна столкнулась с "перепроизводством элиты" - огромная масса формально образованной и амбициозной молодёжи оказалась не востребована даже стремительно растущей египетской экономикой. Так, между 1995-м и 2005-м количество студентов утроилось, при этом ВВП вырос на 70%. Как результат, к 2011-му 43% безработных в Египте имело высшее образование. При этом нюанс египетской ситуации состоит в том, что при высокой "массовости" система вузов в стране обеспечивала весьма сомнительное качество обучения (7-е место в регионе). В то же время "массовизация" все последние годы сопровождалась снижением расходов на одного студента, и, очевидно, дальнейшим снижением качества (нечто подобное наблюдалось, например, во Франции перед "красным маем 1968-го). Де-факто, система высшего образования в Египте успешно формировала соответствующие запросы - но не создавала предпосылок для их реализации. Б.В. Долгов: "Молодые выпускники университетов вынуждены заниматься мелкооптовой торговлей и мелким бизнесом; не имея достойного дохода, они часто лишены возможности создать семью, при том, что семейные ценности в арабо-мусульманском обществе котируются весьма высоко".

Далее, как и пережившая перед Первой Мировой период стремительного роста Россия 1917-го, Египет 2011-го столкнулся с "кризисом ожиданий" - следом за быстрым ростом экономики пришла волна агфляции (роста цен на продовольствие), в течение нескольких месяцев резко снизившая реальные доходы значительной части населения. Агфляция, очевидно, не нивелировала последствия роста нулевых - однако создала предпосылки для нестабильности.

Наконец - и это ещё одна параллель - для Египта характерен дисбаланс между электоральными предпочтениями большинства населения и предпочтениями тех, кто располагает силовым и экономическим потенциалом. Исламисты выигрывают выборы и референдумы, но армию, спецслужбы, экономику, СМИ и "улицу" крупных городов в арабских странах традиционно контролируют сторонники светского режима. Хотя египетский офицерский корпус намного более исламизирован, чем тунисский или турецкий, а старый военный истеблишмент времён Мубарака в значительной мере утратил влияние, противоречия между военными и братьями-мусульманами сохраняются.

Далее, адепты исламизации могут безусловно рассчитывать на лояльность верхнего Египта, однако в столице и на экономически весьма важном для Египта побережье Красного моря уровень поддержки братьев-мусульман невелик. В Каире против "исламистской" конституции проголосовало 57% населения, при этом явка на референдуме по стране в целом была рекордно низкой. В известном смысле здесь можно видеть воспроизведение ситуации противостояния между большевиками, опиравшимися на поддержку армии и крупных городов, и эсерами, выигравшими выборы в Учредительное собрание за счёт поддержки в сельской местности. Результат известен.

В целом, очевидно, что политическая турбулентность в Египте будет продолжаться. Демографические процессы инерционны, а администрация Мурси просто не располагает ресурсами, необходимыми для решения проблемы безработицы и повышения уровня жизни. Экономика Египта резко замедлилась (ожидаемые темпы роста - 3,3%) - в условиях египетской демографии это означает, что безработица будет расти. Дефицит бюджета составляет 10,2% (дефицит бюджета Греции в 2011-м - 10,9%), что предполагает дальнейший рост госдолга, уже достигшего 84% ВВП на фоне снижения кредитного рейтинга до греческого уровня. Отток капитала приобретает массовый характер. Торговый и платёжный баланс Египта отрицательны - страна уже сейчас живёт не по средствам, при этом золотовалютные резервы фактически испарились, снизившись до $15 млрд, чего хватит только на три месяца покрытия импорта.

Правительство уже вынуждено принимать непопулярные меры, подняв таможенные пошлины, что привело к фронтальному росту цен - и это только начало. Следующей стадией будет подъём цен на услуги ЖКХ, связи и топливо. Крайне необходимый Египту кредит МВФ обусловлен отменой дотаций на хлеб и бензин. При этом египетскую валюту неизбежно ждёт девальвация, что дополнительно снизит уровень жизни населения. Наконец, из-за засухи в США мир ожидает очередная волна агфляции, от которой в наибольшей степени пострадают страны-импортёры продовольствия. Египет зависит от импорта в сильнейшей степени.

Администрация Мурси, таким образом, сидит на социальной бомбе, которая в условиях "страны пирамид" приобрела тенденцию взрываться по существенно меньшим поводам. Наиболее вероятным сценарием дальнейшего развития событий выглядит более или менее интенсивная гражданская война - следом за тахрирским "февралём" 2011-го надвигается "октябрь", который неизбежно будет кровавым. Возможный итог политического кризиса достаточно предсказуем - по-видимому, военные в той или иной форме вновь окажутся у власти.

При этом Египет, очевидно, останется нестабильной страной и в долгосрочной перспективе. Так, агфляция будет продолжаться (производство продовольствия постоянно отстаёт от потребления), а зависимость Египта от импорта будет только нарастать. Население страны будет увеличиваться ещё достаточно долго - суммарный коэффициент рождаемости (количество детей на одну женщину) в стране всё ещё близок к трём, и к 2025-му году численность египтян превысит 100 млн. При этом будет обостряться проблема водного голода. В 2010-м Уганда, Танзания, Эфиопия и Руанда подписали соглашение, предусматривающее аннулирование договора 1929-го года, предоставляющего Египту и Судану право на 90% вод Нила. Впоследствии к договору присоединились Кения и Бурунди. Эфиопия уже построила на Ниле 5 дамб и сооружает крупную ГЭС. Ожидается, что к 2025-му году обеспеченность водой на душу населения в Египте снизится по сравнению с уровнем 1992-го года почти втрое (с 922 кубометров до 337). "Революция" в стране случилась очень несвоевременно - если Египет Мубарака располагал ресурсами для проекции силы на юг, то Египет Мурси с его внутренними столкновениями и экономическими трудностями выглядит намного менее "боеспособным".

В целом, пока наиболее вероятным сценарием дальнейшего развития Египта выглядит его "пакистанизация". Пакистан известен тем, что за всю его историю ни один премьер страны не удержался в кресле весь положенный срок, а террористическая активность на "подведомственной" Исламабаду территории имеет хронический характер. Иными словами, очевидно, что эпоха нестабильности в Египте затянется на годы.

Евгений Пожидаев - международный обозреватель ИА REGNUM