Игрушки, которые нас воспитали

В подмосковном городе, где я вырос, у подростков в 1970–80-е было две культовые забавы: «игра в баночки» и хоккей. Город назывался Электросталь. «Баночки» — это что-то вроде модифицированной в индустриальную эпоху игры в бабки. Костяшки животных в ней заменили драгоценные пробки от импортного пива, которые подростки отыгрывали друг у друга, формируя не только игровой капитал, но и навыки предпринимательской деятельности на всю оставшуюся жизнь. А хоккей в Электростали был представлен командой «Кристалл» (ныне — «Элемаш»), болтающейся между второй и первой лигой, но тем не менее горячо любимой всем мужским населением.

Поскольку только трус не играет в хоккей, я, разумеется, тоже играл. До сих пор помню пьянящий запах резиновых ковриков, ведущих на лед городского дворца спорта. Но очень скоро стало понятно, что Харламова из меня не выйдет. Я патологически не чувствовал команды. Все индивидуальные упражнения, все броски, нормативы по скоростям я выполнял достойно, но разыграть с товарищами хоть сколько-нибудь приличную комбинацию мне удавалось с трудом. Из нападающих меня переместили в защитники, а потом и вовсе стали выпускать на турнирные игры только по особым случаям.

Видя мое горе-огорчение, родители как-то раз принесли домой большую и загадочную коробку. Внутри был он — настольный хоккей. Игра, которая повлияла на мою жизнь настолько элегантно и незаметно для меня самого, что я только спустя полжизни это осознал и заинтересовался ее историей. Наверное, так ненасильственно влияют на жизнь детей только кошки и собаки.

Согласно канонической версии, настольный хоккей — дитя Великой депрессии. В 1932 году житель канадского Торонто Дональд Мунро, не имея денег на подарки детям на Рождество, смастерил настольную игру из найденных дома досок, бельевых прищепок, бечевки и ручек от ящиков комода. Хоккеем это можно было назвать лишь условно, скорее он напоминал популярный в те времена пинбол. Очеловеченных игроков в ней не было, вместо шайбы по полю катался железный шарик от подшипника, но ворота все-таки стояли на своих местах и успех игры измерялся голами.

Тем не менее Мунро-младшие пришли от игры в восторг, и несколько лет она была главным развлечением семьи. Возможно, так бы ею и осталась, но однажды к ним в гости зашел продавец музыкальных пластинок и, сыграв пару матчей, предложил показать изделие закупщикам сети универмагов Eaton’s — на тот момент крупнейшей в стране. С этого момента началось победоносное шествие игры — сначала по Канаде, а затем и по миру. Вскоре на поле появились человечки с клюшками. В дотелевизионную эпоху, когда ценились любые домашние развлечения, люди обрели в настольном хоккее инструмент для семейного досуга. А когда в домохозяйствах засверкали голубые экраны, мощный импульс популярности домашней забаве придали телетрансляции NHL. На игровой поляне стала красоваться символика «Кубка Стэнли». За следующие четыре года количество проданных экземпляров выросло со 150 тысяч до 2,3 миллиона.

Тем временем инициативу в этой истории перехватили шведы. На фоне успехов шведской сборной в хоккее реальном настольная версия игры стала завоевывать в этой стране популярность. Причем скандинавы привнесли в нее ряд принципиальных новшеств: сделали прорези для игроков, позволив им не только крутиться на месте, но и перемещаться по своей игровой зоне; заменили железный шарик карбоновой шайбой и окружили наконец игровое поле хоккейными бортами — в таком виде игра и существует до сих пор. А когда шведы обыграли СССР в финале чемпионата мира, продажи настольного хоккея выросли в Скандинавии в десять раз. Главным мировым производителем игры стала шведская компания Stiga, которая до этого специализировалась на производстве инвентаря для настольного тенниса. Сегодня только на ее полянах проводятся чемпионаты мира под эгидой Международной федерации настольного хоккея (ITHF).

Но вернемся на Родину. Колыбелью советского настольного хоккея стал Аничков дворец на Фонтанке — именно здесь в городе на Неве располагался Дворец пионеров. Два его сотрудника — Илларион Морозов и Георгий Мамаев — сконструировали в 1937 году первую версию игры. Причем, судя по всему, без всякой оглядки на канадский прототип, потому что выглядел он совершенно по-другому. Так или иначе, уже в 1938 году настольный хоккей вошел в книгу «Пионерская игротека», а ленинградский Дворец пионеров создал ее передвижную версию, которую триумфально возили по Союзу и активно копировали на местах.

Далее развитие настольного хоккея в СССР пережило несколько импульсов, и в конце концов игра стала всенародной.

Импульс первый — исследования советского физиолога Николая Бернштейна, который в 1948 году выступил с утверждением, что за логическое мышление, речь и мелкую моторику отвечает один и тот же участок мозга. Его работы сильно повлияли на детскую индустрию в стране — появилось целое поколение игрушек, развивающих мелкую моторику. В том числе и настольный хоккей, который вскоре стал обязательным атрибутом во всех детских учреждениях по всему СССР. В фотоархивах того времени можно найти много фотографий, наглядно свидетельствующих, что уже тогда игра стала массовой.

Следующий импульс был чисто пиаровский. В 1961 году главным героем новостей советского телевидения стал космонавт Юрий Гагарин. В одном из выпусков значительное время занимал сюжет, в котором герой эпохи рубится в настольный хоккей с игроками сборной СССР. Кстати, Гагарин был не последним человеком и в живом хоккее, играл в команде Звездного городка и даже был ее капитаном. Неудивительно, что в стране, где каждый первый ребенок теперь мечтал стать космонавтом, настольная игра тут же стала еще более популярной, ею заполнились полки магазинов.

Наконец, примерно в то же время началось победоносное шествие по миру сборной СССР, ее ключевые игроки стали кумирами. А в 1964 году на экраны вышел мультфильм «Шайбу! Шайбу!», мгновенно завоевавший сердца советских мальчишек. Причем красная команда плохих парней с хитрыми ухмылками и большими красными носами вызывала едва ли не больше симпатий, чем синяя образцово-показательных мальчиков, которая, разумеется, всегда выигрывала. Советская легкая промышленность быстро сориентировалась и выпустила на лед настольных хоккеев эти знакомые всем мультяшные образы, придав игре дополнительную привлекательность.

Именно такую версию настольной игры и вытащили мои родители из заветной коробки, которую принесли из «Детского мира». Мама утверждает, что стоила она недорого и была одним из немногих по-настоящему востребованных и действительно бездефицитных детских товаров того времени. И едва я взялся за рычажки управления игроками, сразу почувствовал — мое!

Оказалось, что играть за всех игроков сразу, включая вратаря, гораздо интересней, чем на реальном льду выполнять только одну функцию. Уж не знаю, что на эту тему скажут психоаналитики, но мне нравилось, что меня все слушаются. Быть богом — по крайней мере в отдельно взятой игрушечной команде — оказалось очень легко и приятно: всё зависит только от тебя.

Параллельно с семейными турнирами начались индивидуальные тренировки. Всем игрокам я тут же присвоил имена реальных героев. В нападении бессменно играли Макаров, Ларионов, Крутов; на воротах, конечно, Третьяк. Особенно мне нравилось отрабатывать броски с боковых флангов. В этом искусстве я достиг такого уровня, что папа, в очередной раз проиграв всухую, в конце концов капитулировал, сказав, что с такими ударами-неберучками у него нет никаких шансов — и с чистой совестью отправился смотреть телевизор.

Хорошо, что среди моих друзей тоже нашлись несколько пассионариев-интровертов, достигших в этой игре больших успехов. Наши квартиры вскоре превратились в домашние арены, мы ходили друг к другу на гостевые матчи, а когда потихоньку начали ломаться крепления у наших игрушечных хоккеистов, мы давали их друг другу взаймы. Пригодились и уроки труда: на них мы стали изготовлять замены окончательно вышедшим из строя фигуркам. Правда, на то, чтобы раскрасить их в командные цвета, энтузиазма уже не хватало, поэтому постепенно наши игры становились похожи на битвы теней. Когда же безвозвратно терялась шайба, мы вытачивали замену ей все в тех же школьных мастерских на токарных станках по дереву.

Так мы играли до тех пор, пока окончательно не разломали все доски. Можно было, конечно, купить новые, но к тому времени наш игровой пыл уже охладел: мы подросли и наступило время других интересов.

Прошло полжизни. И я сам, и мои бывшие партнеры по настольному хоккею — никто не стал неудачником. Интересно, какие жизненные навыки мы натренировали в той игре? Или это просто совпадение?

2010 год. Я работал заместителем главного редактора журнала «Русский репортер». Кто-то кому-то (уже не помню, кто и кому) подарил на день рождения настольный хоккей Stiga. На той же пьянке аппарат обкатали, и родилась идея — устроить чемпионат редакции. Со следующего дня и начали. Кабинет главного редактора на месяц превратился в «ледовый дворец». На стену мы повесили турнирную таблицу. Каждый должен был сыграть с каждым, и по сумме очков определялись финалисты. Игра оказалась, кроме всего прочего, еще и хорошим инструментом психологической разгрузки. Пара матчей — и ты снова готов работать с текстами.

Тридцать лет без тренировок поначалу давали себя знать, но довольно быстро я набрал форму и стал играть не хуже, чем в детстве. В финал мы вышли вместе с редактором отдела информации Андреем Борзенко. Болеть собралась вся редакция. Интриги добавляло еще и то, что пристрастия болельщиков разделились по идеологическому принципу: у меня в коллективе была репутация консерватора, Андрей же придерживался либеральных взглядов. Первый период я проиграл вчистую. Сопернику удалось навязать мне свою игру — расчетливую и выверенную, как шахматы. Мой же стиль всегда был иным: я сочетал точные броски конкретных игроков с непредсказуемостью комбинаций. А иногда и вовсе делал свою игру предельно хаотичной, делая ставку на скорость и удачу, безукоризненно работая одним лишь вратарем. Такая тактика обычно ломала выверенные схемы, потому что строители этих схем просто не поспевали за моей скоростью.

Придерживаясь ее, я смог дойти до финала, потому что каждая игра по отдельности не имела решающего значения и не заставляла меня волноваться, да и соперники были послабее Андрея. А тут я начал осторожничать и поэтому проигрывать. Но ровно до того момента, когда счет перевалил за 5:0 и я понял, что либо иду на риск, либо мне уже не отыграться. И тогда я вдруг вспомнил одно свое интервью.

Моим собеседником был Леонид Новицкий — гонщик на ралли «Дакар», 3-е место в мировом зачете по классу внедорожников. Когда я приехал к нему, он собирался на пробежку по горной тропе и пригласил меня присоединиться. Карабкаться вверх по склону было относительно легко, а вот на спуске я постоянно отставал или спотыкался. А Леонид повторял: «Не думай о ногах. Не думай о ногах. Пусть ноги думают сами за себя».

Когда дело дошло до интервью, Леонид признался, что на этих пробежках он отрабатывает метод гонки, который сам для себя назвал «глиссированием». Что такое глиссирование? «Ну вот смотри — делая несколько шагов в секунду, ты каждый раз пытаешься принимать решения, куда поставить ногу. Вот на этот камень или на тот? На белый или на черный? А почему он такой черный и блестит — может, он мокрый и скользкий? И если пускать все эти вопросы в голову — обязательно упадешь или отстанешь от соперников.

Но вдруг ты замечаешь, что если перестать думать о каждом камне, то ноги несут тебя сами, у них как будто появляется собственное сознание. Это и есть правильное состояние во время любой гонки — и неважно, о ногах идет речь, о руках или о глазах. Отпуская вожжи, ты не теряешь контроля, а просто даешь возможность мозгу думать поверх рассудка, переключаешь его в более высокий режим, где действует рациональность какого-то совсем другого порядка. Ее невозможно описать при помощи аргументов и фактов, в ее существование нужно просто поверить, и тогда она начнет действовать».

В общем, я включил «глиссирование» — и выиграл у Андрея Борзенко со счетом 10:7. Но нет, я не совершил в этот момент какой-то магический прыжок. Я просто вспомнил то свое состояние, которое испытывал в детстве во время особенно яростных настольно-хоккейных атак. Но теперь я знал, как это состояние называется.

И еще теперь я понял, откуда взялся тот жизненный метод, который помог мне достичь того, чего я смог достичь (и, возможно, не достичь того, чего я не смог достичь). В ключевые моменты своей жизни я игнорировал рассудочную примитивность. Выключал ближний свет и включал дальний. Союз с рассудком рождает страх, дружба с непредсказуемостью придает смелости. Не думать о ногах. Думать только о том, куда они должны привести. Делать ставку на скорость и лишь совсем немного — на трезвый расчет. Впустить в свою жизнь столько хаоса, сколько нужно для эффективной работы порядка.

Не знаю, был ли это мой личный метод или метод эпохи. Но в любом случае спасибо вам, маленькие железные крутящиеся человечки.

Отрывок из книги «Детский мир: перезагрузка» (проект Лаборатории «Однажды»)