Астана, 1 марта, 2016, 18:56 — ИА Регнум. Казахстанский социолог Серик Бейсембаев назвал религиозный экстремизм угрозой для безопасности Казахстана — такая оценка содержится в его исследовании «Религиозный экстремизм в Казахстане: между криминалом и джихадом». Работа опубликована сегодня, 1 марта, на сайте общественного фонда «Центр социальных и политических исследований «Стратегия». С разрешения автора ИА REGNUM приводит некоторые сведения из представленного исследования.

«Проблема религиозного экстремизма является очень актуальной в условиях современного Казахстана. Пожалуй, эта одна из немногих угроз, для борьбы с которой власти в стране сумели за короткое время мобилизовать огромные административные, финансовые и информационные ресурсы. Например, на реализацию Госпрограммы по борьбе с религиозным экстремизмом и терроризмом на 2013−2017 года планируется потратить из бюджета 196 млрд тенге (более 1 млрд долларов США по курсу за 2013 год). А информационно-пропагандистской работой в рамках этой программы уже сейчас охвачено более 200 тысяч человек», — дает вводную автор.

При этом он делает оговорку: «Однако, несмотря на масштабы проводимых работ, слабым местом политики в сфере борьбы с религиозным экстремизмом остается научное и аналитическое осмысление проблемы радикализации. Все еще очень мало исследований, посвященных анализу внутренних корней радикализма. На фоне обострения угрозы джихадизма в мире и, в некоторой степени, в центральноазиатском регионе, недостаток знаний в этой сфере выступает серьезным ограничителем для успешной реализации антитеррористической политики в стране».

Общая ситуация и поворотный 2011 год

«Казахстан является страной с доминирующим мусульманским большинством, где, по данным последней переписи, более 70% граждан причисляют себя к последователям ислама. Но, как и во многих постсоветских странах, ислам в Казахстане больше представлен на уровне идентичности и традиций, и меньше в виде религиозных практик. Согласно опросам общественного мнения, только 1/10 часть мусульман в стране регулярно читает намаз, т. е. является практикующими верующими. На фоне других стран с мусульманским большинством, в Казахстане радикальные религиозные идеи распространены слабо. Как показано в отчете Pew Research Center «The World’s Muslims: Religion, Politics and Society», только 2% мусульман в Казахстане допускают, что нападения на граждан в целях защиты ислама часто/иногда могут быть оправданными (для сравнения: в Киргизии — 10%, Афганистане — 39%). Другой показатель: 10% мусульман в стране хотели бы, чтобы шариат стал официальным законом в государстве (Киргизия — 35%, Афганистан — 99%)», — дает общую картину Серик Бейсембаев.

«Но, несмотря на относительно благополучный общий фон, за последние годы наблюдается тревожная тенденция превращения религиозного экстремизма в одну из серьезнейших угроз внутренней безопасности», — считает исследователь.

Здесь социолог обращается к недавнему прошлому страны, о котором пишет следующее: «До начала 2000-х годов в Казахстане, в основном, речь шла о заимствованном радикализме, когда задерживались граждане других стран, обвиняемых в террористической деятельности. Однако этот период длился недолго, и в 2003—2004 годах стали отчетливыми признаки homegrown terrorism (доморощенного терроризма). Тогда к уголовной ответственности за религиозный экстремизм и терроризм заметно чаще стали привлекаться граждане Казахстана. А в 2008—2009 годах участились случаи предотвращения спецслужбами терактов на территории страны. Но все же поворотным моментом следует считать 2011 год, когда в разных частях страны было совершено несколько самоподрывов, организованы нападения на представителей правоохранительных органов и произошли кровавые противостояния между силовиками и террористами. Всего в период 2011—2012 года было совершено 14 терактов, во время которых погибло 70 человек, из которых террористами были 51 человек, а остальные — это жертвы среди представителей правоохранительных органов и рядовых жителей».

Автор считает, что эти события указали, в том числе, на то, что внутри казахстанского общества существуют предпосылки для радикализации граждан на религиозной почве. По данным исследователя, сегодня в Казахстане более 500 человек находятся в исправительных учреждениях за причастность к религиозному экстремизму и терроризму, «не менее 300 казахстанцев выехали на территорию Сирии и Ирака».

«Биография членов экстремистских группировок, а также тех, кто отправился для совершения джихада в другие страны, показывает, что большинство из них радикализировались в «домашних» условиях — они не были членами международных террористических организаций и боевую подготовку в зонах военных конфликтов (Афганистан, Чечня) не проходили», — делает пометку социолог.

Исследователь учитывает, что количество случаев насильственного экстремизма в стране снизилось, но полагает, что это не снимает проблемы, особенно с учетом регионального контекста: «Согласно Глобальному индексу терроризма, в период с 2012 по 2015 год влияние терроризма (direct and indirect impact of terrorism) в Казахстане снизилось с 2,8 баллов (47 место из 162) до 1,9 баллов (83 место). Однако это не значит, что сама угроза перестала быть актуальной. По официальным данным, с 2013 года к уголовной ответственности за терроризм и экстремизм в Казахстане привлечены более 90 человек. Ситуация выглядит особенно тревожной в связи с последними событиями в Сирии и Ираке, а также на фоне глобального обострения проблемы джихадизма».

Поиск причин

В своей работе Бейсембаев приводит мнения экспертов относительно причин религиозной радикализации казахстанцев, которые находит несколько общими: «Хотя официальные комментарии и экспертные оценки важны для получения общего представления о религиозном экстремизме, но их недостаточно для объяснения корней и факторов радикализма в Казахстане. Существующие оценки страдают универсализмом, когда проблема религиозного радикализма рассматривается в чрезвычайно широком контексте с одновременным учетом комплекса внешних и внутренних факторов без определения хотя бы основных и второстепенных причин радикализации казахстанцев. Эта неопределенность рождает много стереотипов в широком общественном дискурсе. Например, данные официальной статистики о том, что почти 90% осужденных за экстремизм и терроризм являются безработными, были проинтерпретированы в масс-медиа в качестве показателя социально-экономических корней религиозного экстремизма в Казахстане».

Исследователь представил собственное видение причин такого развития ситуации. Основой для выводов автора стала общедоступная информация по теме в виде имеющейся литературы и официальной статистики, а также собственные сведения, полученные в ходе интервью с заключенными, отбывающими наказание в исправительных учреждениях за экстремистскую и террористическую деятельность, а также с родственниками членов экстремистской группы, убитых правоохранительными органами во время спецоперации.

Всего автор работы провел 13 интервью с заключенными и 1 интервью с матерью убитого экстремиста. «Эти 14 историй связаны с 11 эпизодами экстремистской и террористической деятельности, имевшей место в период с 2011 по 2012 года», — пишет Бейсембаев.

Криминализация религиозных экстремистов

Каждый блок содержит сведения, которые могут представлять интерес для читателей, изучающих тему религиозной радикализации, однако здесь мы приведем выдержки из последнего блока, связанного с криминализацией религиозных экстремистов.

После бесед с заключенными социолог пишет о них: «Никто из участников указанных случаев (экстремистских и/или террористических. — Прим. ИА REGNUM ) не был рецидивистом, опыта тюремной жизни у них раньше не было. Однако, несмотря на это, они почему-то действовали методами, более характерными для криминальных банд, а не сторонников религиозной идеологии. Это говорит о том, что корни криминализации радикальных группировок не в тюремной радикализации, а в социальной и культурной среде, откуда происходит рекрутинг сторонников салафи-джихадистской идеологии (СДИ). Например, Саламат вырос в небольшом городке в 100 км от областного центра. Место, где он жил, было железнодорожным узлом — станцией. В таких районах, как правило, высокий уровень криминализации молодежи. Как единственный ребенок в семье, которого мать воспитывала одна, Саламат много времени проводил на улице, соответственно, криминальная субкультура оказала на него сильное влияние. В дальнейшем, обучаясь в колледже, он заинтересовался религией и радикализировался как под влиянием друга, так и интернет-роликов».

Также на основании проведенных интервью автор приводит «признаки идейно-ценностной и символической синхронизации между криминальной субкультурой и СДИ».

В этом ряду Бейсембаев называет, во-первых, идею конфликтного противопоставления мусульманского мира и коллективного Запада.

«Страдающие и униженные мусульмане» и «вражеский кафирский Запад» — это основной фрейм, который используется идеологами СД для объяснения современной ситуации в мире. Как уже отмечалось, практически каждый из участников исследования прошел обработку этим нарративом. Но наибольший отзыв он находил у молодых людей, которые вышли из среды, где присутствует четкое разделение на своих и чужих (например, ребята из нашего и другого района, школы, двора и т.д.)», — пишет автор.

Во-вторых, исследователь называет идею салафи-джихадизма о существовании внутренних врагов Ислама в лице представителей правоохранительных органов.

«Как показывает опыт Казахстана, подавляющее большинство насильственных актов внутри страны были связаны с агрессией в отношении представителей правоохранительных органов и их офисов. В случае участников исследования, в 5 эпизодах из 7 акты насильственного экстремизма были направлены против силовых структур. При этом анализ показывает, что в нескольких случаях именно воображаемая несправедливость со стороны полицейских выступала тем самым триггером, который активизировал совершение насильственных действий», — говорится в исследовании по этому поводу.

В-третьих, среди признаков названа установка на то, что настоящий мусульманин обязательно должен помогать своим братьям, что резонировало с уличным кодексом чести.

В-четвертых, отмечает исследователь, в криминальной среде популярной оказалась идея такфиризма о том, что мусульманам разрешается грабить неверных (неверными считались все, кто не читает намаз), если часть добычи будет направлена на поддержку братьев или совершение джихада.

«Однако, несмотря на существование некоторых признаков «сращивания», трудно однозначно определить степень и характер взаимосвязи между криминалом и сторонниками радикальной идеологии. Пока же можно отметить, что кроме случаев взаимопроникновения, также есть признаки антагонизма между этими двумя сообществами. Например, в тюрьмах, где проводились исследования, сотрудники исправительных учреждений говорили о разделении тюремного контингента на два лагеря — «черных» и «зеленых», т. е. тех, кто живет по уголовным понятиям, и тех, кто придерживается норм салафитского ислама. Судя по оценкам сотрудников тюрьмы, эти два сообщества живут в состоянии скрытого противостояние друг с другом и редко переходят в открытый конфликт. Хотя, в некоторых масс-медиа отмечались случаи, когда представители этих двух групп прибегали к насилию для выяснения отношений», — отмечает социолог, оставляя открытым вопрос о характеристике природы взаимодействия членов радикальных общин и криминалитета. И о вероятности усиления этих отношений в условиях современного Казахстана.

Реакция государства

В заключение исследователь пишет о том, как на ситуацию реагирует государство: «Реализуемая в Казахстане политика по противодействию религиозному экстремизму и терроризму включает в себя широкий спектр мероприятий образовательного, информационного и пропагандистского характера. Но самой главной мерой рассматривается работа информационно-пропагандистских групп (ИПГ), создаваемых на базе областных департаментов Комитета по делам религии Министерства культуры и спорта Республики Казахстан. Как правило, такие группы формируются из нескольких человек, включающих в себя работника официального органа, религиоведа и представителя духовенства (имама). Их основная работа заключается в выездных встречах со школьной и вузовской молодежью, трудовыми коллективами и другими категориями населения, доступными для организации. Согласно официальной информации, за последние несколько лет работой этих ИПГ охвачено более 1 млн. человек по всему Казахстану».

В этой масштабной деятельности имеются недочеты, считает социолог: «При всей значимости данной работы, остается очевидным ее самый главный недостаток — это отсутствие охвата целевой группы, а именно, маргинализированной молодежи, которая живет в пригородах, работает на базарах, стройках или занимается частным извозом».

В этой связи Серик Бейсембаев предлагает свои рекомендации: «Предлагается разработка специальной программы для работы с маргинализированными и трудно доступными целевыми слоями населения. Работа с этой группой населения должна проводиться по двум основным направлениям — социальная адаптация и просвещение. Необходимы более оригинальные меры по работе с этой категорией лиц, так как работа через формальные институты (школы, вузы, работодатели) обычно не дает результата из-за отсутствия взаимной связи между ними и маргинальной молодежью. Другим направлением работы госорганов должна стать работа по декриминализация молодежной среды через образовательные и медиа инструменты. Для этого можно использовать опыт соответствующих стран, где были реализованы похожие программы».