Киев, 3 декабря, 2004, 16:48 — ИА Регнум. Восторги российской околополитической общественности в связи с событиями на Украине наиболее ярко выразил популярный колумнист Валерий Панюшкин. «Я в Киеве, — пишет Панюшкин. — Я видел ликующий город. Я видел площадь, заполненную людьми в оранжевых шарфах и куртках, и людей этих было столько, что мне не хватало взгляда охватить их. Я видел машины, которые едут по городу и сигналят в такт лозунгу «Ющенко! Ющенко!». Не только в центре, но и на любой улице, то есть не для того, чтоб поприветствовать сторонников, а просто для себя от радости. А на крышах машин сидят люди, размахивают флагами и тоже кричат. Я испытывал пополам с восторгом революции жгучую зависть от того, что долго еще не увижу ничего подобного в Москве. И я молился Богу, чтобы он позволил мне прожить ту пару лет, которые нужны, чтобы увидеть в Москве то, что я вижу в Киеве».

В принципе, Панюшкину незачем ждать два года. Он может пойти в киноархив, взять там видеоматериалы, например, о праздновании двадцатилетия органов НКВД (Москва, 1937.) и увидеть там все то же самое: искренне ликующих людей, восторг революции, скандирование — просто для себя от радости — правда, не «Ющенко!», а «Сталин!» и «Ежов!»

В те годы другой пикейный жилет международного значения — Лион Фейхтвангер — тоже написал восторженную книгу. Называется «Москва, 1937 год». Там тоже есть о свободном народе, о добром и мудром вожде и о заграничных лжецах, которые просто не в силах — не приехав в радостную Москву и не посмотрев в глаза советским людям — понять, например, искреннего порыва кающихся врагов народа на абсолютно свободном и открытом процессе «правотроцкистского центра».

1. Что и как захватывать

На самом деле на Украине мы столкнулись с феноменом отчасти новым, отчасти извечным. Речь идет о технологиях узурпации, о технологиях захвата власти. Весь вопрос в том, что подвергается узурпации, в том, какими способами достигается захват власти.

Это тесно связано с характером легитимности власти, с тем, на чем основан общепризнанный принцип суверенитета. В монархическую эпоху, когда власть была атрибутом божественным, перевороты сводились к захвату трона ‑ и важно было какое-то символическое оправдание факта захвата (кровное родство с более законным монархом, коронация в Реймском соборе и т.д.). В эпоху Нового времени, как правильно отмечал известный политтехнолог Ленин, государство откровенно выступало как аппарат насилия. Поэтому XIX и первая большая часть XX века стали временем военных хунт, диктаторских режимов, опирающихся на право силы. Соответственно, перевороты сводились к захвату контроля над «силовыми структурами»: боеспособными военно-полицейскими соединениями.

В конце XX века, под мощным давлением американо-европейской цивилизации, произошло очередное изменение общепризнанного принципа реальной легитимности. Это изменение стало результатом геополитического соревнования. Оказалось, что противостоящие интересам США и Западной Европы авторитарные режимы могут быть эффективно разрушены, а соответствующие территории взяты «под внешнее управление» после запуска определенных программ, страхуемых снаружи превосходящей военно-технической мощью и поддерживаемых общественным мнением «цивилизованных стран».

Единственным принципом легитимации власти — в том числе под угрозой прямого применения военной силы со стороны «мирового сообщества» — признается сегодня принцип поддержки народного большинства, выраженной путем свободного голосования на выборах. «Демократические ценности» стали единственной валютой, за которую можно купить международное признание легитимности власти того или иного нового режима.

Однако насильственное внедрение «западных стандартов» в качестве единственного критерия легитимности не исключило из политического обихода ни революций, ни переворотов, ни путчей. Изменилась цель захвата. Единственное, что официально признает «Запад» — это общественное мнение, выражаемое через «свободные демократические выборы». А значит, необходимо обеспечить захват контроля за общественным мнением.

Узурпацию трона в качестве смысла и цели насильственных революционных переворотов сменила узурпация власти. Узурпацию власти — узурпация свободного выбора. При этом оказывается, что обеспечить узурпацию свободы и последующее управление свободой можно столь же грубыми, насильственными и манипулятивными средствами, что и в случае дворцовых или военных переворотов. Оказывается, что военно-полицейскую диктатуру можно с успехом заменить диктатурой медиакратической.

Оказывается, что манипуляция «свободным демократическим выбором народа» — это процесс столь же технологичный, как и многие другие менеджериальные схемы сегодняшнего дня. Технологии узурпации выбора сводятся к тому, что с помощью ряда приемов воля определенной группы лиц сначала объявляется волей большинства населения, а потом большинство населения отождествляет эту волю со своей. В современной «оранжевой» реальности это в конце концов подтверждается на свободных демократических выборах при участии международных наблюдателей.

По существу это — тоталитарно-сектантские технологии, политический хаббардизм, потому что сводятся они к исключению самой возможности реального выбора, к фальсификации реальности и превращению ее в безальтернативную.

Они, конечно, многократно жестче и бесчеловечнее, чем самые грубые административно-полицейские технологии — например, фальсификации результатов выборов. Потому что там реальность пытаются насильственно подкорректировать, а чужую волю — преодолеть или подавить, а здесь то и другое — отменить, аннулировать.

Схема реализации этих технологий такова. Необходимо два предварительных условия: во-первых, реально существующее общественное недовольство при отсутствии нормальных каналов взаимодействия по линии «власть-общество», во-вторых, инфраструктура революции. Уже упомянутый известный политтехнолог — Ленин — описал эти условия своей известной формулой про революционную ситуацию: негативное самоощущение населения должно быть «усилено сверх обычного», то есть вызывать осознанный социальный дискомфорт; неспособность власти функционировать в прежнем режиме должна стать общепризнанной; наконец, должна существовать первичная организационная группировка, которая будет продюсировать процесс («передовая партия нового типа», например), а также более широкое сообщество, которое можно использовать в качестве «инкубатора революционных настроений» (как правило, «оппозиционная интеллигенция») и постоянно действующие информационно-коммуникационные каналы, по которым эти идеи можно эффективно ретранслировать наружу (кухни, мечети, подпольные листовки, западное радио сквозь глушилки, интернет).

На Украине в 2004 г. — равно и в России в 1917 г., в Иране в 1979 г., во Франции в 1793 г. и т.д. — недовольство, вынужденная публичная пассивность населения, безответственное высокомерие самоуверенной власти и отсутствие возможностей реального контроля за коммуникациями это предварительное условие обеспечили. Далее следуют четыре технологических этапа (включаются они поочередно, но далее реализуются параллельно).

Первый: провозглашается одномерная, простая формула истины «враги против наших». Патриоты против аристократов (Франция, 1793). «Буржуазия и пролетариат. И кто не за один класс, тот, значит, за другой» (Россия, 1917). «Правоверные против американских дьяволов» (Иран, 1979). «Сегодня в Украине есть только один конфликт: между народом и преступной властью» (Ющенко, из выступления на митинге по случаю выдвижения кандидатуры на президентских выборах, 2004).

Второй: выход из диалога через аннулирование врага. Враг объявляется не оппонентом, даже не противником, и уж заведомо не конкурирующей частью народа: он объявляется врагом народа, препятствием, подлежащим устранению. Врагов народа следует «смести со своего пути» (1937 г., Вышинский). «Каждый голос за Ющенко — это еще одно «нет» бандитам» (точная цитата: телереклама Ющенко). «Янукович — выбор обманутых рабов» (точная цитата: лозунг на митинге возле украинского посольства в Москве).

Третий: энергичное и агрессивное продвижение брэнда «наших». Важную роль играет выявление внешних признаков принадлежности к «нашим», агрессивной бытовой революционной моды («санкюлоты» и фригийские колпаки в революционной Франции, «исламская одежда» в светском — до того — Иране, розы и флаг с крестами — в Грузии, «красное» в России 1917 г., «оранжевое» — на Украине 2004). При этом главным рекламным слоганом этой кампании продвижения брэнда становится утверждение «Наши — хорошие!» («пролетариат — самый передовой класс», «правоверные будут жить в раю», «мы — щирые, свидомые, умные и добрые, а злочинна влада — це потвора, що ховаеться в своих воровских малинах»). Общественному мнению — прежде всего на обывательском уровне — навязывается страх оказаться вне «модной тусовки» (красной, оранжевой, др.).

Четвертый: внедряется информационный образ «неминуемой победы». Он может быть мотивирован религиозно (так хочет Аллах) или научно (победа пролетариата — историческая закономерность), а может быть вообще не мотивирован (сайт Ющенко был украшен бегущей строкой: «до победы Ющенко осталось… 40… 30… 5 дней»). Но главное: нагнетается ожидание катарсиса, неминуемого и радостного перерождения всего общества «сразу же после победы». Все это вместе взятое позволяет обеспечить режим управляемого коллективного возбуждения. Естественно, необходимо задать процессу темп и ритм, обеспечить эффектную драматургию. Но в принципе психотехника истеризации масс достаточно проста и результативна.

2. Что и как получается

В течение некоторого времени происходит «первичный нагрев ситуации». На базовую формулу «наши против врагов» наслаиваются эмоции, примеры, обязательно подбирается «доказательная база» (жертвы тиранов — которых во взятой Бастилии в день 14 июля 1789 г. нашлось шесть человек на всю Францию; расстрелянные в Тимишоаре — из-за них, из-за тысяч трупов, быстро свергли и казнили Чаушеску, только вот трупов потом не нашли; замученные варварскими ссылками русские революционеры; зверски изгнанный в Париж аятолла Хомейни; убитый лично Кучмою Гонгадзе). Дальше начинается процесс.

Сначала недовольство и обвинения синхронизируются. Все больше людей вовлекается в одномоментное, солидарное «знание как надо и не надо». Формула истины «наши — враги» становится постоянно действующим источником интерпретаций, позволяющих превратить любое событие в еще одну иллюстрацию единственно верного учения. В обществе быстро устанавливается интерпретационная диктатура, в действие вводится очередной новояз, на котором могут быть сформулированы только те мысли, которые соответствуют «истине». И вот уже белогвардейские идеологи оперируют терминами «классовой борьбы», хотя в этих терминах в принципе невозможно формулировать идеологию соборности. И вот уже слова «провластный кандидат Янукович» и «народный кандидат Ющенко», при всей их нелепости и откровенной тупости бесчисленных повторений, проникают в язык нейтральных комментаторов — да и сторонников «провластного кандидата». Просто потому, что в новоязе нет других формулировок. Затем снимаются ограничения в отношении врага. Очень скоро признание его человеком становится невозможным. В случае, если враг — это действующая власть, невозможной становится и любая форма самоотождествления с властью — психологическая основа внутренней легитимности любого политического режима. Враг становится объектом биологически чуждого вида — американским дьяволом, аристократом, буржуем, донецким бандитом ‑ и его можно только «Геть!» Тем самым снимаются всякие ‑ и моральные, и инстинктивные — ограничения на методы и масштаб внутривидовой борьбы. В этом плане и утверждение Геббельса о том, что «евреи внешне ничем не отличаются от людей, но на самом деле они не люди», и смелая идея милой либералки Елены Трегубовой о том, что Кремль населяют «мутанты»: «внешне они иногда слегка напоминают людей, но в действительности — совсем не люди, а абсолютно другой, не скрещивающийся с нами биологический вид», — это звенья одной цепи, «мантры», эффективно освобождающие тех или иных «наших» от химеры совести.

Важно подчеркнуть, что на этом этапе участие «преступной власти» в разжигании революционного энтузиазма неоценимо: все более непопулярная элита становится все менее адекватной, все более одиозной, на первый план выходят самые малосимпатичные, самые отталкивающие персонажи (на самом деле на этом этапе те представители элиты, которые еще способны к нормальному взаимодействию с народом, к тому, чтобы слушать и слышать людей, попадают под ударное воздействие массовых настроений; на стороне власти остаются только самые одиозные отморозки, что вызывает еще большее раздражение и агрессивность общества).

Зато в геометрической прогрессии нарастает самоотождествление с «нашими». «Нашими» становится быть модно и престижно. Красные гвоздики и оранжевые ленточки вешают на себя бомжи, принцы крови и кондитеры-фабриканты с криминальным душком. Количество «наших» растет как снежный ком. Недавняя маргинальная оппозиционная секта стремительно обрастает массой союзников. Но это еще не большинство. Большинство возникает на следующем этапе.

Заранее провозглашенная победа обязательно натыкается на серьезное препятствие. Это препятствие — пока еще не вовлеченные в революционный процесс обыватели (аполитичные россияне, светские иранцы, русскоязычные украинцы и т.д., в конце концов, рядовые политические оппоненты, которые не объединены чувством воспаленной истерической солидарности). Таких, как правило, остается очень много — в обществе, где правит непопулярное авторитарное правительство, большинство, как правило, пассивно. И в этот момент происходит запланированный взрыв!

Отсрочка заранее провозглашенной победы, чем бы она ни была вызвана (согласительной процедурой, попыткой компромисса со стороны власти, наконец, победой кандидата «партии власти» на выборах — не говоря уже о таком подарке, как сомнительная победа этого кандидата) — объявляется последним чудовищным преступлением врагов народа, кражей этой самой вожделенной победы.

Следует мгновенный и массовый взрыв негодования, перерастающий в массовое же воодушевление, во всеобщую эйфорию людей, которых пока не большинство, но — оказывается — очень много! Колоссальный аффект внезапного массового взаимоопознания превращает пока еще меньшинство в победительную, агрессивную и властную толпу.

И вот тут происходит последнее превращение. Обыватели, «виновные» в «краже победы», оказываются вынуждены выбирать — либо они «с нашими», то есть «с народом», либо с «врагами». И вот то самое «послушное», пассивное большинство, которое только что кричало «виват» королю, голосовало за сохранение СССР и партию сторонников Шеварднадзе, вдруг распадается на миллионы одиночек, стыдящихся самих себя, чувствующих себя изгоями, ничтожными и слабыми, у которых есть единственный способ спастись от позора и обструкции — примкнуть к «народу». Более того, сделать как-нибудь так, чтобы и все вокруг, и ты сам были уверены, что ты всегда был с ними заодно!

…В 1978—1979 гг., накануне торжественного возвращения из многолетней парижской эмиграции аятоллы Хомейни, Иран был взволнованным, неблагополучным, но все же вполне светским, развивающимся азиатским государством. «Зверства шахской охранки» ни разу не доходили, например, до массового публичного повешения «оппозиционеров» на фонарях. Большинство поддерживало светского реформатора Мехди Базаргана, назначенного шахом на пост премьера под давлением оппозиции. До фонарей дело дошло очень быстро — начали с сотрудников «шахской охранки». В течение нескольких месяцев прозападное светское королевство превратилось в монолитную, фанатичную теократическую республику под тоталитарным контролем шиитских мулл.

Осенью 2003 г. на парламентских выборах в Грузии с небольшим перевесом победили пропрезидентские силы. Оппозиционные партии набрали в районе тех же 10−20 процентов голосов, что и победители. После «революции роз», обрушившей на «фальсификаторов» гнев народа (а фальсификации, если они и были — впрочем, никакого судебного процесса по этому поводу так и не состоялось — вряд ли превратили бы 10 процентов в 30, а 20 — в 50), после отречения Шеварднадзе от власти, после месяца массовой эйфории, на внеочередных президентских выборах демократ Михаил Саакишвили («Миша! Миша!») получил 96 процентов голосов. После переголосования на парламентских выборах (суд аннулировал результаты выборов по партийным спискам) барьер преодолело только объединение бывших оппозиционеров во главе с Саакашвили, Зурабом Жванией и Нино Бурджанадзе.

А в сентябре 1991 г. агрессивная толпа сторонников так называемого «объединенного комитета чеченского народа» (ОКЧН) сначала инициировала добровольную отставку руководства Чечено-Ингушетии во главе с Доку Завгаевым (за поддержку ГКЧП), затем — при «арбитражном» участии руководителей демократической России — распустили Верховный Совет республики, с передачей полномочий «временному комитету» во главе с народным депутатом СССР Лечи Магомадовым (пока еще — формально — в законном порядке, решением самого распускаемого ВС). Скоро — вопреки всем договоренностям — прошли «демократические выборы» президента Чеченской республики, в которых участвовало меньшинство населения чеченских районов пока еще единой Чечено-Ингушетии. Победителем на выборах был объявлен лидер ОКЧН генерал Джохар Дудаев. Потом «победу гордого народа» попытались украсть — Верховный Совет РСФСР, ознакомившись с отчетом о проведении «демократических выборов» и протестами законопослушных чеченцев, попытался поддержать инициативу вице-президента Руцкого и восстановить в республике законность. Вскоре выяснилось, что Дудаева в Чечне поддерживают и поддерживали все. И всегда.

Кстати говоря, команда Ющенко совершенно права, требуя немедленного переголосования второго тура. Само по себе решение о переголосовании на фоне оранжевых бесчинств станет зародышем кристаллизации «оранжевого большинства» — большинства неудержимого, тоталитарного.

3. Эпидемия свободы: реальность и перспективы

Лавинообразная синхронизация масс — явление грозное, опасное и древнее. Захват власти через узурпацию свободы имеет куда более древнюю историю, чем «демократические ценности» в их политкорректной упаковке рубежа XX—XXI веков. Мощные народные революции — великая французская, великая октябрьская, иранская исламская — это предвестники надвигающейся эпохи оранжевого тоталитаризма.

Оранжевые политтехнологии привносят в практику тоталитарных революций одно, но очень существенное новообразование.

В принципе, для любого массового движения роль «зародыша кристаллизации», первичной инициативной группы очень велика. Эта группа в прежние времена возникала «в толще масс», под воздействием общественных настроений, и побеждала на своего рода предреволюционном тендере. От ее состава и стиля всегда зависело многое. Так, американскую революцию возглавили люди респектабельного типа, которые сразу же поставили барьер на пути революционных бесчинств. Ни «аятолла» Франклин, ни «боевик» Вашингтон не использовали энергию волны массового воодушевления колонистов для сноса всех ограничений. Похожая история спасла Россию в 1989—1991 гг. — там тоже оказалось «настоящих буйных мало», а захвативший место вождя Борис Ельцин, при всей своей авторитарности, оказался стихийным демократом, не способным к длительному нагнетанию массовой истерии. Совсем другими победителями оказались большевики или иранские муллы — использовав деньги германского генштаба, антиамериканскую политическую поддержку руководства СССР и т.д., они добились длительной, мощной и идеально управляемой массовой истерии, установили тоталитарную диктатуру — власть куда более страшную, жестокую и деспотичную, чем любая военно-полицейская диктатура недавнего, а тем более монархическая тирания далекого прошлого.

«Оранжевые политтехнологии» начинаются тогда, когда хвост, виляющий своей собакой, в свою очередь сжимает чья-то мускулистая рука. В зародыше кристаллизации «оранжевой революции» всегда находится, назовем ее так, «оранжевая политтехнологическая группировка» (ОПГ), мотивируемая, организуемая и финансируемая из внешнего центра.

В отличие от «партий нового типа» и «исламских революционных советов», ОПГ не проходят тендера на психотехническую эффективность, где приемщиком выступает собственно население. Они селективно подбираются теми, кто ставит перед ними задачи.

Ни о какой особой конспирологии речи не идет: «внешние центры», хватающие за хвост собаку «недемократического государства», чтобы раскрутить ее над головой и шмякнуть «авторитарной властью» об стену, складываются ситуативно и естественным путем. Так, в случае Грузии, Сербии и Украины имеет место сочетание политической воли руководства США и евробюрократии, с одной стороны, и специфических инициатив своеобразных финансово-политических спекулянтов (будь то Борис Березовский, Джордж Сорос или Милан Панич), заинтересованных в свержении власти в той или иной стране по ряду личных причин экономического и психологического характера.

Своеобразие оранжевых политтехнологий не в том, что в результате их применения на улицы городов выходят возбужденные и воодушевленные толпы, а в причинах возбуждения и воодушевления. Религиозный восторг респектабельного христианина или буддиста похож на религиозный экстаз члена секты «Аум Синрикё» или сайентолога так же, как наркотическая эйфория — на радость счастливого человека. Разница — в главном: в одном случае речь идет о сильных и естественно возникших эмоциях, в другом — о грязных и преступных манипуляциях, направленных на получение конкретной бизнес-выгоды транснациональной корпорацией хаббардистов или международной наркомафией.

Оранжевые политтехнологии ставят на поток крайне выгодное дело манипулятивного управления свободой. И следует прислушаться к предупреждению Юлии Тимошенко: «Оранжевая революция станет эпидемией свободы по всему миру». Станет — эпидемией страшной, остро заразной, глубоко болезнетворной.

Потому что на самом деле эпидемия «оранжевой чумы» — это ураганное распространение тотальной несвободы, тиражирование духовного рабства, закабаление людей на уровне их личного, бытового сознания. Вместо неэффективных военно-полицейских и административно-бюрократических государств после вспышки очередной оранжевой революции по лицу земли остаются возбужденные, истерические сообщества неадекватных людей, утративших в массовом порядке способности к критическому анализу действительности и управляемых фашистскими режимами, у которых вместо свастики на штандартах написано про «демократию и свободу».

Неадекватность и истеричность народов ставит их в прямую, наркотическую зависимость от «спонсоров демократического процесса». Утратив способность к альтернативному мышлению, они впадают в историческое детство и уже по своей инициативе превращаются в полуколонии. Тем самым формируется новая мировая колониальная империя, управляемая медиакратическими методами и расширяемая за счет «оранжевых революций».

Это — серьезная угроза для мировой стабильности.

Как наркоман, в отличие от просто счастливого человека, очень скоро выпадает из реальности и погибает, так и «оранжевый мир» обречен на разрушение. Наркотик дискредитирует эмоции, подрывает самую возможность естественных позитивных человеческих чувств. Оранжевые политтехнологии дискредитируют демократию, подрывают ее основу — доверие к процедуре, к ритуалу, к свободному политическому соревнованию.

После нескольких насильственных захватов «свободного волеизъявления народов» оспаривание результатов выборов становится общеупотребительной практикой ‑ и вот одновременно с Украиной пересчета голосов требуют в Румынии и Мозамбике. Но самое интересное, что на этих странах, а также на Армении, Казахстане и России «эпидемия свободы» не остановится. Да, пока что «развитые демократии», казалось бы, защищены от оранжевой чумы иммунитетом — отработанной демократической системой, высоким уровнем жизни населения. Но оранжевые политтехнологии прежде всего работают на разрушение реальности как таковой, а все иммунитеты Запада лежат именно в сфере реального. Кроме того, медиакратия имеет свою специфику — информационно-коммуникационные каналы всегда работают в обе стороны. И триумфальное шествие фильма «Фаренгейт 911» по предвыборной Америке — это только предвестник возвращения на родину интерпретаций, описывающих «фальсификации на выборах» и «преступную власть».

Вторая наркоопасность, связанная с оранжевой эпидемией, — это неуправляемое нарастание симптомов. Воспаление не может литься вечно, а если оно длится слишком долго, то превращается в нагноение и распад. Уже сегодня улицы Киева выглядят не так празднично, как неделю назад. Уже сегодня на лицах «оранжевых» мам, пап и детей все более проступает угрюмое недовольство. Еще более угрюмыми станут эти лица после «победы» — ведь вместо ада не наступит рай, просто к власти придут люди из ОПГ. А инерция воодушевления будет требовать выхода, и на смену аннулированным «врагам народа» нужно будет рекрутировать новых. В случае Украины это приведет сначала к политическим расколам, потом — к нарастанию территориальных противоречий во все более мелком масштабе. И вот на смену противостоянию «оранжевого Центра и Запада» и «бело-голубого Юго-Востока» придет война серо-буро-малиновых всех против всех.

Что касается России, то здесь зачатки «оранжевой инфраструктуры» уже существуют.

Во-первых, заблокированы каналы нормального взаимодействия власти и общества. Так называемый контроль за СМИ не решает никаких политических задач вообще — заблокировать интернет невозможно, а именно там сейчас варится первичный бульон будущей «формулы истины» наших оранжевых. А главное — власть практически отказалась от осмысленных связей с общественностью. Единственным ее представителем, который иногда обращается к народу напрямую и по важным поводам, остался Владимир Путин. В остальном «оранжевым» предоставлена полная свобода в деле сшивания информационного образа власти в виде гомункулюса с харизмой Фрадкова, интеллектом Грызлова, демократичностью Суркова, красотой Миронова и неподкупностью Устинова — при том что власть, уcтановив контроль за федеральными телеканалами, расслабилась и утратила способность «держать удар» в серьезной информационной борьбе.

Во-вторых, есть несколько претендентов на роль ОПГ — это и «Комитет-2008», и «Яблоко», и «Открытая Россия» (кстати, оранжевый цвет в качестве брэндового разработали года три назад именно дизайнеры «Открытой России»). Есть «первичный бульон» массового недовольства — «демократическая интеллигенция» крупных городов, аудитория радиостанции «Эхо Москвы», которая из месяца в месяц голосует на виртуальных выборах между Путиным и Ходорковским с результатом 80 процентов за Ходорковского. Есть коммуникационные каналы ‑ и только власть не понимает, что на восьмом году активного существования интернет-СМИ превратились из «калибровочных ресурсов» в СМИ первого уровня, формирующих общественное мнение в самых активных кругах. Про внешние источники политической воли и финансирования можно даже не говорить.

«Стендовые испытания» оранжевых технологий уже прошли — на выборах петербургского губернатора в 2003 г. Формула истины все более конкретизируется в виде примитивной, но очень последовательной путинофобии. А конкретный повод для старта оранжевой лавины найдется всегда — например, на ближайших парламентских выборах.

Немного успокаивает одно: пока что у России продолжает действовать иммунитет на оранжевую эпидемию. Пройдя через эйфорию демократической революции 1991 г., ожесточение коммунистического путча 1993 г. и череду не вызывающих доверия президентских, парламентских и губернаторских выборов, народ России сумел перейти в «постдемократическую» фазу, исчерпав иллюзии, которые позволяют превращать «демократию и свободу» в фетиш.

Но это не значит, что «оранжевая угроза» свободе, демократии, правам человека и исторической судьбе России может быть сочтена менее серьезной.