Величайшая битва Второй мировой войны: «нам мешал Гитлер, Гитлер был дурак»

Москва, 20 октября, 2021, 10:29 — ИА Регнум. * * *

Р. Тёппель. Курск 1943: Величайшая битва Второй мировой войны / Пер. с немецкого С. В. Вельможкина. М.: Вече, 2018.

Курская битва при её относительно небольшой длительности стала одним из наиболее масштабных и значительных сражений Великой Отечественной войны. В отечественной историографии с советского времени преобладает представление о ней как о переломном моменте войны.

В книге «Курск 1943: Величайшая битва Второй мировой войны» германский историк Роман Теппель предложил свое осмысление основных аспектов этого сражения, его предпосылок и результатов.

Особое внимание Теппель уделил эволюции германских планов на летнюю кампанию 1943 года, генезису операции «Цитадель» и приготовлениям к ней — этой теме отведена почти половина книги.

1943 год начался для Германии с жесточайшего поражения под Сталинградом, которое вкупе с последовавшей в мае капитуляцией германо-итальянской группы армий «Африка» в Тунисе, усиливающимся американо-британским воздушным наступлением на Германию и поражениями Японии на Тихом океане ознаменовало перелом в ходе Второй мировой войны в пользу Антигитлеровской коалиции.

Сложившаяся ситуация вынудила нацистское руководство думать уже не о сокрушении противников, а об их истощении и удержании завоеваний прошлых лет. Возникал вопрос: какими методами этих целей добиться.

Теппель пишет, что еще в начале февраля 1943 года командующий группой армий «Юг» Эрих фон Манштейн предлагал отход на юге Восточного фронта до линии Днепропетровск — Мелитополь, чтобы затем прорвать растянутый правый фланг советских войск ударом с севера на юго-восток, прижать их к морю и уничтожить. Но реализации этого плана мешали два обстоятельства: во-первых, прорыв советских войск ко Льгову, в то время как Манштейн полагал необходимым удержание этого узла дорог; во-вторых, нежелание Гитлера проводить крупномасштабные наступательные операции, а тем более оставлять ради них Донбасс.

В принципе, о стремлении нацистов удержать Донбасс с его угольной промышленностью говорилось неоднократно. Также не является секретом и то, что Гитлер в начале 1943 года скептически относился к перспективам больших наступательных операций — еще 1 февраля он сказал: «Возможности окончания войны на Востоке посредством наступления более не существует». Тем не менее на основании этих известных фактов Теппель делает претендующие на оригинальность и даже сенсационность выводы относительно германского военного планирования весной 1943 года.

С подачи некоторых немецких мемуаристов весьма широкое распространение получило представление, будто идею проведения операции «Цитадель» по срезанию Курского выступа фланговыми ударами навязал Гитлер, тогда как генералитет был против чуть ли не поголовно.

Теппель же приходит к выводу, что сосредоточиться летом 1943 года на одной большой наступательной операции против Курского выступа стремились именно военачальники.

Гитлер, по мнению Теппеля, изначально придерживался концепции нанесения ограниченных ударов для улучшения позиций и истощения советских войск. И даже согласившись на срезание Курского выступа, он продолжал сомневаться в перспективах такой масштабной операции и совершенно не торопился с ее проведением, полагая необходимым предварительно ликвидировать советское вклинение в районе Купянска, юго-восточнее Харькова. Но против выступил Манштейн при поддержке своих подчиненных. Манштейн настаивал на проведении сначала операции «Цитадель», допуская впоследствии удары и на Купянск. В целом же в группе армий «Юг» ясно давали понять, что вообще считают концепцию нанесения ограниченных ударов нецелесообразной и и полагая предпочтительным провести большую операцию.

Отказ от бездумного повторения набившего оскомину тезиса «нам мешал Гитлер, Гитлер был дурак» из генеральских мемуаров можно только приветствовать.

Но автор впадает в иную крайность — да, целый ряд лиц в командовании вермахта последовательно настаивал на «Цитадели», однако далеко не все. И неслучайно операция несколько раз откладывалась. Были те, кто требовал этих отсрочек — прежде всего, командующий 9-й армией Вальтер Модель. В книге пишется об этом, но без подробного рассмотрения мотивов тех, кто добивался переноса наступления.

А ведь существует точка зрения, что те, кто требовал отсрочки «Цитадели», фактически добивались ее отмены. В частности, американский исследователь Стивен Ньютон со ссылкой на начальника оперативного отдела группы армий «Центр» Георга Петера фон дер Гребена высказывал предположение, что Модель надеялся отсрочками потянуть время, пока советское командование не потеряет терпение и не начнет собственное наступление.

Не обошлось и без тех, кто про «Цитадель» высказывался более чем резко — так, командир 6-й танковой дивизии Вальтер фон Хюнесдорф называл операцию «идиотской».

В общем, Теппель не передает всей пестрой палитры мнений, существовавшей в германском военном руководстве относительно способов ведения летней кампании 1943 года на Восточном фронте. И у слабо знакомого с темой читателя может сложиться впечатление, будто генералы чуть ли не в едином порыве уговаривали Гитлера провести «Цитадель», хотя на деле генералитет раскололся, и атмосфера в нем царила такая, что доходило до вызовов на дуэль, хотя до дела эти вызовы и не дошли.

Приходится также отметить, что в книге не слишком внятно обозначены все цели операции «Цитадель».

Да, одна из основных целей сформулирована достаточно четко — снижение советского наступательного потенциала. Действительно, в штабе ОКХ говорили о необходимости нанести Советскому Союзу «такой ущерб, чтобы заранее ослабить ударную силу его наступления».

Но одновременно Теппель упоминает о гитлеровском призыве дать сигнал противникам и союзникам — видимо, имея в виду содержащиеся в оперативном приказе ОКВ №6 слова о том, что германская победа под Курском должна стать «факелом для всего мира». Но что за сигнал, понять из этой напыщенной гитлеровской формулировки непросто. Хотя разъяснению могло бы способствовать обращение к записи из дневника штаба ОКВ от 5 июля 1943 года, где говорилось, что разгром советских войск в «Цитадели» должен разбить представление о мощи Красной Армии и показать, что вермахт еще силен, тем самым способствуя отсрочке высадки западных союзников в Западной Европе.

Наконец, Теппель называет в качестве одной из целей «Цитадели» захват большого числа пленных для дальнейшего их использования в германской экономике. И это заявление при всей его оригинальности выглядит сомнительным, тем более автор не подтверждает его источниками. Да, по мере затягивания войны и исчерпания людских ресурсов рабский труд приобретал все большее значение для Германии, но эту потребность вполне можно было удовлетворять вывозом в Германию людей с оккупированных территорий. Ни в «Цитадели», ни в других операциях вермахта захват пленных не ставился в качестве какой-то специальной задачи. Так что в данном случае можно говорить об авторском «додумывании» за командование вермахта.

В изложении событий операции «Цитадель» и последующих советских наступлений на орловском (операция «Кутузов») и белгородско-харьковском (операция «Полководец Румянцев») направлениях Теппель всячески доводит до читателя мысль о чуть ли не абсолютном превосходстве вермахта над Красной Армией в качестве подготовки войск, организации их взаимодействия на поле боя и вообще в тактическом искусстве. И здесь отметим, что во многих отношениях превосходство действительно было, но едва ли уместно говорить о прямо-таки неодолимой пропасти, образ которой создается в книге.

Тем более что война шла уже третий год. А затяжные войны вообще не слишком хорошо сказываются на вооруженных силах в силу многих факторов: нарастает усталость, кадры с довоенной подготовкой выбиваются, а постоянная потребность в пополнениях вынуждает сокращать время подготовки личного состава по принципу «на фронте доучитесь», ухудшение условий жизни в тылу негативно сказывается на состоянии мобилизуемых в армию и так далее. Это в той или иной мере работает в обе стороны, и разница в тактическом уровне между противоборствующими силами постепенно сглаживается.

Автор обильно цитирует как документы, так и воспоминания с немецкой стороны, однако полноценного анализа приводимых в данных источниках сведений и утверждений не проводит. Более того, сам подбор источников наводит на мысли о тенденциозном подборе источников.

Так, при оценке взаимодействия германских наземных войск и люфтваффе приведено множество положительных примеров и отзывов, а вот провалы «орлов Геринга» явно обходятся стороной, хотя без них в Курской битве тоже не обошлось. Так, 13 июля расхваливаемые Теппелем пикировщики Ю-87 качественно «обработали» передовой КП 6-й танковой дивизии своего же вермахта, перебив немало ее офицеров со званиями вплоть до полковника. В донесении командующему Воронежским фронтом генералу армии Николаю Ватутину его заместитель генерал армии Иосиф Апанасенко с удовлетворением сообщал: «В районе Казачье — Ржавец противник атаковал сам себя 8 самолетами… Это очень хорошо!» Или можно вспомнить ситуацию, как во время операции «Кутузов» германские истребители прикрывали с воздуха проводившую рейд на Хотынец советскую 162-ю танковую бригаду, командир которой, полковник Игнатий Волынец, при появлении массы вражеских самолетов над головой, понимая невозможность отразить их атаку, подал из ракетницы немецкий опознавательный сигнал. Уловка сработала, и до сумерек бригада Волынца сопровождалась эскадрильей истребителей, причем немецких пилотов не смутило даже то, что прикрываемых обстреливает их же германская артиллерия. И это не единственные примеры, потому что в боевой обстановке различение своих и чужих далеко не всегда является простой задачей.

Соответственно, в оценке советских войск у Теппеля виден крен в другую сторону. И его позиция тоже подкреплена выдержками из документов и свидетельствами очевидцев, но от этого однобокость авторских суждений менее явной не становится, поскольку в тех же германских документах есть разные оценки тактического мастерства Красной Армии. Например, для характеристики советской пехоты в книге цитируется доклад начальника 200-го отдела комплектования и обучения экипажей штурмовых орудий подполковника Гельмута Криста с таким выводом: «Русская пехота повсеместно очень плоха… Она несет немыслимые потери, вряд ли вообще обучена, идет вперед без борьбы и почти без руководства». Но можно обратиться к документам германского же ОКХ, а именно к «Общим сведениям о принципах наступления русских» от 1 октября 1943 года. В этой справке, помимо недостатков, таких как излишне густые боевые порядки, чувствительность к огню, схематизм в действиях, отмечены и сильные стороны: «Умелое сближение разведдозоров и ударных отрядов… Бесшумное преодоление препятствий и заграждений… Отличные навыки в обнаружении и устранении мин».

В общем, даже не лишенные оснований суждения Теппеля о тактической подготовке Красной Армии и вермахта страдают от явной гипертрофии. И не последнюю роль в этом сыграло явно недостаточное знакомство с советскими документами, к которым Теппель неоднократно высказывает недоверие и даже пренебрежение. Причем за утверждением о полной ненадежности советской документации может сразу следовать заявление, что доклад заместителя начальника штаба бронетанковых и механизированных войск РККА полковника Дмитрия Заева от 19 июля 1943 содержит заслуживающие доверия данные, но на каком основании именно этому документу оказана такая избирательная честь, не сообщается.

В доказательство ненадежности советских документов Теппель критикует те из них, что очевидным образом имели прежде всего пропагандистскую функцию. Например, он уличает Сталина в явном завышении германских потерь в приказе от 24 июля 1943 года о срыве июльского наступления противника на Курский выступ. Хотя и так понятно, что такие документы, как этот сталинский приказ, пишутся не для установления истины о масштабах вражеского урона, и с тем же основанием можно было бы доказывать лживость документов Красной Армии пропагандистскими сводками Совинформбюро.

Также Теппель указывает на содержащиеся в советских документах разногласия в числовых данных и на этом основании обвиняет советское командование в постоянном занижении потерь. При этом он не утруждает себя элементарным источниковедением: изучением системы учета потерь в Красной Армии, выяснением того, какие обстоятельства могли влиять на полноту информации о потерях и своевременность ее поступления и так далее. Интересно, что в книге есть примеры нестыковок и в германской отчетности — например, разницы величин потерь бронетехники по данным ОКХ и по отчетности самих частей и соединений. Но из этого автором книги почему-то не делается далеко идущих выводов о тотальном сокрытии потерь в вермахте.

Знатоком же истинных масштабов советских военных потерь Теппель называет выпускающего редактора русского издания своей книги Бориса Соколова — того самого, что грустно прославился скандальными и тщетными попытками доказать, будто в ходе Великой Отечественной погибло аж 26 миллионов советских военнослужащих. Не будем здесь подробно вспоминать уже отмеченные подлинными специалистами своеобразные методы работы Соколова, такие как перепутывание понятий (например, потерь демографических и военно-оперативных), линейная экстраполяция частных ситуаций на длительные и сложные процессы (например, вычисление потерь Красной Армии за войну на основании донесений одной стрелковой дивизии за три дня декабря 1941 года), другие передергивания и манипуляции. Методы и выводы Соколова критически и разрушительно для его научной репутации разбирались неоднократно. И надо быть крайне ангажированным исследователем, чтобы игнорировать это.

Тем не менее Теппель называет соколовские оценки советских потерь в Курской битве (1677−2250 тыс. человек) «на удивление точными». Как он выяснил эту «удивительную точность» — непонятно.

Подчеркнем, написанное выше не означает, что с учетом потерь Красной Армии в Курской битве нет никаких проблем. Но одно дело — разбор потерь Воронежского и Степного фронтов в июле 1943 года Львом Лопуховским в работе «Прохоровка без грифа секретности», и совсем другое — скандальные и некомпетентные экстраполяции Бориса Соколова.

К началу Курской битвы принявшие в ней участие объединения Красной Армии (Западный, Брянский, Центральный, Воронежский фронты и Степной военный округ, при переводе из резерва Ставки в действующую армию ставший Степным фронтом) численно не превышали 2,8 миллиона человек. И если бы всего за 49 дней Курской битвы они понесли бы такие потери, как заявляет Соколов, то никаких подкреплений и пополнений не хватило бы для восстановления их боеспособности. В таком случае не могло бы идти речи об осеннем советском наступлении на широком фронте к Днепру и тем более создании к исходу 1943 года обширных плацдармов на правобережье Днепра. А именно такое наступление и началось после Курской битвы, причем сразу, без оперативных пауз.

Говоря об итогах Курской битвы, Теппель признает сильное падение боеспособности германских войск на Восточном фронте к концу лета 1943 года, но отрицает, что причиной этого стал провал операции «Цитадель». В подтверждение своего мнения он указывает, что германские потери, особенно безвозвратные потери бронетехники, более всего возросли уже в ходе советских наступательных операций.

И действительно, непосредственно в ударах по Курскому выступу гитлеровцы безвозвратно потеряли не так уж много танков и штурмовых орудий — около 300 из более чем 2,7 тысячи, участвовавших в «Цитадели». Но в то же время огромное количество бронетехники вышло из строя временно — если к 30 июня 1943 число боеготовых танков вермахта на Восточном фронте приближалось к 2,3 тысячи, то уже 10 июля составляло менее 1,6 тысячи, а 31 июля — менее 1,2 тысячи. И рост безвозвратных потерь германской бронетехники в операциях «Кутузов» и «Полководец Румянцев» объясняется прежде всего тем, что Красная Армия захватила массу танков и САУ, вышедших из строя в ходе операции «Цитадель», тогда как германские танковые дивизии с немногими оставшимися на ходу машинами не могли остановить советский натиск и в контрударах добивались весьма ограниченных результатов.

В конце книги Теппель переходит от темы Курской битвы к исторической политике и обвиняет Россию в стремлении держаться за мифы о Великой Отечественной войне и недоверчивом отношении к «критически настроенным» историкам. Среди таковых автор числит помимо Соколова своего соотечественника Себастьяна Штоппера, чьи тексты об оккупации и партизанском движении были признаны в России экстремистскими. При этом Теппель не упоминает, за что же были приняты такие меры — а ведь фактически господин Штоппер отрицает преступления нацистов. И такой человек удостаивается похвалы Теппеля. Одним словом, выбор Теппелем таких красноречивых фигур, как Соколов и Штоппер, составляет более чем яркий и скандальный автопортрет Теппеля.

Интересно, что если судить по списку использованной литературы в конце книги, то Теппель должен быть более-менее знаком с тем, как обстоит изучение истории Великой Отечественной войны в России. Так, в списке фигурируют работы упоминавшегося нами Льва Лопуховского, а также Валерия Замулина — человека, которого можно уверенно назвать одним из крупнейших специалистов по истории Курской битвы в мире. Вот только при прочтении книги Теппеля возникает вопрос, насколько он действительно, на самом деле ознакомился с трудами Замулина и других современных российских историков?

В общем же работа Теппеля получилась по меньшей мере спорная. Незнакомым или малознакомым с историей Курской битвы едва ли стоит читать эту книгу, потому что при отсутствии знаний, достаточных для критического взгляда на текст, у читателя легко может сложиться превратное представление о многих сторонах главного сражения лета 1943 года. Те же, кто темой давно интересуются, могут найти занятными некоторые наблюдения и выводы автора по вопросу германского планирования третьей летней кампании на Восточном фронте, но едва ли они откроют для себя что-то принципиально новое.