Зеркало для Украины. Восточные немцы вновь готовы жить в ГДР

Семьдесят пять лет назад, 7 октября 1949 года, главная советская газета — «Правда» оповестила читателей: в нашей зоне оккупации на востоке Германии товарищ Вильгельм Пик (лидер коммунистов и социал-демократов, слившихся по указанию Москвы в Социалистическую единую партию Германии) провёл сессию Немецкого народного совета. Новость могла бы пройти незамеченной — это была уже девятая по счёту сессия, — если бы не одно важное «но». Именно тогда, 7 октября, была провозглашена Германская Демократическая Республика — «первое государство рабочих и крестьян на немецкой земле», передовой бастион в холодной войне, витрина соцлагеря и «Красная Пруссия».

Надо сказать, сталинское руководство обставило провозглашение ГДР максимально демократично. Судя по репортажу «Правды», в провозглашении страны участвовали все партии советской оккупационной зоны — от либерал-демократов до ХДС. В почётном президиуме сидел бургомистр Восточного Берлина социал-демократ Фридрих Эберт — сын, полный тёзка и продолжатель дела первого президента Веймарской республики. Манифест «благословило» руководство свободных профсоюзов.

И лишь после этого геноссе Пик по-товарищески предложил Народному совету принять манифест, где провозглашается новое немецкое государство, претендующее на всю территорию послевоенной денацифицированной Германии.

Точнее, ещё одно новое немецкое государство, претендующее на ту же территорию.

«Республика, идентичная с рейхом»

Почти за полгода до этого, в мае 1949 года, заседавший в Бонне — «столице» британской зоны оккупации под контролем английских, американских и французских военных губернаторов Парламентский совет провозгласил Федеративную Республику Германия.

Принятая конституция ФРГ гласила: основной закон действует в бывших трёх союзных зонах оккупации, в Большом Берлине (то есть не только в Западном, но и в Восточном, «советском» Берлине), а также «в других частях Германии», то есть в нашей оккупационной зоне, «после присоединения» этих «частей». Позже западногерманский Конституционный суд разъяснил ещё чётче:

«Германское государство, которое после коллапса не прекратило существовать, сохраняется и после 1945 года, даже если и созданная на основании Основного закона структура временно ограничивается в своём действии на части территорий этого государства. Таким образом, Федеративная Республика Германия идентична с Германской империей».

Если перевести дословно, «идентична с Германским рейхом».

Неудивительно, что провозглашение ГДР началось с обиды. В опубликованном 8 октября 1949 года манифесте «Национального фронта демократической Германии» (правящего народного фронта под «зонтиком» СЕПГ) говорилось:

«Прошло четыре с половиной года с тех пор, как замолкли пушки. Надежды немецкого народа на сохранение своего экономического и политического единства, на демократическое, антимилитаристское преобразование Германии и на заключение мирного договора, что ему было торжественно обещано в Потсдамском соглашении, были обмануты». Вина за обман возлагалась на империалистов Запада.

А создание ими «боннского сепаратного государства» — марионеток, пляшущих под дудку верховных комиссаров из Вашингтона, Лондона и Парижа, — по словам создателей ГДР, лишь довершило раскол Германии.

Бумеранг из Брест-Литовска

В расчленении Германии, помимо событий первой холодной войны (о которых будет подробнее сказано ниже), можно усмотреть и другие, более давние причины. Например, определённое «кармическое воздаяние» для немецкого милитаризма.

Чтобы пояснить этот тезис, сделаем ещё несколько экскурсов в историю.

Создание ГДР в 1949-м закрывало последнее «окно возможностей», когда Москва могла зеркально ответить Берлину за навязанное ей тремя десятилетиями ранее признание существования на территории исторической России суверенной Украины.

Признание независимого Украинского государства произошло под германским давлением в рамках «похабного» Брестского мира 1918 года.

Уже к концу года, после революции в Германии, Брест-Литовский договор был советским правительством аннулирован, однако прецедент предоставления Киеву государственного суверенитета продолжал довлеть над отношениями Москвы с украинскими элитами.

Разгром Германии во Второй мировой войне создавал возможность нанести удар по немецкому национальному единству, подобный тому, что был нанесён по России в Бресте.

Тем более что немецкоязычное культурно-политическое пространство отнюдь не являлось монолитом.

Саксония — это Сербия. Лужицкая

К примеру, в начале 1920-х годов Веймарская республика переживала подъём рейнского сепаратизма. Да и сама Саксония до прихода нацистов к власти обладала статусом «Свободного государства» (республики) в составе Германии, со своей конституцией.

Наконец, в 1945–1946 годах в рамках движения за обособление лужицких сербов высказывались предложения по созданию на юго-востоке Саксонии славянско-немецкого государственного образования.

Поясним: лужицкие сербы, они же лужичане или сорбы, к балканским сербам имеют лишь косвенное отношение. Это родственный полякам и чехам народ, который живёт в Саксонии и представляет собой реликт славянских племён, населявших нынешний восток Германии вплоть до устья Эльбы до немецкого «натиска на восток» X–XII веков.

Сепаратистские проекты времён Второй мировой, вплоть до «сербо-лужицкой «экзотики», были не беспочвенными.

Ещё в 1943 году антигитлеровская коалиция обсуждала не только вариант «единой денацифицированной Германии», но и варианты раздробления поверженной гитлеровской империи на возрождённые исторические государства.

Причём эти предложения исходили не столько и не только от Иосифа Сталина, сколько от западных союзников.

Кто рисовал «контурные карты»

В Тегеране Франклин Рузвельт предлагал раздел на Пруссию, Северо-Запад (с центром в Ганновере), Саксонию, Баварию (вместе с Вюртембергом и Баденом), Вестфалию (вместе с Гессеном и западным берегом Рейна) и вольный город Гамбург. Схожий план выдвигал и Уинстон Черчилль с тем лишь отличием, что Южная Германия виделась ему в составе Дунайской конфедерации, вместе с Австрией и Венгрией.

Сталина же больше волновала передача части немецких земель Польше. Идею дробления Германии он воспринимал скептически.

К началу 1944 года уже советское руководство рассматривало образование на территории Германии до восьми государств, а союзники, напротив, высказывались за сохранение немецкого государственного единства.

Отныне за сохранение единой Германии ратовал тот, кто всерьёз рассчитывал установить над ней свой контроль, а на разделе настаивал тот, кто отставал в гонке за овладение Берлином.

В 1944-м союзники надеялись нанести поражение Рейху и занять его столицу в то время, когда СССР будет ещё занят восстановлением контроля над собственной территорией. Но после блистательных побед Красной армии на Правобережной Украине и в Белоруссии уже Вячеслав Молотов заявил, что на возможный раздел ранее указывалось исключительно как «возможную перспективу для нажима на Германию».

Сталин же в обращении к советскому народу 9 мая 1945 года и вовсе подчеркнул, что СССР «не собирается ни расчленять, ни уничтожать Германию». Против такого подхода энергично выступала Франция, привлечённая к обустройству послевоенной Европы.

«Бизония» на рейнских пастбищах

Париж, памятуя об опыте франко-прусской и обеих мировых войн, всячески старался блокировать воссоздание центрального германского правительства — и так оказался главным оппонентом Москвы.

Объективно это франко-советское противостояние было в интересах США и Великобритании, взявших курс на «Бизонию» — объединение своих зон оккупации и формирование фактически центральных органов власти в обход Берлина.

Пытаясь заручиться поддержкой широких слоёв немецкого общества, советское руководство вроде бы оставляло решение вопроса о будущем Германии на их усмотрение.

«Если германский народ в результате плебисцита во всей Германии выскажется за превращение Германии в федеральное государство, или в результате плебисцита в отдельных бывших немецких государствах — за отделение от Германии, то с нашей стороны, конечно, не будет возражений», — постановило Политбюро ЦК ВКП (б) в 1946 году.

Но фактически Сталиным был взят курс на усиление центральной власти в Берлине. В конце 1946 — начале 1947 годов в восточногерманских землях шёл процесс принятия однотипных конституций.

На встрече с немецкой делегацией в конце января 1947 года Сталин уточнил: СССР против возрождения федерализма в Германии, явно намекая на предпочтительность унитарного устройства.

Тем временем Вашингтону и Лондону, используя экономическую слабость Парижа и противоречия Шарля Де Голля с коммунистами, удалось склонить Францию к объединению её оккупационной зоны с «Бизонией». После чего в Бонне и был собран упомянутый выше парламентский совет «Тризонии» под присмотром англо-американо-французских военных губернаторов — и провозгласил ФРГ.

Собранный в Берлине — в пику Бонну — Народный конгресс рассматривался как центральный элемент движения за демократическое объединение Германии. В Москве всерьёз рассчитывали посредством него вызвать масштабные протесты западных немцев против сепаратного проекта США и Великобритании. Но эти надежды оказались тщетными: в западногерманских землях Народный конгресс был запрещён.

За занавесом — стена

Как уже говорилось выше, разделение Германии было предопределено логикой холодной войны.

Напомним, Черчилль уже произнёс Фултонскую речь, СССР и англо-американцы уже провели прокси-войну в Греции. Только что, в августе 1949-го, на Семипалатинском полигоне взорвали «изделие 501» — наш ответ на американскую демонстрацию атомной силы в Хиросиме и Нагасаки и последующие испытания у потенциального противника. Близилась кровавая Корейская война — ещё одно опосредованное столкновение США с СССР и «красным Китаем».

Созданием ФРГ наши экс-партнёры лишь подтвердили: «вымечтанная» в Ялте и Потсдаме единая демократическая Германия, сосредоточенная на сельском хозяйстве и мирной промышленности, оказалась химерой. Западу нужны были заводы Рура и уголь Саара, нашей стране — наследие «прусского милитаризма». Он официально осуждался в «рабоче-крестьянском государстве», но достаточно было посмотреть на Национальную народную армию ГДР, чтобы понять — традиции никуда не делись.

Через шесть лет после провозглашения ГДР, в 1955-м, «боннское государство» примут в НАТО. В этом же году будет создан Варшавский договор, в котором Национальная армия ГДР станет одной из главных неядерных сил.

К тому моменту и на западе, и на востоке станет не до игр в демократию. После Берлинского кризиса 1953 года СЕПГ во главе со сталинистом Вальтером Ульбрихтом взяла Восточную Германию в ежовые рукавицы. В 1956-м в ФРГ запретили компартию, и тогда же новая федеральная разведслужба BND во главе с бывшим генерал-майором вермахта (и, к слову, куратором Андрея Власова) Рейнхардом Геленом взяла под колпак легальную оппозицию.

Граница, которая рассекла Германию от Балтики до Тюрингского леса и одновременно прошла через центр и по «спальным районам» Берлина, сделалась непоколебимой почти на сорок лет. Сооружённая в августе 1961-го бетонно-кирпичная Берлинская стена («Антифашистский оборонительный вал», в терминологии пропаганды СЕПГ) стала лишь зримым символом железного занавеса.

Впрочем, справедливости ради, возможность повернуть назад всё же была.

Последний шанс. «Только не Берлин!»

Появление двух Германий было для СССР проигрышным вариантом.

Экономический потенциал ФРГ в момент учреждения в четыре раза превышал возможности ГДР. К тому же США могли предоставить Бонну куда более щедрые инвестиции, чем Москва Берлину. Социалистическая Германия объективно не могла выиграть соревнование с ФРГ на основе лишь социально-экономических показателей.

Это понимало хорошо советское руководство, выступая в 1952 году с двумя «нотами Сталина» по германскому вопросу. Второй документ, в частности, предлагал объединение и деоккупацию Германии при условии её нейтралитета. Однако канцлер ФРГ Конрад Аденауэр фактически отверг это предложение.

Последнее, кстати, произошло не только по геополитическим соображениям. Ещё в 1919 году, будучи обер-бургомистром Кёльна, Аденауэр ратовал за уничтожение (в административном плане) Пруссии, консолидацию и усиление роли Западной Германии.

В 1946 году в качестве лидера западногерманской ХДС он заявлял, что столицей будущей Германии «ни в коем случае не должен быть Берлин». Первый канцлер ФРГ являлся решительным сторонником прозападной Германии, и попадание исторической Пруссии в Советскую зону оккупации объективно способствовало реализации его политической программы.

В любом случае самым серьёзным предохранителем от поглощения более экономически слабой ГДР Западной Германией являлась поддержка со стороны Советского Союза. И как только такая поддержка ослабла, вопрос существования «двух Германий» решился сам собой.

«Молдавская» альтернатива и реальная «остальгия»

Вероятно, более долговечные механизмы влияния Москвы на дела в немецких землях создавало возрождение независимых Саксонии, Мекленбурга, а может быть, и Пруссии, культивирование в них соответствующих идентичностей.

В конце концов противопоставленная Румынии суверенная Молдавская республика (возникшая в том же десятилетии, что и ГДР) сохранилась и по сегодняшний день. И даже длительное политическое господство прорумынских сил в Кишинёве пока не смогло сломить молдавского самосознания большинства жителей этой маленькой страны.

«Молдавское» будущее для ГДР — это, конечно, сценарий из жанра альтернативной истории. Присоединение Восточной Германии к Западной при содействии (а точнее, при бездействии) Михаила Горбачёва — это исторический факт. Расширившаяся на восток ФРГ интегрирована во все атлантические структуры и при этом лишена политической субъектности — в частности, была обязана разорвать связи с Россией в ущерб условным «Круппу и Тиссену» и поддерживать киевский режим до последнего евроцента налогоплательщиков. Но в такой единой Германии сохраняется внутренний раскол.

Показателем того, что весси, то есть западные немцы, и осси, то есть жители бывшей ГДР, так и не слились окончательно, стали недавние земельные выборы. На которых, как сокрушался Bild, именно «бывшие оккупированные Россией» земли проголосовали за «прокремлёвские, антиевропейские» партии. То есть за правую «Альтернативу для Германии» и за отдалённую наследницу товарища Эриха Хонеккера — «красную» Сару Вагенкнехт.

Респектабельная журналистка Генриетта де Мезьер (дочь последнего премьера ГДР Лотара де Мезьера — либерала, ответственного за демонтаж Восточной Германии и одновременно разоблачённого агента «Штази») 7 октября писала на портале ZDF о явлении, которое называют «остальгией»:

«Эта страна была домом для многих из нас. И несмотря на все противоречия, оно есть и остается местом детства, привычной обстановки, первого поцелуя — возможно, еще и местом бунта против родителей и краха многих мечтаний». Долгое время лучшим комплиментом, который «весси» мог сделать немцу из экс-ГДР был: «О, вы с востока? А по вам и не скажешь», — пишет Генриетта де Мезьер.

Но если для первого посткоммунистического поколения восточных немцев ГДР была «местом позора», то сейчас дело обстоит иначе.

«Дети ГДР после воссоединения знают о разделенной республике только по рассказам. У них самих нет воспоминаний о социализме. Тем не менее они чувствуют себя восточными немцами, — пишет дочь последнего правителя ГДР. — Многие восточные немцы теперь кажутся более уверенными в себе. В федеральных землях Восточной Германии растет отождествление с ГДР — страной, которую многие никогда не видели.