Как «эффективный менеджмент» убивает экономику

***

Д. Мюллер. Тирания показателей: Как одержимость цифрами угрожает образованию, здравоохранению, бизнесу и власти. М: Альпина, 2019

Постперестроечная Россия стала местом разрушительного эксперимента: веры, что рынок и конкуренция могут «сделать эффективной» любую сферу жизни — от промышленности до инфраструктуры и социалки. Несмотря на видимое укрепление государства в 2000-е и даже заигрывания с солидаризмом, мышление и методы правящего класса принципиально не изменились. «Эффективные менеджеры», «оптимизация» и «передовой западный опыт» остаются притчей во языцех.

Можно предположить, что проблема в фанатизме новообращённых, грубо воплощающих не самые свежие иностранные идеи (кризис 2008 года показал, насколько важна политическая и материальная поддержка сильного государства даже для своевольного финансового сектора). К сожалению, рыночная менеджерская культура действительно укоренилась на Западе, хотя с момента своего появления и подвергалась уничтожающей критике. Антрополог Дэвид Грэбер в «Бредовой работе» связывал «революцию менеджеров» с трансформацией капитализма в систему перераспределения (а не производства) и с необходимостью занять освободившиеся из-за развития технологий руки. Однако речь идёт не о простом «балласте», сходящем с ума от безделья начальстве; мы находимся в плену неверного представления об управлении и человеческой мотивации.

Эту сторону проблемы рассматривает историк экономики из США Джерри Мюллер в книге «Тирания показателей: Как одержимость цифрами угрожает образованию, здравоохранению, бизнесу и власти». Хотя автор считает капитализм оптимальной общественно-экономической системой, он выступает против прямого переноса рыночных категорий на все сферы жизни, приводящего к описанному Грэбером бесчеловечному абсурду. По мнению Мюллера, капитализм не уходит вразнос благодаря противовесу в виде нерыночных и не ориентированных на извлечение прибыли институтов. Но именно они сегодня находятся под угрозой.

В книге корень проблемы видится в появлении в 1950-е годы на Западе школ бизнеса, работающих по методике Роберта Макнамары — бухгалтера, ставшего министром обороны США (во времена войны во Вьетнаме) и президентом Всемирного банка. Если раньше предполагалось, что управленец должен хорошо знать специфику отрасли, в которой работал, то Макнамара предложил универсальный подход к «менеджменту», основанный на выделении и максимизации количественных показателей. В каком-то смысле это стало продолжением идей Фредерика Тейлора, разбивавшего труд рабочих на простейшие операции и контролировавшего скорость выполнения каждой из них. Отныне менеджеры, вооружённые «строгой» математической и научной теорией, могли свободно менять фирмы и отрасли, не особо вникая в детали, и пытаться сделать любой трудовой процесс «эффективным».

Карьера Макнамары также показательна. Менеджеры, ранее сокращавшие издержки и повышавшие доходы бизнеса, стали занимать государственные должности и реформировать социалку. Например, вводя контроль за процентом успешно окончивших вузы, долей успешных операций у хирургов, скоростью чтения в школах. Или же количественной стороной войн: числом вылетов, сброшенных снарядов (чем больше — тем «эффективней»!) и потерь врага.

Мюллер указывает, что популярность ясных количественных показателей была связана с повсеместной потерей доверия в капиталистических обществах. Вместо того, чтобы верить на слово политикам, капиталистам — либо работникам и учителям, — люди доверились «сухим цифрам». Поскольку столь грубые методы управления часто ухудшали ситуацию в целом (при росте конкретного показателя), доверие падало ещё ниже, а контроль становился масштабнее и жёстче. Если показатели не работают — значит, нужно больше показателей! Организации попали в порочный круг. Впрочем, автор не объясняет, чем было вызвано всеобщее недоверие в первую очередь. И, соответственно, не было ли это противоречие проблемой и старой, якобы «оптимальной» капиталистической системы? В конце концов, тейлоризм возник уже в конце XIX века (хотя и был заторможен протестом квалифицированных рабочих).

В пользу количественного учёта и контроля сыграло и то, что в первый момент он действительно выявлял «шокирующие» крайние случаи. Наказание особо плохо работающих или вопиюще коррумпированных людей давало одномоментное улучшение. Проблемы начинались, когда менеджеризм пытался «оптимизировать» оставшихся сотрудников, работающих более или менее хорошо. На примерах из разных сфер, от школы до финансов, Мюллер показывает, что долгие попытки «выжать соки» из нормальных работников давали либо нулевой, либо негативный эффект. Поскольку от увеличения показателей (особенно в случае сравнения со «средней» величиной) зависели премии и штрафы, люди и целые организации ввязывались в разрушительную гонку, мухлюя и жертвуя всем, что не входило в целевую величину. В первую очередь — взаимопомощью.

Подходящие к управлению формально, менеджеры просто не понимали весь спектр задач и все виды полезной деятельности, которые выполнял работник. Материальные поощрения и боязнь наказания за любой шаг в сторону, более-менее работавшие у Тейлора с низкоквалифицированным монотонным трудом, убивали мотивацию и инициативу в любой минимально социально значимой деятельности. Далеко не все аспекты реального человеческого взаимодействия и труда можно выразить количественно. Далеко не всегда скачки цифр вообще зависят от усердия работника: если на обучение в вузе влияет жизненная ситуация учащегося (есть ли у него деньги, поддерживают ли его родственники, насколько активно с ним в детстве занимались родители), то странно пытаться подгонять учителя. Так, пытаясь повысить процент успешно окончивших обучение, институты США стали отказывать в поступлении детям из бедных и проблемных семей. Когда количество принятых студентов также стало целевым показателем, противоречащие друг другу требования просто вошли в клинч и разрешались спекуляциями (вроде перевода учеников на определённом году обучения или игр с «заочным» статусом).

Мюллер отмечает, что сам контроль, пытающийся залатать все дыры и учесть все факторы, быстро становится слишком затратным занятием. Работники начинают больше заниматься отчётами и статистикой; организации нанимают плеяды контролёров, аналитиков, менеджеров среднего звена и т. п. Бредовая работа, описанная Грэбером, поедает все результаты реального труда. В крайнем случае, заполнение отчётности и становится реальной работой: в конце концов, имеет смысл только то, что можно зафиксировать и подсчитать. Управленцы же оказываются неспособны оценить, насколько хорошо в действительности идут дела организации, потому что ничего не понимают в предметной области и ориентируются на формальные показатели. К тому же гонка за показателями слишком большое значение придаёт краткосрочным целям (увеличение затрат сейчас ради прорыва в будущем считается «неэффективным»; сами менеджеры стараются быстро снять сливки с краткого расточительного роста и уйти в следующую фирму) и наказывает за творчество — по определению не учитываемое в стандартных показателях.

Однако в книге разбираются и успешные примеры внедрения количественных показателей. Суть в том, чтобы формальные методы менеджмента не заменяли и не притесняли специалистов, а становились ещё одним инструментом в их руках. Важно понимать, что именно и ради чего ты считаешь; а также правильно интерпретировать результат с учётом контекста и практических знаний. Всегда ли большее количество боевых вылетов означает, что наша сторона побеждает? Правильно ли наши эффективные менеджеры решают, что именно составляет ценность в образовании и к увеличению чего нужно стремиться?

Показатели могут использоваться специалистами для диагностики — но как только от данной величины или результатов теста начинают зависеть премии и наказания, их информативность исчезает. Тестирование может дать какое-то представление об уровне школьников. Но если от него зависит будущее учеников — весь образовательный процесс превращается из развития интеллекта и любопытства в «натаскивание» на типовые задачи. Неудивительно, если талантливый и уважающий себя учитель пойдёт заниматься с детьми в частной школе.

Наиболее проблематична часть книги, посвящённая культуре открытости. Действительно, простая публикация государством массива неструктурированных данных мало поможет народному контролю. Показательно, что международный проект «Открытое правительство» Бет Новек, много писавшей про представление данных и организацию совместной работы, в итоге превратился именно в такое формальное раскрытие каких-то бессвязных цифр. Однако Мюллер идёт дальше и утверждает, что в политике должна всегда сохраняться некоторая сфера секретности, позволяющая профессионалам торговаться и находить компромиссы. Хотя конкретные группы интересов увидят в таком поведении «предательство», на деле оно позволяет политикам улаживать конфликты и достигать «равновесия». Если избиратели будут контролировать каждое слово своего представителя (хотя при чём тут количественные показатели и менеджеризм?), то торги станут невозможны. То же — с международными условностями, когда все государства шпионят друг за другом, но официально стараются этого не замечать.

Мюллер явно исходит из особого либерального понимания демократии (в духе Сеймура Липсета), как поиска равновесия между немногими капиталистами и многими эксплуатируемыми. Чтобы не допустить установления социализма под давлением большинства, нужны «мудрые» политики, выступающие от лица народа и «смягчающие» их требования — во имя общего блага, то есть сохранения капитализма. За этим, конечно, кроется вера в достойную образованную элиту и не понимающую своего счастья неразумную чернь. Проблема в том, что политики не являются платоновскими философами, а компромиссы не снимают противоречий капитализма и не устраняют их динамику. Мюллер корит Сноудена за то, что тот разрушил «личную тайну», рассказал слишком много и поставил под удар национальные интересы США, которые всё равно никуда не денутся. Однако, посягнув на «личную тайну» власть имущих, Сноуден раскрыл нападение на «личную тайну» рядовых граждан! Иными словами, охраняемая Мюллером политическая тайна стремится уничтожить любую тайну, кроме себя. В этом смысле национальные интересы США были необходимой жертвой ради сохранения общей свободы и демократии. Динамический баланс тайн, пытающихся раскрыть друг друга, был восстановлен.

Этот момент важен, поскольку книга в целом наталкивает на неприятные для капитализма (и Мюллера как его защитника) мысли. Если абстрактные рыночные методы управления не работают и решения должны приниматься специалистами — не означает ли это смещение власти от руководства к рядовому работнику? Может ли владелец акций, директор и даже менеджер среднего звена лучше понимать предметную область и обладать большим «практическим» знанием, чем находящийся внизу иерархии трудящийся? В этом контексте рассуждения про вред открытости для работы политической элиты кажутся неуместными. Почему менеджеры, оторванные от жизни управляемой ими организации — это проблема, а профессиональные политики (во многом — те же менеджеры!), оторванные от представляемой ими группы интересов — нет?

Читайте также: Перестать бессмысленно работать и начать жить: почему капитализм исчерпан?

То, что «ошибочная» и «неэффективная» структура управления утвердилась в якобы «оптимальном» капитализме, означает, что менеджеризм несёт в себе какой-то иной смысл, имеет какую-то особую ценность для власть имущих. Этот момент лучше отражён у Грэбера, чем у Мюллера. Автор и старается не замечать политического смысла менеджеризма, но в чём-то это делает критику убедительней. Как предполагал Жижек, иногда лучший способ бороться с капиталистическими условностями — это воспринимать их всерьёз. Менеджеры исходят из неэффективности рабочих; похоже, всё с точностью до наоборот. Не пора ли пересмотреть отношения власти на предприятиях и в социалке в пользу низов — ради «эффективности»?