Личный архив Астаховой
Лариса Астахова

23 ноября 2015 года Московский городской суд запретил церковь саентологии г.Москвы. Череда судебных процессов была закончена достаточно жёстким вердиктом: «Иск Министерства юстиции о ликвидации удовлетворить, удалить сведения о Саентологической церкви Москвы из единого реестра юридических лиц, обязать ответчика в течение шести месяцев создать комиссию по ликвидации».

Читайте также: Московский городской суд запретил Саентологическую церковь

Вердикт стал возможен в том числе благодаря заключению религиоведческой экспертизы, на которое опирался судья. Это первый громкий подобный прецедент в стране. Учитывая ситуацию в мире, когда уже в названии группировок и государств звучат религиозные термины, достаточно востребованными могут оказаться специалисты, обладающие особыми познаниями в области религии. ИА REGNUM публикует интервью с автором религиоведческой экспертизы, «закрывшей» церковь саентологии, доктором философских наук, заведующей кафедрой религиоведения Казанского федерального университета Ларисой Астаховой.

ИА REGNUM: Лариса Сергеевна, прежде всего вас, наверное, необходимо поздравить с окончанием этого процесса?

Спасибо, хотя я бы не сказала, что имею к процессу столь непосредственное отношение на протяжении всего срока этих тяжб. Определением Измайловского районного суда меня привлекли в декабре 2014 года как эксперта Казанского межрегионального центра экспертиз, поскольку я являлась основным их экспертом по новым религиозным движениям. Суд, основываясь на составленном мною заключении религиоведческой экспертизы, вынес свое решение еще летом. Поэтому вряд ли можно назвать решение Московского городского суда основанным на моем заключении. Это было решение судьи, основанное на схожих заключениях, и в первую очередь, Министерства юстиции РФ, а также решениях другого суда.

ИА REGNUM: И все-таки, если говорить о решении Измайловского суда г. Москвы, это первый случай, когда решение выносится на основании религиоведческой экспертизы?

Чаще всего религиоведы выступают в составе комиссии, и исследования проводят комплексно: лингвисты, психологи и религиоведы. Это обусловлено спецификой законодательства РФ по вопросам экстремизма. Я уже проводила несколько религиоведческих экспертиз для различных регионов, вне комплексного исследования, но не столь масштабных, и этот случай, действительно, представляет собой прецедент, хотя бы в силу резонансности процесса. Впрочем, у нас в стране нет прецедентного права.

ИА REGNUM: Сразу после судебного решения о закрытии саентологической церкви со страниц ангажированных медиапроектов на вас посыпались самые разнообразные обвинения и даже угрозы за осуществленную работу, в стиле фильма «Наваждение», о котором мы уже писали. Что вы могли бы сказать об этом?

Судя по всему, «эксперты», публикующие сегодня свои комментарии на мою экспертизу, таким образом решили поддержать проигравшую сторону, поскольку комментарии появились не сразу после поступления экспертизы в Измайловский районный суд, но после решения Московского городского суда, где церковь саентологии проиграла процесс.

Можно, конечно, ответить на вопросы, изложенные в статьях, если бы эти вопросы были сформулированы, а дискуссия велась бы на научной почве. Однако встретившиеся мне комментарии содержат лишь ряд суждений, без цитат или доказательств, либо, что хуже, с фальсификацией отдельных доказательств. Многие, размещающие у себя подобные комментарии, как выясняется, экспертизу вообще не читали. Для меня эта дискуссия — лишь доказательство разобщенности научного религиоведческого сообщества, когда желание свободомыслия превращается в навязчивую идею антиклерикализма, пусть даже путем потери научных ориентиров. С другой стороны, сегодня мы практически поименно знаем тех, кто считает, что в такой борьбе все средства хороши. Представьте теперь, что в суде по вопросу религиозного терроризма интересы обвиняемых будут представлять такие поборники нетрадиционных ценностей любыми путями — хотели бы Вы жить в таком мире?

ИА REGNUM: В этой ситуации изыскивается любой аргумент, и чем более «медийным» и «громким» он будет, тем он чаще используется. Самые популярные мотивы обвинения, что экспертиза носит заказной характер, то есть написана под давлением, и что супруг ваш — священник РПЦ.

Это как раз вопрос о традиционности вероисповедания как свидетельстве виновности в глазах отдельных экспертов. Я никогда не скрывала, что мой муж о. Кирилл Бухараев — иерей Русской православной церкви, хотя могла бы потребовать доказательств (по паспорту Ярослав Бухараев). Он стал священником значительно позже того, как я стала религиоведом, и до сих пор мне это не мешало, наоборот — помогало глубже понять как внешнюю сторону жизни религиозных организаций, так и различные девиации. Однако я в этом вопросе доверяю нашему законодательству. Вера каждого — это его личная свобода, охраняемая законом, также как и невмешательство в личную жизнь. Это, во-первых. Во-вторых, к сожалению, история знает множество случаев, когда матушки не живут с батюшками, не участвуют в жизни церкви, работают в своих сферах. То есть необходимо доказать, как, когда, сколько раз и насколько сильно мой муж имел возможность оказывать на меня давление при написании экспертизы, а также как, когда и в каких формах давление на него оказывалось со стороны РПЦ. Так надо же быть последовательными в обвинениях. В-третьих, супруг также является кандидатом наук, экспертом-религиоведом Казанского межрегионального центра экспертиз по проблемам христианства. То есть он, как и я, прекрасно осведомлен о понятии «методологическая нейтральность».

Но даже если отринуть все эти внутренние отношения, существует большая разница в моем религиозном статусе — и статусе профессиональном. Профессионалу некорректно задавать вопрос о вероисповедании. Мой профессионализм признал суд, закреплен фактом кандидатской и докторской диссертации, в защите которой, кстати, участвовали мои нынешние оппоненты — то есть они «передумали» считать меня профессионалом? Логика, предложенная моими оппонентами, подразумевает, что президент России Владимир Путин должен оставить свой пост, так как он по самоидентификации — православный, следовательно, не сможет профессионально выполнять свои обязанности, будет ангажированным. Его же иногда видят в церкви…

То же самое я могу сказать о факте «заказанности», давления со стороны силовых структур. Это такая психологическая лазейка: признайся, и мы простим тебе эту погрешность, ты просто не смогла отказать более сильным. Увы, когда эксперта обвиняют в подобном факте, требуются весьма серьезные доказательства. Я отрицаю факт какого-то ни было давления со стороны противников саентологии, и доказательств у моих обвинителей нет. У меня же есть отдельные доказательства ангажированности ряда выступающих в качестве моих оппонентов экспертов. Эти материалы содержатся в текстах экспертиз, написанных ими по обсуждаемому делу: искажения фактов, подтасовка определений под задачи исследования, а также ряд примеров непрофессионального ведения сбора данных. Однако я хотела бы вынести обсуждение подобных случаев в рамки научной дискуссии на соответствующих уместных ресурсах: думаю, читателям ИА REGNUM это не будет столь интересно.

ИА REGNUM: Можно ли сказать, что это суд над верой, как церковь саентологии назвала фильм о судебном процессе над собой?

В саентологии вообще не очень поддерживается использование термина «вера», но это из области профессионального… И хочу особо подчеркнуть: суд не запрашивал моего мнения о том, является ли саентология религией. Вопросы касались моей специализации — вопросов соотношения религиозного и социального в практиках саентологической церкви Москвы, а также отдельных позиций заключения Минюста, в границах моей компетентности. И никаких суждений о том, что саентология «атеистическая», «деструктивная» и так далее в тексте экспертизы не содержится, и в допросе эксперта не звучало. Мне писали в комментариях в социальных сетях, например, что я должна была корректировать текст экспертизы с учетом того, что их могут закрыть. То есть не упоминать те факты, которые могут повредить церкви, так как это уменьшит число религиозных организаций в стране и снизит градус толерантности.

Я не считаю это профессиональным — замалчивание, это практически подтасовка фактов. Все религии должны быть равны перед законом. Сейчас церковь саентологии г. Москвы закрыли. Однако это не означает, что запретили саентологию в России — нет! Если использовать столь любимое сравнение с христианской церковью, христиане жили достаточно долго в условиях не то что запрета — вероисповедание каралось смертью! Сегодня никаких санкций за практикование саентологии в России не накладывается. С этой точки зрения, никакого суда над верой и не было — нет смысла переводить тему в это русло. Был суд по вопросу нарушения закона религиозной организацией. Теперь, как мне кажется, организация должна исправлять нарушения, заниматься своими верующими. А эксперты-религиоведы — анализировать религиозную жизнь других религиозных организаций, пытаясь единым профессиональным сообществом выработать единые методики и общепризнанный профессиональный словарь для проведения процедуры религиоведческой экспертизы, что значительно снизит процент фальсификаций и некачественных экспертиз. И «заказанные мечты» о легкой жизни религиозных организаций, допускающих нарушения законодательства, так и останутся мечтами.

Справка ИА REGNUM:

Астахова Лариса Сергеевна, кандидат социологических наук, доктор философских наук, специализируется на проблемах религиозных практик, соотношении религиозного и социального, нетипичных формах трансформации религий. С 2013 года — заведующая кафедрой религиоведения Казанского федерального университета (КФУ). С того же года на кафедре открылась единственная в России магистерская программа по специальности «Юридическое религиоведение». Всего при кафедре религиоведения КФУ осуществляют свою подготовку три бакалаврских профиля (религиоведения, христианской теологии и теологии ислама) и пять магистерских. В 2015 году кафедра начала осуществлять набор аспирантов и открыла диссертационный совет.