Культ еды: почему мы всё время о ней говорим

Интернет беспрестанно ест. Идут военные действия, переделывается карта мира — интернет ест. Мы по-прежнему смертны, смысл жизни не нашли — интернет ест. Мы все рано или поздно умрем — интернет будет есть.

Самые популярные блоги, набирающие десятки тысяч просмотров, а если повезет, и сотни, — это самодельные программы фудблогеров и ресторанных критиков. «Самые невкусные рестораны». «Самые вкусные рестораны». «Что можно съесть в ночной Москве». «Обзор самых дешевых тортов». «Как приготовить тюрю».

Это просто какие-то старосветские помещики Николая Васильевича Гоголя на новый лад:

— Чего бы такого поесть мне, Пульхерия Ивановна?

— Чего же бы такого? — говорила Пульхерия Ивановна, — разве я пойду скажу, чтобы вам принесли вареников с ягодами, которых приказала я нарочно для вас оставить?

— И то добре, — отвечал Афанасий Иванович.

— Или, может быть, вы съели бы киселику?

— И то хорошо, — отвечал Афанасий Иванович. После чего все это было приносимо и съедаемо».

Или из того же Гоголя, но уже из «Мертвых душ». Манилов и его жена. Помните?

«Несмотря на то, что минуло более восьми лет их супружеству, из них все еще каждый приносил другому или кусочек яблочка, или конфетку, или орешек и говорил трогательно-нежным голосом, выражавшим совершенную любовь: «Разинь, душенька, свой ротик, я тебе положу этот кусочек». Само собою разумеется, что ротик раскрывался при этом случае очень грациозно».

Кстати, тут любопытно, что из-за всего этого облака уменьшительно-ласкательных суффиксов упомянутая еда как бы лишается питательных признаков, становится эфемерной, призрачной, ненастоящей. Не поэтому ли Чичиков почти ничего не ест в этот раз?

Может, ему от всего этого уменьшительно-ласкательного кажется, что и есть это всё нельзя? Ну не едим же мы мультяшных котят или настоящих, но изящных бабочек и стрекоз.

… У меня есть ненаучное объяснение этому засилью еды в нашей, в том числе современной, культуре. Может, дело в том, что мы теперь живем в новую эру? Где еда заменила любое искусство и, собственно, самим этим искусством и стала.

Не полотна Ротко, а двуцветные торты, сделанные на заказ.

Не «Черный квадрат» Малевича, а сгоревший противень у какой-нибудь незадачливой домашней хозяйки, которая тем не менее все равно выкладывает свою неудачу в Сеть.

Не художник Иван Иванович Шишкин, а шоколадные конфеты «Утро в сосновом лесу».

Когда-то одна умная женщина сказала: «Достаточно заменить слова «еда» и «гастрономия» на «современное искусство», и мы получим тот же смысловой контекст».

Но тем не менее, как же это всё с нами произошло? Откуда в нас эта неутолимая высокая тоска по еде? Может, из тех опасных первобытных, запутанных, как кустарники в древней саванне, давно ушедших времен?

Существует такая вполне оригинальная идея, что семь миллионов лет назад наши прапредки встали на задние лапы не только потому, что так было удобней выглядывать добычу и хищников из высокой травы, не потому что на двух ногах было легче преследовать в саванне раненое животное, дожидаясь, когда оно выбьется из сил.

А потому, что надо было высвободить верхние конечности, чтобы самцы смогли приносить выбирающим их самкам больше плодов и другие дары любовного соблазнения.

«Вот он принес мне много кокосов и бананов, а еще и доисторического зайца», — примерно так думала доисторическая самка, будущий прообраз хомосапиенса женского рода, семь миллионов лет тому назад на своем еще не оформившемся растительном языке. И выбирала именно того, кто всё это съестное пиршество ей принес.

Вот самцы на задние лапы (лапки) один за другим и вставали.

И теперь — несмотря на все бури, все подвиги других людей, все трагедии, все радости и победы — мы говорим и говорим о еде и никак не можем наговориться.

И откушиваем сперва утром черный или со сливками кофе, а потом раздумываем: а чем бы его закусить? Творожком? Крендельком? Или, может, пирожками с маком?

А еще через три часа уже можно поесть поосновательней: какое-нибудь фо бо или пиццу с сушеными рыбками.

И стоят на столах много коробок из магазина с плотно закрытыми крышками, чтобы, не дай бог, не выдохлось их содержимое.

А еще через два часа подумаем вновь: а чего б нам такого еще съесть?

И душа Пульхерия Ивановна подскажет нам: «А может, вареников с ягодами? Или кисельку?»

«И то хорошо», — обрадуемся мы. И нам принесут и вареников, И кисельку. И настоечку на черноплодке. И пирожков, тех, тончайших, слоеных, с мясом. Нежных, как наши самые запретные сны. Вкусных, как наши несбывшиеся надежды.

Глядишь, так и жизнь пройдет.