Приднестровье: 30 лет без потрясений из-за безусловной ориентации на Россию

Приднестровской Молдавской Республике — 30 лет. По историческим меркам это уже достаточно солидный срок для жизни государства, и повторять сейчас избитую фразу о том, что «республика состоялась», довольно банально. Она состоялась по меньшей мере 20 лет назад, когда оформилась политико-экономическая система, развивающаяся без потрясений по сей день, а в социальном плане Приднестровье как государство состоялось еще раньше. На фоне своих соседей Приднестровье остается небольшим, но крепким островком стабильности — никаких «цветных революций» здесь не было и не предвидится. И это при том, что ни в экономическом, ни в политическом смысле Приднестровье вовсе не является осколком Советского Союз: от коммунистической идеологии здесь отказались еще до распада СССР; в 90-е и 2000-е здесь шли те же процессы приватизации и накопления капиталов, как и в других постсоветских республиках. Так почему маленькому непризнанному государству удается сохранять стабильность, в то время как соседей сотрясает перманентный внутриполитический кризис?

Идеология интернационализма.

Задолго до распада Советского Союза в национальных республиках проводилась политика «коренизации» партийного аппарата, развития и поддержки национальных культур, взращивания национальной интеллигенции. Эти, в общем-то, благотворные процессы обернулись возникновением националистических представлений среди республиканских элит. И именно национализм стал миной, подорвавшей советскую государственность.

В постсоветских государствах национализм получил возможность для роста и самореализации, причем он целенаправленно поддерживался со стороны Запада. Идеология интернационализма считалась опасным советским анахронизмом и подавлялась в суверенных государствах. Эту идеологию называли проявлением сил реваншизма и великорусского шовинизма. Прошло 30 лет развития постсоветских государств по националистическому пути, и какие мы видим результаты — Грузия, Украина, Молдавия, и отчасти даже Белоруссия. Главный результат — failed state — неудавшаяся государственность.

Национальное государство — это феномен конца XVIII века, его расцвет наступил в Европе в XIX веке, когда жителям маленьких удельных княжеств, говорящим на одном языке, удалось консолидировать собственные силы для преодоления феодальной раздробленности и стать нациями. Тогда это было прогрессивным явлением. Но сегодня мы живем в другом мире, в эпоху глобализации объединяться необходимо не в рамках более или менее крупного государства, а в рамках континентальных межгосударственных объединений.

Какие примеры успешных международных игроков мы можем наблюдать сейчас? Это либо мощные объединения типа Евросоюза, либо крупные многонациональные страны — США, Россия, Китай, Индия, Бразилия. Маленькие страны, в том числе и непризнанные, успешны, если становятся частью большой экономики — Сингапур, Люксембург, Тайвань.

Можно утверждать, что в современном мире национализм и успех — понятия несовместимые. Политическая повестка полуторавековой давности, навязанная постсоветским республикам, означает гарантированную экономическую отсталость и тотальную зависимость от внешних финансово-экономических центров. И, как мы можем наблюдать на практике, внешние игроки заинтересованы в сохранении этой политической архаики. Во всяком случае, в странах СНГ именно националисты получают системную поддержку со стороны Вашингтона, Брюсселя, Варшавы и Бухареста.

К сожалению, в постсоветских государствах только сейчас подходят к пониманию этого. Воронин, Янукович и даже Лукашенко в той или иной степени поддерживали националистическую политику, заигрывали с национализмом, пытались его оседлать и получили известные результаты.

Надо сделать оговорку, что политика, проводимая вышеназванными лидерами, не была продиктована их собственной волей, а представляла собой равнодействующую различных сил: системное давление со стороны Запада и позиция собственных элит, взращенных Западом; настроения электората; и отсутствие т.н. имперской политики со стороны России, а точнее, слабость в продвижении своих национальных интересов и в защите интересов своих соотечественников. В итоге появилась странная схема политического процесса: политикам, чтобы прийти к власти, необходимо было ориентироваться на настроения собственного населения, а оно в подавляющем большинстве было за интеграцию с Россией (подчеркнем, не против суверенитета своих стран, а за совместное с Россией развитие). Но, получив власть, эти политики сталкивались с жесткой реальностью — поддержка со стороны России не всегда компенсировала давление со стороны Запада, а зачастую даже не давление, а грубый шантаж. Политики должны были либо уступать этому шантажу, либо вступать в конфронтацию с Западом. Примеры западного диктата в Молдавии и Украине стали уже хрестоматийными. Как правило, лидеры предпочитали не вступать в конфронтацию. Однако череда «цветных революций» показала, что политика компромиссов — это не то, чего добиваются на Западе. Им нужны абсолютные марионетки во власти для того, чтобы превратить соседние с Россией государства в инструмент ее сдерживания.

Недавние события в Белоруссии должны стать важным уроком для всех постсоветских государств. Не секрет, что в Минске в свое время особенно серьезно отнеслись к событиям украинского майдана. Но, как оказалось, выводы были сделаны ошибочные. Лукашенко, долгое время бывший локомотивом интеграционных процессов на постсоветском пространстве, решил, что национализм, как угрожающее ему явление, необходимо приручить, поставить на службу государству. Он хотел быть «батькой» не только для 80% пророссийски настроенных белорусов, но и для 10−12% пропольски и пролитвински настроенных националистов.

Интеграция с Россией была политической программой Лукашенко, которую он своим избирателям обещал и за 25 лет не выполнил. Но когда на невыполненные обещания наложился груз социально-экономических проблем и просто усталость населения от его фигуры, поддержка в обществе была им утрачена. Точно такую же политику с поправкой на место и время проводили Воронин и Янукович. Но Лукашенко — гибкий политик, ему удалось в значительной степени вернуть себе доверие народа после того, как он прекратил антироссийскую риторику и обратился за помощью к Путину. И если по итогам конституционной реформы Белоруссия откажется от принципа национализма в построении своей государственности и при этом продемонстрирует устойчивость политической системы и социально-экономический рост, это может стать примером для других государств, которые болезненно рассматривают вопрос интеграции с Россией, считая его ограничением собственного суверенитета.

Приднестровье, как известно, намеренно сохранило идеологию интернационализма и при этом уже три десятилетия демонстрирует завидную для соседних государств внутриполитическую устойчивость. Несмотря на то, что электоральные процессы в республике в последние десять лет проходили достаточно напряженно, — особенно запомнились президентские выборы 2011 и 2016 гг. — ни разу в Приднестровье не возникало угрозы возникновения гражданского конфликта. Возможно, это было обусловлено тем, что ни один из политических конкурентов не мог даже допустить мысли об использовании национальной карты в предвыборной борьбе.

Военное присутствие России

Интернационализм не единственный фактор внутренней устойчивости Приднестровья. Отсутствие реальных угроз внешнего военного воздействия, которое обеспечивается нахождением российских миротворцев на Днестре, позволяет приднестровским лидерам достаточно спокойно относиться к давлению со стороны западных посольств. Озабоченность западных дипломатов недостаточным развитием парламентаризма, сетования на слабость политических партий, указания на отсутствие конкурентоспособной оппозиции и в целом на не вполне последовательную работу по внедрению признаков современной демократии мало на что влияют, когда они не подкреплены угрозами внешнего вмешательства.

К счастью, представить себе силовую операцию в Приднестровье по насаждению «демократии» невозможно, пока на Днестре находятся российские солдаты.

Основой политики Запада, проводимой на пространстве от Балтики до Черного моря, является поддержанная США «Инициатива трех морей», оператором которой выступает Польша. Она предполагает создание из Украины, Белоруссии, Румынии, Молдавии и прибалтийских стран мощного антироссийского плацдарма. Майдан на Украине должен был стать крупнейшим успехом в построении этого плацдарма. Но Крым и Донбасс, не без участия «вежливых людей», минимизировали опасности для России. Белоруссия должна была стать вторым этапом. Но там мы пока наблюдаем провал. Причем именно участие Белоруссии в ОДКБ позволило снять угрозу внешнего военного вмешательства.

А какая роль отводится Молдавии? Положение и территория РМ не могут особо влиять на расстановку сил в Большой игре, отчасти поэтому на Западе не препятствуют реализации амбиций Румынии на этом направлении. Но с наличием российских военных на Днестре Румыния справиться не способна.

В качестве фактора региональной политики Приднестровье было замечено Западом в начале 2000-х годов, когда произошел срыв в графике вывоза российских вооружений из региона. И приднестровские власти, и общественность Приднестровья выступили резко против ликвидации складов с вооружениями, которые охранялись российскими военными. Тирасполь обусловил процесс вывоза боеприпасов прогрессом в урегулировании. Тогда американцы впервые заинтересовались проблематикой урегулирования молдо-приднестровских отношений и предложили федеративную модель разрешения конфликта. Через год с небольшим американская дипломатия оказала давление на молдавского президента, чтобы тот сорвал подписание документа, предусматривавшего создание федеративного государства. Главная причина — сохранение российского военного присутствия.

Как известно, конфликт все еще не урегулирован, военное присутствие России на Днестре сохраняется, а Приднестровье сохраняет иммунитет от внешнего силового вмешательства.

Безусловная ориентация на Россию

В отличие от соседей Приднестровье никогда не декларировало проведение «взвешенной» внешней политики, не называло себя «мостом между Западом и Востоком», не пыталось усидеть на двух стульях между евроинтеграцией и интеграцией с Россией.

Приднестровье всегда и открыто заявляло о своем желании развиваться вместе с Россией. Даже при Ельцине — в сложные для России времена и в самые неблагополучные для российско-приднестровских отношений годы — в Тирасполе настаивали на интеграции с Россией как цели государственного развития. Референдум 2006 года закрепил этот выбор.

На Западе все это прекрасно видели и вряд ли одобряли.

К тому времени технология «цветных революций» уже была прекрасно отработана. Казалось бы, 10−15 лет — это достаточный срок для того, чтобы подготовить общество к «цветным» сценариям, тем более в таком маленьком и экономически не самом благополучном регионе Европы. Но этого не произошло. Нельзя сказать, что работа не велась. Усилиями западных дипломатий Приднестровье было оторвано от российских рынков: сегодня главными торговыми партнерами Приднестровья являются Германия, Румыния, Италия и Польша. Молдавия и Румыния не без успеха ведут работу по паспортизации приднестровцев, многие жители уезжают на заработки в государства ЕС. Есть попытки работать и в гуманитарном пространстве Приднестровья. Но в целом можно констатировать, что за 30 лет развития приднестровской государственности ее геополитические оппоненты так и не смогли создать себе социальную базу для подготовки «цветных» переворотов.

Безусловная ориентация на Россию, подтвержденная в Приднестровье несколькими референдумами, сильно сужает внешним игрокам пространство для манипуляций с общественным сознанием.

* * *

Идеология интернационализма; безусловная ориентация на союз с Россией; сотрудничество с Россией в военной сфере — эти принципы сегодня становятся для постсоветских государств не только лекарством от «цветных» революций, но и гарантией сохранения суверенитета в условиях, когда борьба за место под солнцем идет на уровне больших межгосударственных объединений.

Те, кому не удастся включиться в интеграционные объединения в качестве полноправной стороны, рискуют остаться на обочине исторического процесса и стать объектом экспансии со стороны более амбициозных соседей.