«Журавль в небе» на Первом канале: любовь среди объектов карго-культа

Всё же что-то странное происходит в нашем сериальном мире. Странное, однако вполне объяснимое, но от этой объяснимости не менее печальное.

Любой сериал — не только произведение искусства, но и коммерческий проект. И если существует немало кинофильмов, где коммерческая составляющая — далеко не главное, то сериал должен прежде всего приносить рейтинги и рекламные деньги. А следовательно, отражать запросы массового телезрителя.

Создатели будущего сериала эти вкусы и запросы внимательно изучают, анализируют и на основе сделанных выводов создают свой продукт, который должен понравиться если не всем, то большинству. К сожалению, задействуют при этом авторы исключительно холодный расчет, а отнюдь не сердце. Сердце должно стучать у зрителя, послушно реагируя на систему психологических приманок. В результате получается не что-то живое, а нечто вроде тамагочи, пластиковой, начиненной электроникой игрушки, имитирующей живое существо. Сооружается объект карго-культа, как у туземцев, которые мастерили подобия самолетов из всякого хлама, чтобы приманить настоящие самолеты с подарками. В случае с сериалом на «авиационную» тему эта метафора становится почти буквальной.

Всем, достигшим возраста 18+, а также некоторым особо любознательным подросткам, известен специфический род фильмов, в которых к героине или герою на квартиру является молодой статный сантехник чинить сифон или фигуристая медсестричка сделать укольчик. После чего сюжет очень быстро сворачивает с деловых и профессиональных рельсов на нечто совсем другое, и уже не важно, продолжается ли потоп в ванной, а приступ радикулита и так понятно, что прошел без следа.

Упаси Боже, в сериале Сергея Комарова «Журавль в небе» всё совершенно пристойно, сходство только вот в этом — в абсолютной необязательности и призрачности исторической и профессиональной рамки, в которую помещен сюжет. Герои строят суперсамолет, в котором проглядывают черты Ту-144, а могли строить ледокол или вообще какой-то особенный тепловоз. Это совершенно не важно и легко заменяемо. Главное тут не научный и инженерный поиск, не напряжение мысли, не взаимоотношения в коллективе, а исключительно дела сердечные. Всё остальное — просто декорации, исполненные, как полагается в современном театре, с крайним минимализмом.

Герои живут в параллельной реальности, в мире с вымышленными городами и целыми народами и строят-испытывают вымышленный самолет, ибо реальная история создания Ту-144 совершенно не вяжется с сюжетом. Прочем о том, что всё показанное на экране — художественный вымысел и любые совпадения с реальностью случайны, нам честно сообщают. Но что самое печальное, всё, что не касается любовных дел и страданий, показано просто «на отвяжитесь». Симптоматично то, что герои-летчики по самым разным причинам годами не летают, а если летают, то это показано предельно неинтересно, это всего лишь предлог либо для разговора в полете о всё том же личном, либо для поворота в сюжете, опять же ведущего к повороту в личной жизни.

Вроде бы есть КБ — но его кульманы и рабочие столы почему-то расположены в каком-то странном круглом фойе, а на ватманах редко можно увидеть хоть что-то вразумительное. Есть аэродинамическая труба, но она никогда не работает, ее зев существует только для того, чтобы герои могли постоять в нём и поговорить «за жизнь» или просто попозировать с умным видом. «Умный вид» без слов заменяет всю научно-техническую составляющую сериала целиком и полностью. Вероятно, для того чтобы сэкономить на консультантах, герои вообще не обсуждают технические подробности и не называют почти ни одного термина. А зачем, если всё это даже не гарнир, а тарелка с романтической голубой каемочкой?

Для чего же вообще было сооружать эту потемкинскую деревню под названием «Авиаград» и тревожить давно отлетевший дух амбициозного проекта со сложной судьбой? Всё, в общем-то, просто — в обществе очень сильна тоска по советскому прошлому, по романтике подвига и поиска, по осмысленной жизни, по устремленности в будущее. А если такая тоска есть, значит, ее можно монетизировать! Мотивы у авторов сериала могли быть только такие иначе, они вложили бы хотя бы немного души в то, что не имеет отношения к очередному любовному многоугольнику.

По сериалу раскидано множество примет советских 60-х — 70-х — начиная от микрофона в руке инструктора в тренировочном классе (у меня в детстве был точно такой же), инкрустаций с березками и Лениным и лаковых досок с героями «Ну погоди!» и кончая пышными шапками, как у Ипполита в «Иронии судьбы». Дважды или трижды появляется Брежнев, важно шевелящий бровями, — именно на брежневскую эпоху сейчас, как говорят, спрос. Разумеется, везде развешаны лозунги, работников КБ гоняют «на картошку» (работа на поле в кадр не попала, только песни под гитару, да и влюбленный герой с трудового десанта дезертировал в первый же вечер — в самом деле, какая картошка, если дурные ревнивые предчувствия мучают?).

Ревность прямо-таки сочится с экрана. Как это сейчас принято по законам жанра, на Асю претендуют чуть ли не все встречные мужчины, а на двух влюбленных в нее мужчин — чуть ли не все женщины. Не всё гладко и у родителей молодого авиаконструктора Якова, там цветет многолетний адюльтер. Интриги, подставы, ловля на живца и на горячем. Профессиональные судьбы героев сплошь и рядом зависят от этих интриг, от желания убрать одного с глаз долой, другого, наоборот, приблизить к телу. Люди тасуются по стране и по местам работы исключительно в ритме этого бесконечного па-де-труа, как будто ничто другое роли не играет. При этом с легкостью необыкновенной преодолеваются бюрократические формальности и тысячекилометровые расстояния. Всё происходит «по блату» и из желания «порадеть родному человечку» (даже если в итоге оказывается, что человечек чужой).

Что до любви, то она какая-то странная и нездоровая, словно сведенная судорогой. Герои Марии Луговой, Филиппа Горенштейна и Михаила Гаврилова то и дело не хранят то, что имеют, а потерявши, плачут, не доверяют любимым, предают или ждут предательства. Измены, разводы, проблемы отцовства… При всём при этом случаются и моменты неземного счастья, которые, как и моменты горя, передаются по большей части не словами и мимикой, а замыленным слоу-мо.

И не сказать, что актеры играют бездарно, отнюдь нет. Но диалоги деревянны, пусты и как-то необязательны, их сложно сыграть. Сложно вложить душу в то, что сконструировано без души и любви. Если летчик Юра Громов ощущает жизнь в стоящем в ангаре самолете, то в сериале жизнь, несмотря на накал страстей, еле теплится. Причина в том, что смысл жизни героев только назван, он словно написан на прицепленных на их одежду бумажках, но почти никак не проявлен.

Советская действительность, которая вроде как должна привлечь симпатии зрителей, тоже показана странно. Мирный авиапром почему-то резко противопоставлен военному, а главное — освоению космоса. Партия бесконечно мешает инженерам и ученым, партийные кураторы обеспокоены исключительно показухой и едва не выгоняют экспериментальный самолет в воздух в совершенно нелетную погоду, КГБ подозревает всех и вся. Впрочем, авторы попытались показать, что подозрения были не вполне беспочвенны. Для этого они вставили в сериал совершенно дикую и смехотворную шпионскую историю с коварной негритянкой, изведенными отравленным зерном аэродромными соколами (вероятно, их спутали с курами — соколы, как известно, питаются мясом), и продавшимся шпионке седовласым инженером, выпившим после разоблачения яду. Если авторы хотели создать пародию на плохой детектив, в духе Высоцкого, то у них получилось.

Так же пародийно смотрится эпизод с поступлением Аси и двух ее новых подружек в летное училище — настоящая демонстрация протеста под знаменами феминизма против мужской дискриминации. Терешкову, названную Бережковой, Ася именует исключительно «космонавткой», через модный в наше время в определенных кругах «феминитив». В дальнейшем, хотя Асе и приходится временами отстаивать свои права на «мужскую» работу, ничего подобного в ее речи и поведении не заметно.

Наверное, желающим поностальгировать и поахать над любовно-семейными перипетиями сериал «зайдет». Те же, кто обращается к прошлому, чтобы найти кончик «распавшейся связи времен» и отыскать утраченный смысл, неизбежно почувствуют себя обманутыми. Вместо журавля в небе они воистину получили синицу в руках — любовно-бытовые перипетии, которые могли бы происходить когда и где угодно, помещенные в полупрозрачное облачко псевдоисторической экзотики. Вероятно — по поговорке — эта «синица» и есть та птица, которая ценнее всех журавлей. То есть так предлагается думать зрителю. Полет в финале всё же происходит, но вот заканчивается сериал обещающими продолжение взглядами, которыми обмениваются Ася и Юрий.

Что же делать-то пытливому зрителю, сколько еще ждать, пока российское телевидение вырастет до уровня «Двух капитанов» или «Открытой книги», десятков прекрасных советских фильмов о летчиках, врачах, ученых? В этих фильмах и мини-сериалах герои тоже любили, горячо и верно, но при этом у них в руках было настоящее дело, а не картонный макет в футляре от балалайки, и важность этого дела, радость труда и поиска авторы умели передать зрителю.

Может быть, не стоит ждать здоровья от больного, а от нового поколения кинематографистов — понимания того, что было естественным и само собой разумеющимся полвека назад? Но это, во-первых, очень обидно, а во-вторых, как-то совсем уж безнадежно, так как говорит о том, что преемственность поколений разрушена окончательно. Не хочется в это верить, да это и не так. Есть молодые люди, для которых советское наследие ценно не в качестве симулякра, наверняка среди них есть и те, кто могут попробовать себя как режиссеры и сценаристы. Но для того, чтобы их творчество пришло к зрителю, должна измениться вся телевизионная политика, а поиск национальной идеи должен пойти всерьез и превратиться из судорожного хватания за «скрепы», чтобы удержать рассыпающееся нагромождение разнородных обломков, в планомерное выстраивание нового здания на фундаменте прошлого. Ну и, разумеется, с развращающей и отвратительной монетизацией ностальгии должно быть покончено, а деньги должны окончательно уступить первое место Смыслу.