Ежегодно в нашей стране выявляется около 55 тысяч случаев рака груди — это очень много. И за статистикой, цифрами стоят истории тысяч женщин, которые борются с болезнью каждый день.
Когда пациенту ставят диагноз «рак», важна не только операция, но и состояние после. Прежде всего, это эмоциональная работа над собой, процесс принятия своего нового тела: от операции до первого шага и «первого зеркала», химии и потери волос. Это процесс борьбы со страхами — смерти или просто непонимания окружающих. Возможно ли искоренить их до конца, нужно ли?
Обо всем этом я узнал после встречи с онкологом-маммологом Анной Ким — и решил передать это состояние с помощью портретов. Но во время работы я также осознал, что это нечто большее, чем личные истории. Это мощнейший месседж всем женщинам, оказавшимся в подобной ситуации.
В этом проекте восемь девушек рассказывают свои истории, которые изменили их жизнь, и размышляют о том, что произошло. Диагноз и последующие послеоперационные процессы трансформировали их личность — изменили их отношение к себе, к своей женственности, ко времени и приоритетам. Первая героиня проекта, Вера, нашлась благодаря Анне Ким, остальные — уже через Веру, в своей тусовке: девушки-пациентки активно общаются в социальных сетях, поддерживая друг друга.
Для большинства женщин с таким диагнозом ню-съемка невозможна по ряду причин, в числе которых — полное непринятие себя с новым телом. Но героини проекта решились на этот шаг: для каждой из них это был первый подобный опыт.
Часто говорят, что болезнь дается не просто так — возможно, это испытание, чтобы стать еще сильнее. Эти девушки нашли в себе внутренние силы и источники, питающие их, чтобы победить все страхи.
Анна П.
Мне поставили диагноз 13 апреля 2016 года. Вышла ко мне практикантка: «У вас рак». Я два месяца со всеми прощалась. Ничего не осознавала. Все родственники меня поддерживали — полная комната людей, я это прекрасно помню. Сестра сильно испугалась, ведь наши родители умерли от рака. Она увидела мой взгляд, мы сели на диван и молча стали плакать. Назначили операцию — мне попался очень крутой доктор, мы с ним потом в перевязочной все время угорали.
Потом была химия, которую я очень боялась, думала, что не выдержу — начиталась много негативного. Химия — это как ломка у наркомана, ты на кровати — как уж на сковородке. Наверное, так плохо было из-за того, что почти не было веса, ноги отказывали, была в положении эмбриона. Муж сидел около кровати, приезжала скорая, но что они могли поделать? Это была война, как на линии фронта — надо просто было пережить этот момент, так как обратного пути нет.
Потом потеряла волосы — перед этим выбрила висок, что всегда мечтала сделать, муж заплакал. Сказал, что не может меня побрить, выкинул машинку. Помню, был солнечный день: я со своей головой — и эти взгляды и пальцы в мою сторону. Одна женщина даже отодвинула от меня коляску со своим ребенком, хотя, возможно, мне и показалось.
Эти метаморфозы с внешностью заставляют работать. Нельзя расслабляться: красота важна в этот период. Поэтому я начала краситься, следить за цветом лица — химия сильно бьет по этим местам.
Но принятия нового тела так и не произошло. Стоишь, в зеркало смотришь, а там огромный шрам. До болезни я пять лет работала на государственной службе, было очень много стресса, я начала болеть. В итоге решила уволиться.
Сейчас больше тянусь к духовности, к мечте. Также много ушло лишних людей — болезнь не просто так приходит к человеку.
У меня произошел рецидив недавно, болезнь коварная. Но я привыкла бороться.
Сергей Строителев: «Прекрасно помню, как в белую комнату студии впорхнула худенькая светловолосая девушка, как фея. Ее глаза светились. Это была Аня. Снимая пальто, сказала, что такой опыт у нее впервые, но она не против и ей интересно. Сказала, что увлекается фотографией и хочет открыть свою фотостудию, любит ездить в Индию отдыхать. Потом она разделась, в плече у нее был зашит металлический штырь — метастазы были в ключице. Она посмеялась и сказала, что ее муж шутит — «у меня жена — трансформер». Я был полностью очарован этой героиней, ее силой, которая так контрастировала с ее хрупкой внешностью.»
Елена
Мне поставили диагноз «рак» год назад.
Тогда мне нужно было быстро услышать диагноз и бежать на совещание. Врачи сказали быстро бежать на операцию. Вспомнились слова знакомого, который сказал — «У таких, как ты 99% все в порядке будет», однако не тут-то было.
Сергей Строителев ИА REGNUM
Елена
Сначала мне попались амбициозные молодые доктора — они видели только операционное поле, не человека — резать будем так, сяк. Пришлось поменять место лечения. Там врач четко сказал — будем сохранять. Мне понравился такой настрой и я доверилась.
Помню, как сделали УЗИ — на нем я увидела какого-то монстра. До операции был жуткий страх, даже мыслей не было, нужна грудь или нет — было просто страшно, что жизнь может прерваться. Появились сильные боли в области груди — аж звезды из глаз. Более того, у меня была не очень хорошая кардиограмма, а тут наркоз и нагрузка, но работодатели пошли навстречу, и мне не нужно было разрываться между работой и лечением. Это помогло успокоиться и сосредоточиться на обследованиях.
Я проснулась после операции в реанимации — про грудь мыслей не было. Я была вся в трубках, выдали сумку для банки с лимфой, которую носят все послеоперационные: перешила ее на свой лад, хоть рука и не работала.
На перевязках не могла смотреть на себя — первый раз посмотрела дома. Шов был страшный, но восприняла довольно спокойно.
Сергей Строителев ИА REGNUM
Елена
Потом была химия. Я знала, что на 14−15-й день должны выпасть волосы. Помню, мы были с подругой на выставке Куинджи с его белыми полотнами, я поправляла волосы и осталась с клоком в ладони. Первая мысль — где ближайший магазин с париками. Его я в итоге купила, но все-таки носила редко, например, чтобы сняться на паспорт. Потом побрилась в парикмахерской и параллельно плакала. В итоге медсестры уговорили меня ходить лысой, в косыночке.
Болезнь меняет человека — начала видеть меньше негатива в жизни, стараюсь во всем найти хорошие стороны. Ценности появляются другие. Начала заниматься творчеством: сначала для отвлечения — шить, рисовать, а сейчас уже по-другому просто не могу. Также болезнь заставляет смотреть на свое окружение по-другому — расстаешься с ненужными людьми. Моя жизнь сейчас — это чистый лист, непаханое поле. Белое полотно, как у Куинджи.
Сергей Строителев: «Елену я снимал очень рано, часов в 7 утра, по-моему. Боялся, что девушка опоздает или вообще проспит, время-то раннее. Однако она пришла даже чуть раньше, умудрившись найти студию в незнакомом промышленном комплексе. Лена сказала, что она живет сердцем и эмоциями, сказала, что иногда сначала совершает поступки, а потом думает о них, так же и про эту съемку — она не была уверена, точнее ее настроение менялось несколько раз, то она раскрывалась, то пряталась. Но мне это было и нужно — такие волны настроения делают процесс намного интереснее. Съемка портрета — это психологическая игра между двумя людьми. В итоге, как это обычно и бывает, герой вошел в ритм съемки, и Елена уже снимала меня на память на телефон для своего инстаграма».
Вера
Про диагноз я узнала случайно, ничего страшного он в мою жизнь не привнес. У мамы был диагноз, и она прожила 20 лет после этого, так что паники у меня не было. Не было ощущения, что это конец. После диагноза начались обследования — это было самое ужасное, не было понятно вообще ничего. Муж поддержал, сказал: тебе же не голову собираются отрезать. На самом деле, я уверена, что болезнь проявляет все, она как лакмусовая бумажка — от доброго человека люди не отворачиваются, злой же станет еще злее.
Сделали операцию. Что касается принятия — то при всем моем пофигизме принять шрам было довольно сложно. В больнице не было зеркал, когда пришла домой после выписки — размотала повязку и заорала нечеловеческим голосом, как дикий зверь. Первая фраза была — я урод. Муж сказал, что если не можешь изменить ситуацию — поменяй отношение. Я каждый день мылась в душе, смотрела на шрам, ревела — но в итоге приняла, наверное.
Сергей Строителев ИА REGNUM
Вера
Через три года решила начать делать реконструкцию — надоело ходить с протезом [груди]. Каждой девушке решать самой — нужно ей это или нет, но если думает об этом — надо делать. Но понимать — так, как раньше, никогда не будет. Чтобы не происходило завышенных ожиданий от результата.
На самом деле для меня внешние признаки никогда не были первичными. Женственность она в голове: если там все нормально, то и как выглядишь — неважно. А то, что внутри твоей головы — это работа над собой и осознанность.
Сергей Строителев: «Вера, которая и помогла найти всех героинь для проекта через социальную сеть, раздевшись, сказала: «Но вы мне покажете фотографии потом? Мой хирург, он ведь перфекционист». Я кивнул, однако, очень не люблю такие штуки и обсуждения. Я знаю героев, которые отказывались публиковаться, когда им не нравились фотографии, точнее им казалось, что они вышли не очень. Чтобы немного снизить градус, я сказал: «Вера, такое ощущение, что вы босс, а я подчиненный, расслабьтесь немного». Девушка посмеялась, сказав, что она разгильдяйка, а никакой не босс, и немного раскрепостилась. Фотографии перед публикацией в итоге она согласовала, все было хорошо».
Анна Я.
О своем диагнозе я узнала летом 2014 года. Врач сказала, что ей не нравится то, что она видит. В итоге — «у вас рак». Вернее, даже не так — «деточка, у тебя рак» — спокойным и ласковым голосом.
Я вышла в коридор, у меня брызнули слезы — надо было выпустить эмоции. У меня не было никакой осведомленности: я ничего не читала до этого и была первая в роду, кому поставили такой диагноз.
От диагноза до операции прошла целая вечность — семь месяцев, мне сделали химию до. К внешним изменениям отнеслась как к эксперименту со внешностью и со стилем. Волосы все равно сбривать бы пришлось — они уже клочками оставались на подушке. Операции я очень боялась, так как у меня их никогда не было. Но затем страх немного ушел из-за длительного ожидания, мысль прорастала, что груди не будет — хирург сказал, что сохранение тканей невозможно.
Операция случилась — обширная и травматичная. Очень хотелось посмотреть, как выглядит тело, очень хотелось красивый шов. Но внутренних переживаний не было, только физиологическое неудобство. Чувствовала себя нормально, даже любовалась своим телом. Раньше была помешана на фитнесе, было много комплексов, а когда грудь удалили, смотрела и думала — само совершенство. Когда стоишь на краю пропасти, начинаешь ценить свою уникальность.
Сергей Строителев ИА REGNUM
Анна Я
Мне очень помогло, что меня сильно поддержали мои близкие люди и подруги. Навещали меня, ходили со мной на выставки. Насчет мужчины — у меня не было человека, которого надо было проверять болезнью, а мужчины-друзья тоже поддерживали.
Мне все-таки кажется, что мужчины боятся этого диагноза, если в плане отношений. У меня был один такой, когда узнал — ушел. Я его не виню: человек боится влюбиться, а потом потерять. Болезнь очень непредсказуемая — раз и рецидив.
Сергей Строителев ИА REGNUM
Анна Я
Пыталась, кстати, на работу устроиться — не могла найти. У меня есть инвалидность — третья группа: потенциальные работодатели боялись, что буду отпрашиваться.
Мне кажется, болезнь ведет к трансформации — я начала ощущать себя глубже. Женское начало — это не длина ресниц и ногтей, это что-то на энергетическом уровне, абсолютно точно. Меня это привело к эмоциональному обнулению, перерождению — ты начинаешь жизнь с чистого листа. Как младенец.
Сергей Строителев: «Аня пришла на съемку с кучей идей, девушка даже принесла реквизит, который я не просил. Такая активность иногда очень мешает, но тут, наоборот, мне было легко, так как я увидел, что человек идет на контакт и хочет сниматься. Лишь иногда в Аниных глазах я ловил какую-то печаль, но это ощущение не овладевало ни мной, ни девушкой. Я подумал о том, что нужно много работать над собой, чтобы иметь такую выдержку».
Евгения
Опухоль я нащупала сама. Пошла обследоваться, когда делала УЗИ — чуть не упала в обморок от боли. Сдала анализы — был маленький шанс, что не так серьезно, но когда получила последний — ком в горле. Вышла на улицу — слезы, не могла долго решиться, чтобы позвонить родителям. Еще страшно — непонятно, что делать, куда бежать.
Операция оказалась дорогим предприятием. Пока оформляла все необходимые документы для проведения бесплатной операции, включая страховой полис — опухоль выросла. Нашла доктора, которому доверяю. На операцию выехала при параде — накрашенная, красивая.
Сергей Строителев ИА REGNUM
Евгения
После операции очень хотелось настроить себя, чтобы принять свое тело так, как есть. Так мне советовал мой врач. Но я чувствовала себя неполноценной. Был огромный шрам, который стал моим самым жирным тараканом. Было ужасное самоедство — я не такая, как все. Парик, да и к тому же по лицу видно — такое ощущение, что постарела на несколько лет, гормоны сказались на наборе веса — короче, все 33 удовольствия.
Для осознания происходящего потребовалось много времени, да и окружение было недобрым. Меня предали в самую трудную минуту моей жизни подруги, муж ушел после операции — оказывается, он изменял мне. Это было тяжело — с ним мы прожили очень долгое время. Сын — мужчина, который меня поддержал.
Мне нужно было вымыть сосуд, высушить и наполнить новым. Это была новая я. Самое сложное — настроиться и не думать о том, что думают другие. Возможно ли? Очень нужно принять себя. Бывают разные мысли, парадоксальные: «не нравится, что нет груди, до свидания» — а порой чувствуешь, что не хватает чего-то.
Сергей Строителев: «Помню съемки Жени. Она разговаривала без остановки, что давало мне время придумать новый ракурс, ее философские размышления о жизни слушать было очень интересно, человек прошел через очень много препятствий, и практически все время мы проговорили, снимал я меньше. В какой-то момент она сказала, что у нее такое ощущение, что мы уже работали вместе. Я еще раз убедился, что все делаю правильно и деликатно».
Марина
Говорят, что рак не приходит просто так — я с этим не согласна. Но я всегда считала себя счастливой женщиной, активной, спортивной, в роду рака ни у кого не было. Однако стояла на учете, так как были доброкачественные образования в области груди.
Пришла на плановое обследование, видела, как доктор изменился в лице. Я себя уже накрутила за время ожиданий, поэтому реакция была из разряда — «так и знала».
Поплакала, но в тот же вечер пошла веселиться с друзьями.
Операция была назначена очень быстро, поэтому времени дальше переживать не было. Во время операции сделали и реконструкцию, поставили имплант. Я приняла и его — теперь это мое тело, хотя я и ощущаю что-то инородное внутри. Дальше мне очень повезло, что не назначили химии по диагнозу: поэтому через выпадение волос мне проходить не пришлось.
Муж был в ступоре долгое время, у него от рака желудка умер отец. Но потом сели, поговорили — он просто не знал, что говорить, как вести себя. Года два с половиной было очень тяжело. Дочки тоже испугались. Что касается друзей, то, по сути, я была одна, ведь люди, которые этого не пережили, сами понять до конца не смогут.
Сама я очень поменялась — стала боязливой. Страх смерти присутствует все же, очень тороплюсь жить, хочу больше увидеть и больше успеть. Как маленький ребенок, радуюсь красивому закату, чему-то простому, что раньше проходило мимо в суете, подсознательно убеждаю себя в том, что увижу старость. Таких состояний, что жить не хочу, не было. Я, правда, не знаю, что может заставить совершить суицид.
Сергей Строителев: «Я помню, как Марина чуть не расплакалась во время съемки, сказав, что чувствует свою женственность через фотографию. Это было высочайшим комплиментом для меня, ведь моей целью не было ранить своей камерой, что нередко случается в этой профессии, часто даже неосознанно. Я сам делал это. Вообще, был уверен, что с Мариной будет все чуть более сложно. Она вошла в студию, когда я снимал другую героиню — Елену, и удивилась — «Ой, а вы что, просто голых людей снимаете? Я даже не накрашена, так я не буду». Она ушла домой, чтобы подкраситься. Я попросил ее не переусердствовать. Когда она вернулась через час, разницы я не заметил, но это было нужно ей, видимо, для того, чтобы решиться и сделать этот шаг навстречу мне. Съемка прошла очень легко в итоге».
Татьяна
Диагноз мне поставили восемь лет назад. Как-то нащупала у себя шишку, которая начала увеличиваться — отправили к онкологу. Это был испуг, ощущение из разряда — вот и все, довольно глубокая психологическая травма.
Однако как-то все быстро закрутилось. Сделали операцию. Очень большое значение сыграла поддержка специалистов и хирурга. Он был хороший психолог, спокойно говорил, что все будет в порядке. Пришло четкое ощущение, что жизнь конечна, что ничего никуда откладывать нельзя. Также было что-то вроде чувства обиды — ведь столько всего напланировалось. Диагноз заставляет посмотреть на жизнь по-другому.
Принятие происходит не сразу, первое ощущение — ты урод. Потом начинаешь на себя уже с любопытством смотреть. Выписали из больницы через две недели после операции, не оставляло чувство неполноценности, несмотря на то, что хирург и внушал мне — не надо бояться своего тела.
Полного принятия не произошло. Особенно странно я себя ощущала в период химии — была лысая, да еще и без одной груди. В нашем обществе люди часто любят разглядывать: прекрасно помню такие взгляды на себе в бассейне. Однако какое-то время спустя поехала отдыхать, и мужчина пригласил меня на свидание. Я решила сказать незнакомому человеку про свою особенность — он не ушел, не отвернулся, отреагировал спокойно. И у меня внутри щелкнуло — если всем все равно, то почему меня должно заботить так сильно?
Сергей Строителев ИА REGNUM
Татьяна
Реконструкцию я приняла решение делать через пять лет после операции. Чисто физически было неудобно — ведь идет перекос на одну сторону, особенно если грудь большая. Начинает болеть спина, да и как-то дома хочется ходить в футболке, без протеза.
Болезнь сильно поменяла меня как человека — я стала обращать внимание на себя, на свои удобства. Раньше все время ходила на каблуках, сейчас стало на это наплевать. Грудь-то, конечно, ассоциируется с женственностью, однако жить дальше надо. Женская сила остается и трансформируется, принимает другие формы.
Сергей Строителев: «Татьяну я снимал с бузиной. Мне показалось, это идеальный реквизит в данном случае. Таня улыбалась без перерыва, даже когда я просил ее не делать этого. На самом деле это довольно полезная штука. Дело в том, что физиология сильно связана с психологией. И если мы заставляем себя улыбнуться, даже когда нам не хочется — нам становится легче в сложных ситуациях. Мне было тепло и комфортно в ее обществе, в основном из-за ее настроя, спокойного и размеренного.»
Катя
Диагноз мне поставили совсем недавно — в конце марта этого года.
Я переехала в Москву из Павлодара (Казахстан). Почувствовала жжение и дискомфорт в области груди и сразу пошла к врачу. Полтора года назад, еще дома, у меня появилась шишка. Тогда сделали биопсию — оказалось, что это доброкачественная опухоль.
На этот раз диагноз уже был другой.
Была куча планов, я до последнего не верила, не хотела верить. Перед операцией стала много читать, изучать, надеялась, что все будет хорошо. Страха особого не было — я сама по себе очень спокойный человек.
Если честно, я сама не понимаю, приняла я свое новое тело или нет — временами принятие есть, а потом депрессия: стараешься как-то забыться в круговороте дел, но бывают срывы. Мама у меня в шоке была — вот она как раз в затяжной депрессии, до сих пор не верит, что это правда. Важна поддержка: друзья поддерживают — даже те, от кого я особо ничего и не ждала, и это очень приятно. Ребенок у меня еще маленький и особо не понимает, что к чему.
После операции началась химия — она сильно ударила по внешности, особенно по коже. Также началось онемение пальцев рук и ног, ночью невозможно спать — бросает в пот. Про волосы я тоже знала, что они будут выпадать, была готова и, как только стали сильно лезть, — побрилась. Сбрила, и стало легче, без стресса. Купила парик.
Думаю, что болезнь для чего-то нужна. Не могу сказать, что плохо жила, но все-таки начинаешь думать: почему ты. Я стала замечать жизнь вокруг, радоваться и больше думать о себе, стала больше ценить себя, учиться принимать себя. Раньше все время комплексовала по мелочам, а сейчас вспоминаешь и понимаешь — все было идеальным.
Очень хочу сделать реконструкцию. Все-таки есть ощущение, что какой-то твоей части не хватает, это чувствуется внутри. Хочется ощущения целостности.
Сергей Строителев: «Катя была очень серьезной вначале. Спустя минут сорок съемки я подошел очень близко и увидел, что на ее голове парик. Мне очень захотелось попросить Катю снять его, но я совсем не знал, как это сделать. Я продолжил снимать, но это не выходило у меня из головы, и все-таки я решился. Она засмеялась и обнажила бритую голову. У меня возникло двоякое чувство — героиня стала более беззащитной, но в то же время обрела себя. На работе Катя парик не снимает, и ее коллеги не знают о диагнозе. Все это заставило меня подумать о вопросах этики фотографа, но возможно ли тут определить границы дозволенного? Что можно спрашивать, а что нет? Ведь каждый герой реагирует по-своему. С Катей повезло».
Анна Ким, онколог — маммолог, выпускница Высшей Школы Онкологии.
Сложно определить какие-то сроки принятия нового тела той или иной пациенткой. Очевидно, что пациентки, имеющие возможность получить полную информацию от врача о лечении и о жизни после диагноза, поддержку близких, быстрее и легче переживают этот процесс. У некоторых принятия нового тела не происходит в полной мере даже после реконструкции.
Консультация онкопсихолога и равного консультанта может помочь, что называется, сориентироваться в пространстве, понять, чего пациентка хочет на самом деле, а что требует от нее окружение, что ей действительно стоит оставить в жизни, что действительно для нее важно.
Важно понимать, что, конечно, прогноз у каждого заболевания и пациента свой, и тем не менее сегодня рак молочной железы лечится крайне успешно даже на продвинутых стадиях.
Ежемесячно обследуйте железы, область рубца, подмышечные области. Спросите у вашего доктора, как это делать, какие находки должны насторожить. Приходите с назначенной доктором кратностью на контрольные осмотры и обследования.
Почти любая ситуация поправима, если проблема обнаружена во время.
Послесловие
Съемки проекта закончились около 4 месяцев назад, и я прекрасно помню эмоции свои и моих героинь. Я думаю, что буду помнить и через много лет. Это очень странные, спутанные ощущения, когда незнакомая девушка входит в помещение и должна раздеться для фотографии перед незнакомцем, а ты знаешь ее диагноз и через что предстояло пройти. Но болезненный процесс вначале превращался в довольно гармоничный процесс.
Несмотря на тему, которую я исследовал с помощью фотографии, встречи с героинями не оставляли никакого осадка и наши разговоры по скайпу, интервью. Все было как-то очень легко, чего я совсем не ожидал. В первую очередь это стало возможным благодаря силе этих женщин, невероятной внутренней энергии. Обстоятельства закаляют людей, но не всех, нужно иметь стержень, желание для такой закалки, нужно не опускать руки и бороться.
Что касается фотографа, то он тоже должен быть сильным, ведь проект сделан, но жизнь продолжается, как и борьба героинь. Надо быть готовым к любому повороту событий, при условии, что фотографу не все равно. Мне довольно сложно понять такую позицию, я всегда очень близок к героям, особенно своих независимых проектов, что, порой, становится причиной моей сильной тревоги и переживаний. Тут каждый выбирает сам. Совсем недавно я узнал, что у Жени обнаружили метастазы после ремиссии, и что она помещена в паллиативное отделение. Я сразу вспомнил о противоречивой двойственности жизни, такой очевидной, но той, о которой мы не любим думать.