Сергей Строителев ИА REGNUM
Прокажённая

Какие ассоциации у Вас возникают, когда Вы слышите слово «прокаженный»? Я много раз задавал этот вопрос различным людям, моим друзьям и знакомым, специфика профессии которых никак не связана ни с медициной, ни с историей. Предположений было очень много, начиная от мистического «колдуна», заканчивая религиозным «проклятым». В реальности проказа — это древнейшее заболевание, о существовании которого знают далеко не все люди, живущие в современном обществе. А те, кто знает, думают, что заболевание полностью исчезло в начале 20-го века.

К слову будет сказано, что предположения моих друзей очень схожи с представлениями жителей Юго-Восточной Азии, в частности такой страны, как Непал, находящейся между Индией и Китаем. Однако есть одно «но», в Непале проказа — это актуальная проблема, в отличие от западных стран, где люди не сталкиваются с прокаженными каждый день. Речь, безусловно, не идет об эпидемии, но количество больных держится примерно на одном уровне с небольшим приростом из года в год.

Мысль о существовании подобного рода представлений в современном мире долгое время не давала мне покоя. Я решил направиться в Непал с целью досконального исследования вопроса прямо на месте.

Сергей Строителев ИА REGNUM
Колония для прокажённых Хокана, Непал

Подготовка

Перед поездкой я долгое время собирал информацию изо всех возможных источников. Доктор Стив Лайонс (Steve Lyons), возглавляющий департамент тропических заболеваний Всемирной организации здравоохранения (World Health Organization), предоставил много детальных и важных данных, благодаря которым я имел полное представление о том, что я собираюсь исследовать.

Стив рассказал про историю болезни, поведав мне, что проказа, или «лепра» упоминается еще в медицинских писаниях Древнего Египта и в писаниях Гиппократа. Сказал, что болезнь пришла в Европу в конце 18-го века, где к 1890 году число колоний для прокаженных — лепрозориев — приблизилось к 20 000, которые служили своеобразными зонами карантина.

Сергей Строителев ИА REGNUM
Колония для прокажённых Хокана, Непал

В Русском медицинском журнале от начала 2000-х мною была найдена невероятная статья, в которой говорилось, что во Франции времен конца 18-го века прокаженных хоронили заживо, перед тем как отправить в лепрозорий, таким образом сообщая ему, что он больше не считается живым для общества.

Сергей Строителев ИА REGNUM
Прокажённый в колонии

Доктор Стив также рассказал, что с помощью карантина к 30-м годам 20-го века удалось полностью изолировать болезнь в Европе и разработать вакцину. В то же время в странах Азии ситуация складывалась и складывается более чем печально. Ужасные санитарные условия и проблемы с экологией — факторы, которые, по словам доктора, способствуют распространению заболевания, сделали такие государства, как Непал, Индия и Бирма, очагами проказы. Также нехватка финансов подкидывает дров в костер, жалуется доктор. По его словам, финансированием лечения и вакцинации в основном занимаются НКО (некоммерческие организации), у государства попросту нету денег на это, да и особого желания тоже.

Когда доктор узнал, что я собираюсь в Непал, он пожелал мне удачи, и я услышал нотки радости в его очень ровном и спокойном голосе.

«Это действительно здорово, что ты собираешься ехать, кто-то должен это сделать! Мы несколько раз пыталась выйти на связь с непальскими СМИ, с целью создания материала, освещающего проблему, однако получали отказ — непальские журналисты и фотографы не соглашаются работать с этой темой. Для них это табу», — написал мне Стив.

Доктор предупредил меня, чтобы я был готов к непониманию со стороны местных, так как прокаженные — изгои в Непале, полностью отверженные обществом люди, находящиеся в полной социальной изоляции. Каждодневная дискриминация и угрозы расправы со стороны односельчан делают жизнь прокаженных невозможной. Непальцы не могут принять тот факт, что проказа лечится вакциной и после вакцинации, прокаженный перестает быть разносчиком заболевания. По сути, табу носит чисто эстетический характер — наибольшей дискриминации подвергаются люди, у которых в результате поздней диагностики появились серьезные деформации. Большинство прокаженных вынуждены покидать родные дома в поисках безопасности и жить в специализированных колониях.

Доктор дал мне все необходимые адреса и контакты местных организаций, курирующих вопрос, попросив держать его в курсе дел.

Я незамедлительно отправился в путь.

500 метров от старого дуба

Сергей Строителев ИА REGNUM
Около колонии Хокана

Второй час я иду по пыльной дороге в пригороде столицы Непала, Катманду. Я ищу колонию для прокаженных Хокана, которая была основана еще в начале 20-го века и является основным местом их обитания в этой стране. Встречаю путника, это уже третий человек на моем пути, спрашиваю у него, где находится колония. Путник опускает голову и проходит мимо, растворяясь в пыли, которой пропитан воздух внутри и вокруг столицы. На обочине дороги встречаю мальчишку-пастуха со стадом коров, мальчик что-то напевает, через шаг подпрыгивая на одной ноге. За пакетик сушеного дала (местное лакомство) он соглашается показать мне место. Мы молча идем по дороге еще около часа, вдруг мальчишка останавливается и говорит, что колония дальше по дороге, в 500 метрах направо от старого дуба, но он туда не пойдет — нельзя. Я не задаю лишних вопросов, будучи осведомленным о причинах. Мальчишка долго стоит и смотрит мне вслед, почесывая затылок.

За два дня до этого я договорился по телефону о встрече в колонии с представителем организации, курирующей ее. Приближаясь к Хокане, вижу в пыли силуэт мужчины, который машет мне рукой. Это Мохан — менеджер. Он крепко жмет мне руку и тут же начинает задавать множество вопросов — ему интересно, каким ветром меня занесло сюда, тут не было европейцев уже довольно давно. Мы направляемся ко входу, где нас уже ждет негласный лидер поселения Чандра.

Сергей Строителев ИА REGNUM
Чандра

Мужчина протягивает мне беспалую руку, я отвечаю рукопожатием, видя в глазах Чандры неподдельную радость и удивление. Мужчина одет очень опрятно — в белые шорты, сланцы Reebok, классическую жилетку на белую маечку, и аккуратную серую шапочку, закрывающую одно ухо. Мохан держится поодаль, примерно в метрах 10−15, стараясь не приближаться, но продолжая улыбаться, посматривает на часы. Как только господин менеджер увидел, что я немного освоился, решил сообщить, что ему пора обратно в офис, белоснежно улыбнулся, пожелав мне успеха, прыгнул на байк и умчался в город, оставив лишь пыль перед воротами колонии, в которой я остался.

Сергей Строителев ИА REGNUM
Один из обитателей колонии идет пасти скот
Сергей Строителев ИА REGNUM
Во владении колонии несколько десятков голов скота

Место, где никого не бывает

Мое появление в колонии вызывает непомерный интерес у ее обитателей. Люди начинают собираться вокруг меня, бросая дела, все хотят поздороваться. Складывая ладони вместе, кланяются, говоря «намасте» (непальское приветствие, состоящее из слов «намах» — поклон и «те» — тебе), я отвечаю.

Чандра приглашает к себе в дом. По дороге я осматриваюсь. Колония — это длинная цепочка одноэтажных домиков, соединенных друг с другом. Каждый домик принадлежит одному человеку. Строения все одинаковые и напоминают временный лагерь беженцев, с одной поправкой — люди живут здесь постоянно. Захожу в дом Чандры. Отмечаю, что, несмотря на свой статус лидера, его жилище внешне ничем не отличается от остальных. Чандра живет скромно, как и другие — кровать, стол, плитка для готовки, четыре стены. Мужчина предлагает мне чай с молоком — знаменитый непальский «масала ти». Я с удовольствием соглашаюсь, и он начинает суетиться, подогревая молоко и щебеча какую-то непальскую песенку себе под нос. Чандра неплохо говорит на английском, который выучил в школе. Спрашивает меня — христианин ли я, отвечаю, что да. Мужчина радуется и достает плакат с изображением Иисуса со шкафа. Говорит, что очень много прокаженных, проживающих в колонии, также являются христианами. Они сменили веру после встречи с волонтерами христианских организаций, посещающими колонии. Это происходит очень редко, но любовь, с которой эти люди относятся к больным, запоминается надолго и не может не тронуть душу, рассказывает Чандра, поэтому христианство заменяет больным буддизм, ассоциирующийся с унижениями.

«Они пришли, принесли нам еды, помогли помыться, держали нас за руки, мы не хотели отпускать их, но давно их не было тут, и вообще никого тут не бывает, ни родственников наших, никого…» — его голос начинает дрожать, и на глазах появляются слезы.
Сергей Строителев ИА REGNUM
Один из обитателей колонии набирает воду

Мы пьем чай. Немного помолчав, Чандра сообщает мне, что в колонии проживает около 100 человек, и я понимаю, что необходимо задержаться тут на какое-то время. Спрашиваю, есть ли койка для меня. Чандра отвечает, что свободных домов нет, и, почесывая затылок, отправляет меня и мой рюкзак в складское помещение, где я прожил следующую неделю.

Сергей Строителев ИА REGNUM
Жилые секторы колонии

Семьи без семей

Во время моего пребывания в колонии я начал четко понимать, что это настоящая коммуна, где прокаженные по мере своих физических возможностей помогают друг другу в быту — помыться, причесаться, одеться, обработать раны. Это очень важно, так как многие больные лишены физической возможности делать подобные дела сами. Те больные, которые не имеют серьезных физических деформаций, работают как могут — просеивают рис, чинят электроприборы, стирают, ухаживают за скотом, рубят дрова и косят траву, даже делают побрякушки из бисера, которые продаются сотрудниками организации, курирующей колонию, на рынке в Катманду.

Сергей Строителев ИА REGNUM
Обитательница колонии отпускает кур погулять
Сергей Строителев ИА REGNUM
Прокаженные не могут носить обычную обувь, поэтому обученный мастер создает им специальную
Сергей Строителев ИА REGNUM
Душа в колонии нет, все обитатели моются на улице, набирая воду в таз

Каких-то определенных распределений обязанностей в колонии не существует — каждый работает как может и делает то, что ему позволяет состояние здоровья. Родственников в Хокане тоже нет — они чужие друг другу люди, которых сроднила совместная жизнь и причины, по которым им пришлось покинуть родной дом. Жители колонии — одна большая семья.

Сергей Строителев ИА REGNUM
После купания люди помогают друг другу одеться и никогда не отказывают

Адарш

Сергей Строителев ИА REGNUM
Адарш

Адарш сидит на кровати внутри своего дома и нанизывает бусинку за бусинкой на нитку. Время течет в колонии очень медленно, вязко. Адарш никуда не торопится, выполняя работу кропотливо. Бусинки совсем маленькие, роняя их, Адарш кряхтит. Жара, время от времени мужчина вытирает пот со лба и возвращается к работе. Я попытался заговорить с мужчиной, он не ответил, скрестив пальцы около рта — он нем. Закончив очередной браслет, мужчина схватил мою руку и приложил изделие к кисти, его глаза заблестели, он широко улыбнулся. Адарш работает каждый день, но не потому, что его браслеты продаются хорошо и приносят много денег — это дело, которое помогает ему не сойти с ума.

Сергей Строителев ИА REGNUM
Адарш с бусинками

Рядом с домом Адарша каждый день Фати и Дамшани.

Сергей Строителев ИА REGNUM
Фати и Дашмани причёсывают друг друга

Они делают друг другу прически. «А кто еще нам поможет?» — восклицают женщины, которые живут по соседству друг с другом и общаются каждый день. Фати рассказывает, что Дамшани сначала ей жутко не нравилась — «дурная она, допоздна не спит, мусорит, курит много, но потом как-то притерлись и начали дружить». Дамшани улыбается и отвечает: «Сама ты дурная», — и обнимает подругу.

Сергей Строителев ИА REGNUM
Фати и Дашмани причёсывают друг друга

Отверженные

Сергей Строителев ИА REGNUM
Обитательница колонии

За несколько дней я познакомился со всеми жителями этого места с помощью главы поселения Чандры, который помогал мне с переводом, однако одна из женщин все время молча обходила меня стороной. Я наблюдал за ней и видел постоянную грусть в глазах. Я понимал, что мне скоро уезжать, и решился подойти. Шейла разговаривает, опустив глаза:

Сергей Строителев ИА REGNUM
Шейла

«Я живу в колонии уже 42 года. Решила уйти из родного села в 18 лет. Несколько лет я терпела унижения со стороны родственников и односельчан, я была очень скромной и набожной — никому ничего плохого не делала и почему-то воспринимала все происходящее как должное. Но я не вытерпела, так как постепенно моя жизнь превратилась в сущий ад. Мой родной отец сделал для меня отдельный вход в дом — дырку в задней стенке, напоминающую отверстие в собачьей конуре, запрещая мне входить через парадную дверь. Пищу мне приходилось принимать на полу — на этом настояла мать. Братья и сестры смеялись и кидали мне хлеб во время обеда. Мне приходилось есть, чтобы были силы. Все они действительно верили, что я проклята, только так я могу оправдать их поступки».

Сергей Строителев ИА REGNUM
Шейла возвращается в свою комнату после стирки

Я слушаю все это и мне просто нечего ответить. Глаза женщины наполняются слезами. Я понимаю, что никакие слова не смогут утешить ее и помочь выкинуть из сердца ту боль, которую она испытала в прошлом. Родные так и не навещали ее с тех пор. Наверное, ее история поразила меня больше всего, однако в колонии каждый прокаженный имеет свою собственную, приведшую его в это место.

Сонилал до сих пор продолжает носить футболку с надписью «Freedom of Speech», которую привез ему сын шесть лет назад. Мужчина говорит:

Сергей Строителев ИА REGNUM
Сонилал
«Это был единственный раз, когда сынок навещал меня, несмотря на то, что работает в часе езды от колонии. Он приехал и вручил мне майку, — глаза Сонилала заблестели. — Я очень надеюсь, что он успеет навестить меня еще раз, я думаю, у него хороший дом и есть дети, я уверен, что есть», — добавляет Сонилал.
Сергей Строителев ИА REGNUM
Мужчина развешивает белье

Ганга дети навещают время от времени, оставляя овощи и фрукты на крыльце дома, избегая общества отца и не давая ему возможности даже увидеть их.

Сергей Строителев ИА REGNUM
Ганга
«Я видел их из окна однажды, но не успел обуться, когда вышел на крыльцо, они уже ушли, я закричал вслед, они, наверное, не услышали, хотя были не так далеко. Я думаю, что дети просто не знают, что я дома, может думают, что я вышел куда-то, хотя куда я могу выйти», — рассказывает Ганга.
Сергей Строителев ИА REGNUM
Дом Ганги

Сану, имеющая шестерых детей, не видела их уже 23 года, так как шаман в родной деревне предсказал им страшные мучения, если они навестят мать. Женщина нехотя вспоминает те страшные времена:

Сергей Строителев ИА REGNUM
Сану
«Вся деревня собралась у моего крыльца ранним утром, они за руки вытащили меня на улицу и, окружив, начали ругать, кричали, что я должна уйти. Я осталась, а в следующий раз они подкинули мне в дом змею, и я только чудом обнаружила ее под кроватью. Муж никак не поддерживал меня, просто молча пил целыми днями, хотя я умоляла его предпринять что-то, а дети были маленькие и ничего не соображали. Я собрала самое необходимое и ушла в Хокану. Детишки мои выросли в атмосфере неприятия таких, как я, они так воспитаны, и я их не виню, но мужа простить не могу. Он мужчина и мог сделать что-то».
Сергей Строителев ИА REGNUM
Сану несет ведро с водой к своему жилищу

Лалибахадур живет в колонии уже более полувека. Из-за поздней диагностики у мужчины появились деформации. Он был вакцинирован и даже пытался жениться, предлагая потенциальным женам 100 долларов (огромные по непальским меркам деньги), но никто так и не согласился.

Сергей Строителев ИА REGNUM
Лалибахадур
«Мы с мамой долго собирали деньги, продавая молоко на рынке, а потом ходили по домам в деревне. Мама меня сватала, но ничего не вышло, ее не хотели слушать, смеялись над ней, а некоторые даже бранили. Я был хороший жених — трудолюбивый, не пил, почитал старших, но, наверное, невесты боялись проклятия. После нашего ухода невесты чистили крыльцо и просили у богов, чтобы проклятие обошло их стороной. Когда мама ушла, я покинул родное село. Я тогда не знал про колонию и сначала жил на улице на свадебные деньги, однако они быстро закончились, и мне пришлось попрошайничать в Катманду» — вспоминает Лалибахадур.
Сергей Строителев ИА REGNUM
Одно из старейших зданий колонии, в котором живет Лалибахадур

Фатик, бывший учитель литературы, который с горя запил после заболевания и к которому ни разу не приезжали родственники за 35 лет проживания в колонии.

Сергей Строителев ИА REGNUM
Фатик
«Я помню этот день, день, когда моя счастливая жизнь закончилась — доктор сообщил односельчанам, что я заболел. Никто не пришел на мой урок, а подростки тыкали в меня пальцем и называли проклятым. Один из самых бойких даже поднял камень, но не кинул — не решился. Это было только началом. Каждый день издевки становились все изощреннее — мне перестали продавать продукты в магазине, кидали камни в окно, а в один день зарезали весь мой скот. Я тогда начал пить в другом селе, куда ходил за ракией (рисовая водка), однако, рано или поздно все тайное становится явным, и туда тоже дошла информация о моем проклятии. В соседнее село меня также перестали пускать. Я был в депрессии, мне было очень плохо и страшно, я ушел ночью, в пустоту, в никуда», — рассказывает Фатик.
Сергей Строителев ИА REGNUM
Фатик во дворе колонии

Рам заразился проказой от родителей в возрасте 15 лет. Всей семье пришлось переехать в колонию из-за нападок односельчан. После смерти родителей Рам остался в колонии — ему просто некуда было идти. Своей семьи у мужчины так и не появилось.

Сергей Строителев ИА REGNUM
Рам
«Я знаю, что мне повезло больше, чем остальным, — я прожил вместе с семьей долгое время в колонии. тТаких случаев я больше не знаю. Я любил мать и отца, несмотря на то, что получил проказу именно от них. Мы ушли из родного села после того, как отца сильно избили, а наш дом подожгли, поставив ультиматум: если не покинем деревню — нас убьют. Я помню это как сейчас, я стоял и смотрел в лицо своему другу, который был в толпе беснующихся односельчан. Мы вместе с ним бегали на озеро каждый день, а тогда я не видел ничего, кроме ненависти, в нем. Как такое возможно? Ведь мы были близки».
Сергей Строителев ИА REGNUM
Рам спит около своего жилища — внутри слишком жарко

Самое печальное для меня в разговорах с обитателями колонии было спокойствие, с которым большинство из них рассказывали свои душераздирающие истории. Я понимал, что они просто привыкли оставаться забытыми. Это скромные молчаливые люди с невыносимой грустью в глазах.

Сергей Строителев ИА REGNUM
Внутри одного из домов колонии

Мое время в колонии подходило к концу, я не хотел покидать этих дружелюбных людей, с которыми мы столько времени провели в разговорах. Меня долго провожали, и я обещал вернуться.

Сергей Строителев ИА REGNUM
Дома прокаженных

Госпиталь на границе здравомыслия и табу

Менеджер Мохан по дороге обратно в Катманду сказал мне, что на юге Непала есть госпиталь, занимающийся современным уходом за больными — Лалгад, находящийся неподалеку от города Джанакпур. Эта местность была хорошо мне знакома — я уже был гостем этого города в недалеком прошлом. Я принял решение направиться именно туда.

Через 15 часов тряски в автобусе я был в Джанакпуре. Найти место не составило труда — все местные знают про госпиталь — единственный в стране, находящийся в лесу, километрах в десяти от города. До госпиталя пришлось идти пешком, что заняло несколько часов.

Сергей Строителев ИА REGNUM
Двор около операционной госпиталя Лалгад, принимающей больных круглые сутки

В Лалгаде меня встречает охранник и провожает в офис координатора Кумара, одетого в хороший синий костюм и абсолютно свободного говорящего на английском языке. Несмотря на то, что Кумар непалец, его отношение к табу кардинально отличается от рядового.

«Существование табу в современном обществе вряд ли можно оправдать чем бы то ни было. Можно долго и муторно рассуждать о сложившихся древних традициях в той или иной стране, но все это теряет значимость, когда на кону стоит безопасность человека» — говорит Кумар.
Сергей Строителев ИА REGNUM
Молодая прокаженная с ребенком в палате госпиталя

Лалгад — это современный госпиталь, спонсируемый британской организацией Nepal Leprosy Trust. Госпиталь вмещает около 100 больных, на которых приходится не менее 10 врачей, знающих о проблеме все и делающих обход два раза в день. Офис госпиталя постоянно контактирует с Лондоном, куда посылаются отчеты о проделанной работе, кейсы новых больных и финансовые сметы.

Сергей Строителев ИА REGNUM
Пациенты ждут приема в перевязочной
Сергей Строителев ИА REGNUM
Пациенты госпиталя
Сергей Строителев ИА REGNUM
В палате госпиталя

Кумар сетует на то, что количество больных, обслуживаемых госпиталем, — это капля в море.

«Уход за прокаженными может осуществляться и на дому, — говорит Кумар. — Что мы тут делаем, так это на время ограждаем их от издевательств со стороны односельчан, пытаясь в то же время заниматься образовательной деятельностью этих самых односельчан, которая является практически безуспешной — задача очень сложная, убедить людей, не имеющих образования и живущих по советам шаманов, что вакцинированные нами прокаженные не опасны для окружающих. К сожалению, ситуация обстоит так, что все пути прокаженных ведут либо к нам, либо в колонию к Хокане, так как терпеть унижения в родных селах долгое время невыносимо».
Сергей Строителев ИА REGNUM
Прокаженные проводят время на свежем воздухе, около палаты
Сергей Строителев ИА REGNUM
В клинике организованы короткие встречи, на которых прокаженных учат, как реагировать на вербальную и физическую дискриминацию

В госпиталь стараются помещать самых проблемных людей. Самый сложный кейс у девочки Маи 13 лет, заболевшей в возрасте трех лет и выброшенной на улицу собственными родителями в возрасте шести. Девочку нашли врачи на пороге больницы в Джанакпуре, с видимыми признаками проказы и отвезли в Лалгад, где она живет до сих пор. Проказа лишила Маю обеих ног. Мая не разговаривает, несмотря на все усилия психолога, который работает в госпитале.

Сергей Строителев ИА REGNUM
Врачи обрабатывают страшные раны Маи

Улицы отрешения

Прожив в госпитале неделю, я не упустил возможности съездить вместе с врачами к прокаженным, продолжающим жить в родных селах и находящимся под наблюдением Лалгада.

Сергей Строителев ИА REGNUM
Прокаженная, живущая в деревне неподалеку от клиники Лалгад

Все три героини моей истории попросили сниматься, пока никто не видит.

Сергей Строителев ИА REGNUM
Прокаженная, живущая в деревне неподалеку от клиники Лалгад

Видимое спокойствие через пять минут сменилось буйством.

«Зачем вы снимаете эту проклятую? — прокричал мне на ломаном английском пьяный парень из толпы, собравшейся вокруг меня в деревне Батишор. — Неужели нету кого получше — вон, сколько у нас красивых девушек в деревне, снимайте их!!!»

Сергей Строителев ИА REGNUM
Дамкумари из Батишора идет пасти скот

Люди с пеной у рта спорили с врачами, пытаясь объяснить, что проказа — это проклятие, кара за грехи и что надо срочно избавиться от больных женщин, увезти их подальше, а в противном случае они готовы сами позаботиться об этом.

Сергей Строителев ИА REGNUM
Дамкумари

В Батишоре я пробыл около трёх часов, и за это время я ощутил то, что приходится терпеть прокаженным каждый день. Я не понимал, как Дамкумари живет с этими людьми, при этом продолжая заниматься какими-то делами — пасти скот, готовить.

Сергей Строителев ИА REGNUM
Дамкумари со скотом

Кумар сказал, что женщину скоро заберут в госпиталь, так как находиться в родном селе ей стало очень опасно.

«Она не хочет верить в то, что односельчане могут нанести ей физический вред, но рано или поздно это всегда происходит, мы это знаем, и для нас это очевидно» — рассказывает Кумар.
Сергей Строителев ИА REGNUM
Семья прокаженных. Если один из членов семьи болен лепрой, и эти люди не хотят избавляться от больного, они также считаются проклятыми
Сергей Строителев ИА REGNUM
Прокаженная

Мне стало не по себе, когда я анализировал все то, что увидел в Непале, — я не мог поверить, что все это являлось реальностью, а не страшным сном. Мне хотелось думать, что все это временно и проблема, безусловно, будет решена. Однако, оценивая все аспекты и понимая, что это целая вереница вопросов — начиная с образования, заканчивая традициями и укоренившимися стереотипами, я понимал, что нужно время, много времени, десятилетия, возможно, века.

Сергей Строителев ИА REGNUM
Прокаженная внутри своего жилища