Что ожидает Россию в Pax China?

Хотя самой активно цитируемой экономической темой сейчас является торговая война Вашингтона с Пекином, в действительности масштаб происходящего существенно шире. На данный момент Соединенные Штаты находятся в острейшем принципиальном экономическом противостоянии буквально со всем миром, включая союзников и ключевых геополитических партнеров.

События везде развиваются по одной и той же схеме. Гегемон отчаянно пытается разменять остатки признания его доминирования на деньги. В большинстве своем — преимущественно сиюминутные. Государственный департамент США угрожает серьезными санкциями Европе. Под раздачу попала Индия, с 5 июня 2019 года лишенная в Америке режима льготной торговли. Даже перезаключившая новый, для Вашингтона более «справедливый» торговый договор, Мексика тоже снова оказалась под угрозой американских санкций.

Основой механизма политико-экономического давления является долларовая финансовая система, созданная США в результате знаменитого Бреттон-Вудского соглашения. Американские санкции вообще стали возможны лишь потому, что в конечном итоге большинство международных расчетов ведется с непосредственным использованием корреспондентских счетов американских банков либо вообще прямо в американских долларах.

Считается, что долларовая система, кроме чисто финансового контроля, обеспечивает США возможность безграничной денежной эмиссии с минимальным инфляционным риском. К настоящему моменту в мировом обороте находится 420 млрд наличных долларов, из которых 62% вращаются за границей. Но при ближайшем рассмотрении оказывается, что дело обстоит несколько иначе.

Наличные уже давно не являются определяющей формой финансового механизма. Общий национальный долг США составляет 21,5 трлн долларов, из которых в руках иностранных держателей сосредоточено порядка 6 трлн или 27,9%. На этом фоне именно наличные деньги не влияют совершенно никак.

Американская гегемония держится не на экспорте доллара, ее основой служит сформированный на его основе расчетный и правовой механизм, в котором большинство экономических операций тем или иным образом осуществляются с использованием американской валюты. Либо прямо, когда расчеты за товары и услуги даже между третьими странами, происходят через корреспондентские счета в американских банках. Либо косвенно, когда бизнес формально иностранной компании тесно зависит от кредитов, предоставляемых американским фондовым рынком. К примеру, именно так Вашингтон сумел заставить французскую Total выйти из всех проектов в Иране.

Американо-китайское торговое противостояние показывает, что возможности действующего чемпиона сокращаются, а нового азиатского претендента — растут. Из чего некоторые аналитики линейно выводят простую экстраполяцию. В борьбе за пальму экономического первенства Китай желает заменить Соединенные Штаты во всех американских механизмах. В том числе, с формированием зоны юаня по аналогии с пространством доллара, а точнее, за счет его замещения. С получением аналогичных плюшек в виде прироста размера ВВП и переноса львиной доли инфляционных рисков за рубеж.

Определенный резон в таком подходе действительно имеется, но тут, как никогда ранее, подтверждается старая истина, что в одну и ту же реку никогда нельзя войти дважды.

Хотя китайский экономический механизм с 1979 года строился по западным капиталистическим лекалам, его реальная конструкция получилась сильно отличной от американской или европейской. В некотором смысле это удивительно, учитывая тот факт, что Вашингтон все это время пытался реализовать японский опыт встраивания крупной азиатской экономики на вторые роли в собственную финансово-промышленную структуру.

А все потому, что принципиально иными оказались внешние условия. Послевоенной Японии Вашингтон позволил занять на своем рынке ниши, свободные от собственного американского производства, тогда как рост китайской промышленности уже шел прямо за счет замещения американской. Открытие заводов в КНР стабильно сопровождалось их закрытием в США. Более того, начиная с 90-х годов ХХ века, ведущие американские корпорации перестали ассоциировать себя с американским государством, а потом и вообще начали ему противостоять.

Местами более чем успешно. Хорошим тому примером служит корпорация Amazon, зарабатывающая примерно по 17 млрд долларов чистой годовой прибыли и при этом в 2017 и 2018 годах официально не заплатившая ни копейки федеральных налогов.

В Китае дело обстоит иначе. Сторонников американского пути власти решительным образом вразумили еще на площади Тяньаньмэнь в 1989 году. С тех пор частный бизнес там не забывает о неразрывности своей связи с государством и обществом. Уже одно это делает повторение истории американской мировой экономической экспансии невозможным. Ну, а возникшая принципиальная торговая война между Вашингтоном и Пекином показала бесперспективность попыток скинуть гегемона по действующим правилам свободного рынка. Что лишает смысла любые попытки заменить долларовую гегемонию юаневой.

Китай вообще пошел совсем другим путем. Его глобальный проект «Пояса и Пути» лишь на поверхностный западный взгляд выглядит вариантом мягкой, но масштабной экспансии китайского промышленного производства на все потребительские рынки планеты. В первую очередь, американский и европейский. Примерно как это сделали американцы с Британией, отжав себе после Второй мировой войны ее колониальную систему.

В действительности идея нового шелкового пути с самого начала являлась только запалом к куда более масштабному процессу внутреннего преобразования КНР и переформатирования всего Азиатско-Тихоокеанского региона.

Он состоит из двух частей. Первая звучит как Азия для азиатов и содержит, прежде всего, политический посыл к снижению (а то и полному прекращению) какого бы то ни было внешнего (читай — американского) вмешательства в решение любых внутренних вопросов стран региона. Об этом в своей вступительной речи рассказал председатель КНР на Конференции по взаимодействию и мерам укрепления доверия в Азии: «Именно народы Азии должны руководить делами Азии, решать проблемы Азии и поддерживать безопасность в Азии».

Вторая, экономическая часть была подробно изложена в презентации планов Тринадцатой пятилетки (2016−2020) на четвертой сессии Всекитайского собрания народных представителей 12-го созыва в марте 2016 года.

Если не вдаваться в детали, она сводится к простой логике. На тот момент экономическое благополучие Китая критично зависело от потребления собственного среднего класса численностью в примерно 70 млн человек, среднего класса Европы (90−110 млн человек) и США (120−140 млн). Еще до 30 млн совокупно формировали остальные страны мира, включая Россию. Итого 310−350 млн человек, из которых китайцы составляли всего 20%, что формировало серьезные внешние риски, позднее убедительно подтвердившиеся с началом американо-китайской торговой войны.

К столетнему юбилею провозглашения КНР (то есть к 1 октября 2049 года) его правящая элита намерена сформировать в стране, по меньшей мере, 300 млн человек среднего класса и полностью победить бедность, тем самым подняв до достойного уровня жизни еще примерно 600 млн человек. В пересчете на средний класс их потребление можно считать эквивалентным 150 млн человек. Кроме того, через активное инвестирование инфраструктурных проектов в рамках «Пояса и Пути», Китай планирует сформировать в других странах Азии собственный средний класс, оцениваемый в 350 млн человек.

На выходе получится азиатский рынок в объеме 800 млн среднего класса, что в 2,85 раза превзойдет емкость европейского и американского рынков вместе взятых. С двумя ключевыми преимуществами перед текущим положением вещей. Во-первых, согласно концепции «Азия для азиатов», он не будет подвержен западному экономическому или политическому влиянию. Во-вторых, доля только китайского потребления в нем составит не менее 56%, тем самым гарантируя стабильность и достаточность загрузки промышленного производства.

С учетом сбыта в Европе и США, выходит круглая цифра в миллиард потребителей. Впрочем, даже если Европа рухнет под давлением внутренних политических и социальных проблем, а Америка закроется в рамках торгового договора USMCA (c Канадой и Мексикой), сформированная в Азии экономическая база останется не только достаточной для дальнейшего материального благоденствия КНР, но и позволит превзойти западных конкурентов в дальнейшем.

Вот это пространство и станет китайским кластером, закрытым от внешнего вмешательства как новыми политическими соглашениями между КНР и странами региона, так и качественно возросшей мощью вооруженных сил страны.

Будет ли в нем доминировать именно юань? Вероятнее всего, да. Но вовсе не ради экспорта инфляционных рисков. Нынешнее положение США показывает, что слишком много долларов за границей их не уменьшают, а, наоборот, увеличивают. При нынешнем объеме отрицательности внешнеторгового сальдо, Америка рискует вчистую разориться в течение ближайших десяти лет.

Станет ли Пекин стремиться активно продвигать свою валюту на остальную часть планеты? Скорее всего, нет. За ненужностью. Да и невозможностью. Экономика прочих стран тоже неизбежно сформирует те или иные кластеры (помимо североамериканского), в которых безраздельно доминировать станут собственные валюты.

Где пройдут их границы — сегодня как раз и является ключевым долгосрочным стратегическим вопросом, в том числе, для России. Даже в первую очередь — для России. Если мы не сумеем к рубежу 2035−2040 годов сформировать собственный стабильный и успешный кластер объемом не менее 250, а лучше 300 млн человек, то в течение последующих 20−30 лет Россия утратит технологическое превосходство, наличие которого (помимо ядерного оружия) обеспечивает Москве лидирующий международный статус.

И тогда мы неизбежно превратимся в подобие Испании, страны в прошлом чрезвычайно великой, с богатейшей историей, но сегодня в мире мало на что влияющей и мало кому интересной, кроме туристов.