Олег Неменский: Судьба Приднестровья и российско-румынские отношения

ИА REGNUM публикует доклад старшего научного сотрудника Института славяноведения и балканистики РАН Олега Неменского, сделанный им на основе выступления на состоявшемся 24 ноября в Институте динамического консерватизма заседании на тему "Приднестровская проблема: история вопроса, современное положение, перспективы. Русский фактор и позиция РФ".

Основная проблема российской политики в отношении Приднестровья и Республики Молдова - выбор между двумя путями, двумя стратегиями. Это либо воссоединение бывшей МССР как федеративной Молдавии ради удержания её в постсоветском пространстве, либо поддержка приднестровской независимости с неизбежной уступкой Республики Молдова в пользу Румынии. Оба варианта Москве несимпатичны и окончательного выбора она не делает. На самом деле, наиболее выгодная ситуация для РФ - это поддержание нынешнего статус-кво, который, собственно, и позволяет не делать такого выбора, и вообще не проводить в регионе никакой стратегической политики. Собственно, вся политика России, за исключением некоторых попыток навязать федерацию, к этому и сводится. Однако такое положение очень шаткое и неизбежно временное, а отсутствие стратегического подхода к судьбе региона обрекает на сильное поражение интересов в будущем.

Впрочем, Москва сделала ряд шагов в сторону федеративного проекта, предложив в 2003 г. его весьма продуманную модель, однако, как считается, потерпела в этом деле неудачу из-за дипломатического противодействия Запада. Думается, что это очень неполное объяснение. Путь создания ориентированной на Москву федеративной Молдавии попросту тупиковый - по целому ряду причин. Каким бы слабым государством ни была РМ, однако её политические элиты всё же способны отстаивать свои основные жизненные интересы, объединение с ПМР любой ценой этим интересам прямо противоположно. Кишинёв хочет возвращения Приднестровья, а совсем не объединения с ним. Приднестровье побеждённое, поставленное на колени, в котором будут пересмотрены все имущественные отношения последних двадцати лет, а политическая и экономическая элита которого будет вынуждена пуститься в бега - таким и только таким оно нужно Кишинёву. Вхождение же ПМР в федерацию, а тем самым полная легализация её системы, её автономного статуса, и выход её элиты на молдавское политическое и экономическое поле - это, можно сказать, ночной кошмар Кишинёва. Такой вариант может быть лишь навязан извне по праву сильного, но у Москвы сейчас в регионе нет этого права, да и РМ пока что не настолько плоха, чтобы не суметь ему воспрепятствовать. В середине ХХ века уже была эта история, когда власть попросту переехала из Тирасполя в Кишинёв, и повторения этого там никто не хочет.

Кроме того, политическая элита Молдавии ещё более заинтересована в сохранении статус-кво, чем Россия, ведь для неё неурегулированный конфликт с Приднестровьем - главный институализирующий фактор. Не будь этого конфликта, существование особого государства под названием Республика Молдова было бы вряд ли возможно: это настоящее failed state, так как оно не нужно даже собственным гражданам. Впрочем, оно по-прежнему нужно его политической элите. Но оба пути - что, по сути, становиться частью большой приднестровской элиты (в случае федерального договора), что становиться крайне зависимыми управленцами окраинной области большой Румынии - вряд ли им симпатичны.

Попытки Москвы навязать федеративный сценарий губительны и для позиций самой России в регионе. Во-первых, они основаны на крайне неадекватном мифе о "пророссийских силах в ближнем зарубежье". Не раз было весьма доходчиво показано, что таковых сил на уровне национальных элит бывших советских республик попросту нет. Есть пророссийская риторика, которая может быть иногда использована для привлечения электората. Надежды, что власти федеративной Молдовы окажутся ориентированы на Россию, попросту ни на чём не основаны. Разве что на наивной вере в то, что новая Молдавия полностью откажется от молдавского национального статуса и скопирует российскую модель "многонационального народа Федерации". Модель, даже в России существующую только в области политической риторики. Кроме того, сама по себе идея "скормить Приднестровье Кишинёву" за его лояльность России имеет столь сомнительные ценностные основания, что лишь противопоставляет Москве русское население региона. Давайте скажем прямо: скармливать кусочки Русской земли национальным окраинам бывшего имперского пространства в надежде их задобрить - попросту гадко и ни к чему хорошему привести не может. Единственный результат: люди русской культуры очередной раз скажут, что "Россия нас предала", - и так будет не только в этом регионе, но и в других, и даже в самой России. Имиджевые потери от такого шага могут быть стёрты только со сменой поколений, да и то лишь при полном изменении политической линии.

Второй путь разрешения конфликта - поддержка независимого статуса ПМР и сдача РМ Румынии - также выглядит несимпатично, зато гораздо более реалистично. Конечно, потеря большей части Бессарабии из пространства мнимого политического доминирования России не согласуется с нашими интересами. Более того, в этом не заинтересовано и русское население Республики, что также должно волновать наше общество, а по идее и официальную Москву. Сдача Молдавии Бухаресту - это, несомненно, проигрыш России, и вряд ли он может быть нами желаем. Однако хотелось бы обратить внимание на то, что этот проигрыш уже во многом состоялся, и не в последние годы, а ещё в советское время, и сейчас мы имеем дело лишь с его замедленными последствиями.

Советский Союз был националистической фабрикой - он создавал современные нации из донационального этнического материала. На определённом этапе они "сошли с конвейера" и обрели формальную независимость, что было закономерным результатом работы всего механизма, заложенного в начале 1920-х. Работа по созданию наций имела исключение (русское большинство), однако во всём остальном была весьма грамотно устроена и показала впечатляющие результаты. Однако в случае с Молдавской ССР она дала сильный сбой: все формальные условия для нации были созданы, но реальным содержанием толком не наполнены. Во-первых, спорен был сам проект - формирования молдавской нации на одной лишь восточной части исторической Молдовы, не включающей даже её столицу (Яссы). Либо стоило вовремя добиваться присоединения к СССР всей Молдовы, либо создавать здесь особый "бессарабский" проект, никак с основной частью Молдовы, оставшейся в Румынии, не связанный. Во-вторых, не были созданы и остальные атрибуты национального бытия - даже такой принципиально значимый, как особый язык. Минимальные различия и культивирование традиционного кириллического алфавита национальный язык создать не могут, так как касаются лишь графики и наименования. Достаточно только сказать, что первый молдавско-румынский словарь был издан только в 2003 году - у наших филологов до этого руки не дошли. Советские молдаване так и оказались недоделанной нацией, которая быстро осознала себя оторванной частью гораздо большего национального образования. Ситуация, подобная, например, Юго-Восточной Украине, население которой всё более определённо не принимает западенского национализма и тяготеет к реинтеграции с Россией. Это желание народа быть вместе, то есть расширения политических границ на всю этнокультурную, языковую общность, трудно не уважать.

Нынешние попытки создания "молдовенизма" вряд ли могут оказаться очень успешными, так как они инициируются только одной стороной молдавского политического спектра и принципиально опоздали: нации создаются на этапе вовлечения крестьянского безграмотного большинства в стандартизированную систему общего образования, а это время уже прошло. Эта своего рода лень советской Москвы в создании и развитии местного национального проекта просто обрекла на господство прорумынских настроений местного влашского населения, и это та реальность наших дней, с которой мы вынуждены считаться. Удерживать Республику Молдова от интеграции с Румынией теперь можно только с помощью постоянного силового давления, а это в перспективе проигрышная позиция, тем более для такого относительно слабого государства, как современная Россия, которая к тому же даже не граничит с этим регионом.

В результате мы имеем мало жизнеспособное образование, существование которого поддерживается только той временной политической выгодой, которую получают от нынешнего статус-кво власти Кишинёва и Москвы. Сколь долго сможет продлиться такое положение, предсказывать трудно, но главное то, что оно принципиально временно: здесь нельзя создать стабильную национально-государственную систему. А значит, хотим мы этого или нет, мы должны рассматривать варианты его разрешения. И если первый путь (федерализации) представляется просто нереалистичным, что и приводит к провалу все попытки его реализации, то второй путь вполне реален и неизменно актуален. Искусство политики состоит не в том, чтобы биться за поставленные цели до последней капли крови, а в том, чтобы уметь находить выгоды своей стороны в самых разных ситуациях. И здесь стоит задаться вопросом, каковы могут быть выгоды России от реализации именно этого пути. Только если мы будем заранее к нему готовы, мы сможем в будущем их не упустить.

Румыния - страна очень своеобразная и российской политикой мало освоенная. В своё время Россия приложила немало сил для освобождения "дунайских княжеств" из-под османской зависимости, и чувство благодарности за это, питаемое также культурной близостью, живо до сих пор. Однако, помимо довольно мощной русофильской традиции, здесь есть и своя очень влиятельная русофобская мысль, и сейчас она на первом плане общественного сознания. Главный её источник - исторический спор с Россией из-за Бессарабии, и в наши дни он играет важнейшую роль в румынской политике.

Однако есть и более давняя и более глубокая причина антироссийских настроений в Румынии. В XIX веке, когда влашские народы боролись за независимость, начал складываться их национальный проект. И многое зависело от того, кто и каким его создаст. К сожалению, Россия никак в этом процессе не поучаствовала, что, в общем-то, неудивительно: в отличие от советского времени, тогдашняя Россия национальные идеологии не создавала нигде и её политика в национальном вопросе была очень консервативной. Зато в нём знала толк имперская Вена. Румынский нацпроект (объединяющий под одним национальным именем влашское население трёх больших исторических регионов - Валахии, Молдовы и Трансильвании) создала т.н. Трансильванская (Арделянская) школа, представленная главным образом местными униатами. Своей первичной цели - ослабления Венгрии - он добился полностью, но стал также и мощным средством ослабления российского влияния в регионе. Направленность этого проекта оказалась радикально прозападной, а православный мир в его контексте воспринимался как многовековой "восточный" плен западных по своей латинской природе румын. И хотя в наши дни православная идентичность Румынии не даёт повода для сомнений (она даже ярче и определённее, чем, например, у России), тем не менее "антивосточная" и прозападная политическая линия вошла в глубокую традицию румынского самосознания. И совсем не только благодаря бессарабскому вопросу уже в наши дни Румыния оказалась ближайшей союзницей Польши в её радикально антироссийской линии национальной и европейской восточной политики: эта линия заложена в самом проекте румынской нации. Однако, в отличие от тех же поляков, русофобская составляющая не является идентитарно значимой для румын, и умелая политика России могла бы существенно подправить румынское цивилизационное самосознание, опираясь на местную и до сих пор сильную русофильскую традицию.

Этому мешают две вещи: бессарабский вопрос и отсутствие собственно румынской стратегической линии российской внешней политики. Отношения с Румынией просто не рассматриваются как значимый фактор политики России в регионе. А ведь это, в сущности, даже не один, а три региона: Балканы, где Румыния является самой большой страной; Центральная Европа, которой исторически принадлежит трансильванская часть Румынии и к которой она тяготеет политически; и это наша Восточная Европа, в которой, именно благодаря ситуации вокруг бывшей Молдавской ССР, румынская политика приобретает всё более заметное значение. Стоит также понимать, что Румыния наверняка будет играть важнейшую роль в регионе Центральной Европы в связи с вполне возможными в недалёком будущем конфликтами вокруг Венгрии, всё более склонной к реваншистской политике. И характер отношений с этой страной будет иметь огромное значение для формы участия России в этих событиях, для её политических возможностей в регионе. Кроме того, Румыния - большая православная страна, большую часть истории имевшая с нами общий богослужебный и литературный язык (церковнославянский - почему в Средневековье влахи нередко рассматривались как славяне), и являющаяся важной частью нашего цивилизационного пространства, связывающая историческую Русскую землю с южнославянскими народами. Отношения с таким государством для России самоценно и очень значимо. А это значит, что любое возможное разрешение молдавско-приднестровского конфликта должно быть использовано Россией для стратегического улучшения российско-румынских отношений.

Нет, я не призываю поскорее сдать РМ Румынии. Тем более что это не тот вопрос, который может быть просто решён в Москве. Выдвигавшийся уже план инициирования Россией присоединения РМ к Румынии сомнителен именно тем, что провоцирует поспешный отказ от тех выгод, которые Россия несомненно имеет от нынешнего статус-кво. Более того, со временем Румыния становится всё более удобным партнёром: сейчас, когда в ней господствуют настроения разочарования Европейским Союзом, подпитываемые также его кризисом, она уже иначе смотрит и на отношения с постсоветским пространством, чем до своего вступления в ЕС. Однако объединение двух государств очень вероятно, а значит, если оно в будущем состоится, это должно произойти при участии России, а не в однозначном противодействии ей. И если Москва окажется одной из сторон этого процесса, она сможет получить от него довольно значимые "дивиденды" в деле улучшения двусторонних отношений с Бухарестом.

Кроме того, стоит обратить внимание на судьбу всего румынского национального проекта в случае такого объединения. Ведь несомненно, что Республика Молдова не сможет войти в состав Румынии просто на положении нескольких уездов (жудецов). Появление довольно крупной автономии принципиальным образом изменит характер румынской государственности: наравне с наличием самопровозглашённой в 2009 году Секуйской автономии в центре Трансильвании и явного стремления к усилению прав самоуправления на уровне других исторических областей страны, это событие скорее всего приведёт к федерализации государства. Такая федеративная Румыния в условиях Евросоюза обречена на довольно широкий статус (а тем более фактическое положение) автономий. Стоит учесть, что три крупные исторические области этой страны имеют очень разные проблемы, очень разную историю и традиции, и обращены к очень разным европейским регионам с их своеобразной политической проблематикой. Вряд ли Бухарест сможет удерживать под полным контролем и их внешнеполитическую деятельность - наверняка субъекты федерации получат частичную самостоятельность в своих внешних сношениях, что уже свойственно целому ряду стран Евросоюза.

Федерализация может существенно повлиять и на весь строй румынского национального проекта. Актуализация регионального самосознания будет означать частичное возвращение к дорумынским формам идентичности, то есть тем историческим культурным традициям, которые ещё не несли в себе этот комплекс "попорченных греками и славянами романцев, вырванных из контекста родной для них западной культуры". Это самосознание будет с гораздо большей симпатией обращено к собратьям по восточно-христианской культуре, в том числе и к России. Тот же молдовенизм, который в наши дни пытаются создать почти с нуля в окружении молдавской Компартии, присоединением к Румынии будет не загублен, а как раз наоборот - станет гораздо более востребованным и получит реальные шансы на успех. Ведь это не просто "вхождение в состав Румынии", это и воссоединение двух частей исторической Молдовы, и оно, наряду с процессами федерализации, даст мощный толчок к развитию (а во многом возрождению) собственно молдавской идентичности в её исторических границах и формах. А молдавская традиция всегда была обращена к русской культуре. В целом, такое превращение жёстко националистической унитарной Румынии в федерацию сделает её гораздо более удобным партнёром для политических и культурных сношений и может значительно ослабить "антивосточные" основания румынского национального проекта. А это, несомненно, прямой стратегический интерес русской политики во всём этом регионе.

Кроме того, России немаловажно обеспечить приемлемый статус для русского (русскоязычного) меньшинства Республики Молдова, а именно в этой области последнее время наметились очень серьёзные опасности. Взглянув на современную румынскую политику выдачи паспортов, нетрудно увидеть, что в наименее выгодном положении оказываются именно славянские граждане республики. Если постепенно всё молдавское население получит румынские паспорта, то славяне окажутся на положении единственных заложников несостоятельной государственности. Ещё большая опасность ждёт впереди: при последующем присоединении РМ к Румынии (уже после проведённой паспортизации) люди с одним молдавским паспортом могут оказаться попросту не у дел - примерно так же, как русскоязычные жители Латвии и Эстонии. Идеология, обосновывающая советские присоединения 1940 года как оккупации, в данном случае звучит даже более аргументированно, чем у прибалтийских республик, а система основанного на ней института "негражданства" уже апробирована и довольно спокойно принимается Евросоюзом. Если вовремя не направить этот процесс, мы получим в составе ЕС новое государство с русскоязычными "негражданами", у которых будут только паспорта упразднённой государственности. Так, ныне взятый Бухарестом курс на присоединение РМ через персональную паспортизацию для русских и России несопоставимо опаснее, чем формальное территориальное объединение с соответствующими правовыми гарантиями. Уже сейчас, если взглянуть на положение венгерского меньшинства в Румынии, то оно несопоставимо лучше, чем положение русского меньшинства в Молдавии. Но это стало возможным только благодаря грамотной и активной политике Венгрии. Если же Россия пустит ситуацию с русской диаспорой на самотёк, то при присоединении их права не только не расширятся до уровня других национальных меньшинств Румынии, но наоборот существенно сократятся - вплоть до прибалтийского сценария. Думается, это ещё один значимый аргумент, для того чтобы не воспринимать вариант присоединения РМ к Румынии только в категориях российского противостояния и сдачи.

И очень важно также то, что такой сценарий даёт возможность сохранить и легализовать на международном уровне статус ПМР. Приднестровье - это часть исторической Русской земли, и для России крайне важно не допустить реализации на ней молдавского, румынского или украинского национальных проектов. А в плане выбора между молдовенизмом и румынской унирей для приднестровцев нет разницы - оба проекта чужды и способствуют культурной дерусификации и политическому отторжению от исторического пространства. Собственно, румынский проект, с его относительным безразличием к судьбе "Транснистрии", здесь даже предпочтительнее, чем зацикленность на задаче её возвращения, свойственная молдовенизму.

Сопоставляя постсоветскую судьбу Приднестровья и Молдавии, трудно не заметить, что они в значительной степени отражают ситуацию на всём пространстве бывшего СССР, разве что в более выраженных формах. Откровенный неуспех молдавской государственности имеет параллели в почти всеобщем кризисе процессов внутренней интеграции в бывших союзных республиках. На всей территории исторической России (Империи) действительно состоявшимися можно признать только четыре непризнанных государства. Здесь есть и мощное гражданское общество, и работающие институты политической демократии, и решимость в отстаивании своего государственного проекта, ясность национальных интересов. Сказать всё это про бывшие республики СССР можно лишь с очень большой натяжкой, а то и вовсе нельзя. Неудивительно: эти четыре государства созданы вопреки советской системе административно-территориального размежевания и имеют реальные гражданские основания. Все же остальные пытаются жить в тех формах, которые были заложены в своё время большевиками и которые были весьма сомнительны уже ко времени распада Союза. Стабильность и относительный успех непризнанных международным сообществом государств показывает нам пути для достижения гражданской интеграции. Однако эти государства малы и хрупки. Защита Приднестровья - важнейший интерес России, и даже более того - моральный долг перед русским народом.

Ещё раз подчеркну, что я не пытаюсь представить здесь "модель идеального разрешения конфликта". Молдавско-приднестровское противостояние имеет очень сложную природу и любой вариант его развязки будет иметь немало неприятных для России сторон. Однако объединение РМ (без Приднестровья) с Румынией остаётся наиболее вероятным ходом развития событий, и России важно в очередной раз не посыпать свою голову пеплом со словами "мы снова проиграли!", а попытаться извлечь из такого сценария максимум пользы - и для отношений с народами этого региона, и для положения его русского населения.