Всенародное «примирение» и его враги

Чем ближе 7 ноября — тем активнее разговоры про всенародное примирение, единство (благо праздновать то, чего, по общему признанию, нет, предлагается накануне Великого Октября), «взаимодополнение» народа и элиты (по выражению Патриарха). А также о личностях, этому единению препятствующих, — в первую очередь о Ленине и всем народе, пошедшем за ним 100 лет назад и уважающем его сейчас.

Эту тему можно с полным правом считать просто комичной: даже с большим трудом притянутая к ней дата 4 ноября заставляет в первую очередь вспомнить бесконечные игры элиты за счет России, интервенции, призвание поляков Семибоярщиной, воцарение вытащенной из небытия Лжедмитрием и «отсидевшейся» в стороне во время народно-освободительной борьбы династии Романовых и т. д… В общем, всё, кроме народного единения.

Однако, как говорил революционный вождь: «Прежде, чем объединяться, и для того, чтобы объединиться, мы должны сначала решительно и определенно размежеваться». Необходимость «примирения» подразумевает наличие неких сторон с разными позициями, интересами, борющихся (!) друг с другом. Что же это за воюющие группы в «бесклассовом» капиталистическом (что тоже не понятно) обществе, и в чём содержание конфликта? Почему, наконец, их примирение невозможно, если не убрать давно умершего Ленина (а за ним — и все другие революционные фигуры)?..

На последний вопрос легко ответить сразу: единство может достигаться не только мирным путем, но и полным устранением другой стороны; примирения можно достичь принуждением противника к полной капитуляции. «Взаимодополнение» вообще подразумевает, что стороны будут неравны: так жертва дополняет убийцу, а раб — господина. Именно такой путь и подразумевается, когда говорится о необходимости проклясть «красных», чтобы примирить их с «белыми», или выбросить народного героя, чтобы примирить народ с элитой.

О каких же сторонах идет речь? Раз врагом одной из них, ратующей за «примирение», является Ленин и всё, что с ним связано, — с этого и начнем. Тем более что и в революционном 1917 году главной темой было именно всенародное примирение.

Февраль 1917 года стал моментом приведения формы государственного устройства в соответствие с реальной жизнью. Буржуазия, господствовавшая в экономике, уже имевшая твердые позиции в Госдуме и организациях вроде военно-промышленных комитетов и комитета по снабжению армии (где председательствовал князь Георгий Львов, будущий глава правительства), получила политическую власть. Остатки аристократии, в немалой степени «обуржуазившиеся», вынужденно примкнули к ним: единение было достигнуто за счет угрозы от общего врага. Результатом союза стало Временное правительство — новая российская власть.

Врагом же были народные массы: рабочие, солдаты и (позднее всех подключившиеся собственно к политике) крестьяне. В среде «низовой стихии» сильные позиции уже тогда имели большевистские агитаторы. Поднятие рабочих и солдат на восстание в Петрограде и других регионах — их заслуга. Однако большевики упустили вопрос организации поднятых ими масс в постоянные структуры — Советы (о чем сетовал приехавший вскоре Ленин). Впрочем, в дальнейшем именно они стали выразителем интересов «низов», перехватывая власть в существующих Советах, комитетах и т.п. и создавая новые.

Первые низовые структуры (в первую очередь — Петроградский и Московский советы) были созданы вокруг социалистической интеллигенции, меньшевиков и эсеров, разрывавшихся между описанными выше сторонами: лидеры их пытались влезть во власть (что у них получилось) и отстаивали интересы «высших слоев», успокаивая (а затем и открыто притесняя) «низы». Они служили неким «буфером» между крайностями, заверяя народ, что контролируют «верхушку», а «верхушку» — в том, что контролируют народ. В то время говорилось, что они представляют интересы мелкой буржуазии — малого бизнеса, жаждущего стать крупным, но находящегося на грани разорения и «скатывания» в пролетариат.

Тема всенародного «примирения» и возникла в риторике этой «прокладки». Господствующие классы (по сути, уже один класс — крупная буржуазия) вяло поддерживали ее, но считали нормальным идти прямо против интересов низов и выдвигать самые антинародные лозунги.

С течением времени произошла поляризация, особенно заметная по эсерам — самой массовой (более 1 млн членов) и разнородной партии того времени. Они разделились на три части: левых, правых и центристов. Левые, наиболее верные первоначальной программе партии, заняли позицию, близкую большевикам (но более осторожную, с ориентацией на капиталистически мыслящее крестьянство), то есть выступили за угнетаемые слои общества против новых угнетателей — крупной буржуазии и присоединившейся к ней аристократии. Правые — напротив, порвали с народом и встали грудью за «высшее общество»: против Советов, низовой самоорганизации, за «твердую власть» и войну. Центристы (так и не получившие особого признания, поскольку время их уже прошло) всё еще пытались «примирить» два радикализовавшихся полюса, предлагая создать правительство равным представительством всех партий и другие схемы «единения».

То, что в дальнейшем вылилось в открытую вооруженную борьбу, начиналось (да и заканчивалось) лозунгом «примирения». За этим словом скрывалась реальная программа действий, направленная на то, чтобы не допустить «низовые» структуры к власти. Утверждалось, что в условиях войны (шла Первая мировая) и допущенной царизмом разрухи необходимо прекратить «анархию» (самоорганизацию на местах), сплотиться вокруг революционной власти — Временного правительства… И пойти на всяческие уступки буржуазии и офицерству (аристократии), «взвалившим» на себя всю ношу управления страной.

Так, для «примирения» требовалось отменить сокращение рабочего дня, повышение зарплат (якобы у капиталистов не хватало прибылей), оставить землю помещикам и капиталистам, укоротить власть солдатских, крестьянских и рабочих комитетов, не вводить рабочий контроль, восстановить смертную казнь, собирать деньги с населения на государственные займы. На предприятиях и железных дорогах нужно было ввести военное положение — то есть запретить всяческие стачки, протесты и профсоюзы, увеличить продолжительность и интенсивность труда.

После Октябрьской революции эти условия «перемирия» дошли до полного абсурда. Советско-большевистскому правительству на полном серьезе предлагалось сдать оружие, сложить полномочия, арестовать себя, передать власть правительству из всех общественных сил, кроме большевиков (!) и т.п. Аналогичные требования выдвигались со стороны контрреволюции Военно-Революционным Комитетам и Советам в регионах. Против таких условий выступил даже Викжель (Исполком ж.-д. профсоюза), игравший роль посредника и главного «примирителя» на переговорах. Воистину, с расизмом боролись путем истребления негров.

Поскольку положение народа было тяжким, власть действовала грубо, а левые партии вели антибуржуазную агитацию — народ относился к условиям «примирения» без энтузиазма. Низы постепенно «выбивали» себе всё более и более хорошие условия, самоорганизация разрасталась и перехватывала власть. В регионах, особо ощущавших на себе разруху и гнет капиталистов, начинались самозахваты и самосуды.

Временное правительство и верхушка Петросовета запрещали крупные, организованные самими низами выступления, вроде демонстрации 10 июня в Петербурге. Но на митинги, собранные самими властями, люди выходили с теми же антиправительственными лозунгами. На министров, печально известных по царскому периоду и особо яро выступавших против народа, шло давление. Временное правительство пересобиралось, вводило в себя больше «социалистов» (из верхушки Петросовета), переставляло фигуры, заявляло, что теперь-то оно точно «всенародное» — и гнуло курс на «примирение». Позднее собирались даже «общегражданские» съезды вроде Государственного совещания в Москве, состав которых был сильно перекошен «вправо», хотя это очевидно не соответствовало реальному положению вещей и сопровождалось всеобщими забастовками.

В какой-то момент власть решилась на расстрел демонстрации 3—5 июля — из страха, что она перерастет в народное восстание, а также на запрет партии большевиков как нарушителей «примирения», «всенародного консенсуса». Запрет дал только обратный эффект: люди еще меньше стали доверять новой власти. Особенно показательным было то, что элита активно выпускала всех своих «собратьев» (черносотенцев, монархистов, контрреволюционеров — потом их арестовывали сами Советы), а обвиняемых в «бунте» 3—5 июля держала под стражей, даже не предъявляя им обвинений.

Наконец, в своем стремлении к «примирению» и соблюдению «общенациональных интересов» правящие классы решились на прямое национальное предательство. В рамках подготовки к заговору, ставшему Корниловским мятежом, генералы начали сдавать позиции на фронте Первой мировой, посылать на убой солдат, срывать навязанное ими же наступление. В результате немцам была открыта дорога на революционную столицу — Петроград. В неудачах обвинили солдатскую самоорганизацию, отмену смертной казни на фронте и т.п. — хотя настоящие доклады с мест явно показывали, что именно комитеты стояли до последнего, в то время как генералы и лично верховный главнокомандующий Корнилов организовывали массовый «свал».

Читайте также: «Несчастьем России на фронте воспользуются для большой политической игры»

Прямая угроза столице стала главной картой в игре новой власти против народа: ради обеспечения безопасности планировалось ввести военное положение, установить военную диктатуру и т.д. Собственно, Корниловский мятеж своей формальной целью имел именно прекращение в столице «анархии» и обеспечение твердости власти. Показательно, как Керенский (член Петросовета и глава правительства) и другие заговорщики тряслись над публичными речами Корнилова: он должен был одновременно и дать высшим слоям понять, что возглавит подавление низов, и не раскрыть лишних подробностей своего плана, чтобы не насторожить народ.

Читайте также: Штаб российской армии распространяет ложь о положении на фронте и в тылу?

В провале мятежа, конечно, виновна и плохая организация мятежников — Керенский и Корнилов умудрились рассориться, по большому счету, из-за «сломанного телефона» в виде Владимира Львова, почему-то начавшего играть роль переговорщика. Но еще более важным фактором стала недооценка силы Советов, комитетов и союзов: под предлогом защиты от контрреволюции они стали сосредотачивать в своих руках власть по всей России.

К тому времени как «соглашательские» верхи Петросовета выделились в отдельный орган — ВЦИК, а Керенский стал полноценным диктатором, война классов была уже проиграна. Во имя «примирения» правительство начало посылать на Советы, взявшие власть, карательные экспедиции — с очевидным результатом: солдаты переходили на сторону народа, а авторитет правительства улетучивался. К 7 ноября власть уже была у Советов, и то, что мы называем восстанием большевиков, стало лишь «вишенкой на торте».

Впрочем, как уже было сказано, и после революции оставшиеся недобитыми силы капитализма, а также примкнувшие к ним колеблющиеся не отринули риторику «примирения». Хотя она приобрела совсем карикатурные формы.

Так что же происходит в России сейчас, в момент нового «ренессанса» идеи примирения и единства нации? На каких условиях предлагают простому народу заключить мир с представителями правящего класса? Кто-то собирается отменить коммерциализацию образования и медицины, восстановить «социалку», прекратить разграбление советского наследия, дополнить добычу природных ископаемых производством и сельским хозяйством? Кто-то собирается допустить до власти представителей народа, а не элиты? Где-то контроль над предприятиями или социальной сферой передается в руки низовых структур?..

Поскольку сейчас у «низов» нет ни движения, ни явного лидера, удар наносят по самому историческому образу такого лидера — Ленина, а также по всей революционной традиции и соотносящемуся с ней советскому периоду. И это — знак, угрожающий не только «поклонникам» большевиков, но и всему простому народу. На его позиции ведется крупномасштабное наступление, а всё, что хоть как-то намекает на отстаивание народных интересов, замалчивается или приносится в жертву «примирению».

В 1917-м «примирение» предлагали заключить в условиях, когда власть фактически разделялась между элитой и низовыми структурами (Советами, комитетами, союзами). Сейчас вся власть находится у правящего класса. Зачем более сильному нужно призывать более слабого к «примирению»? В каком смысле? Не идет ли разговор просто о полной капитуляции народа, отказе его от отстаивания своих прав и возможностей?

Похоже, что вся затея сводится именно к этому. Хорошо будет ошибиться — да вот только никаких намеков на благие намерения у людей, под слова о «единстве» громящих всё, что им не нравится (см. защиту Николая II и одновременную атаку на Ленина), не видно даже в микроскоп.