Либеральный фашизм — политический гибрид XXI века

Говоря о ювенальной юстиции, планировании семьи и прочих атрибутах современного глобализма, мы часто употребляем слово «фашизм». И, наверное, многим кажется, что это скорее фигура речи, метафора, сравнение с чем-то запредельно страшным. Ведь фашизм — это крайне правая идеология диктаторского типа, антилиберальная, антидемократическая, провозглашающая принцип этатизма («государство превыше всего»), поддерживающая вмешательство власти во все сферы общественной и частной жизни. Для фашизма также характерны ксенофобия и шовинизм, вера в господство элит, политика геноцида.

Глобализация же, наоборот, продвигается под лозунгами безграничной свободы, вплоть до буквальной отмены государственных границ, мультикультурализма, безбрежной демократии, толерантности, защиты прав человека и создания условий для всеобщего процветания. Казалось бы, два противоположных полюса, две несовместимые и даже непримиримые системы. Но нередко у того, что кажется, на первый взгляд, несовместимым, существует некий глубинный уровень, на котором эти различия представляются достаточно вторичными. Историк и политолог Вардан Эрнестович Багдасарян в работе «Либерализм и фашизм» как раз обращает внимание на достаточно странные геополитические и политические альянсы, в которых либерализм идет рука об руку с фашизмом. В Латинской Америке это либерализм плюс режимы хунты. На Ближнем Востоке — либерализм плюс «Братья-мусульмане» (организация, деятельность которой запрещена в РФ). В Прибалтике — либерализм плюс движения «Памяти легионеров СС». На Украине — либерализм плюс необандеровцы. В Турции — либерализм плюс турецкий национализм. Белоленточное движение в России — либерализм плюс скинхеды. «Либерализм и фашизм, — пишет В. Э. Багдасарян, — оказываются политически объединены».

* * *

Роковая ошибка Муссолини

Но прежде чем продолжить разговор о современности, надо сказать, что в последние десятилетия, после развала СССР, одержавшего победу над фашизмом, в определенных кругах стало упорно распространяться мнение, будто бы фашизм вовсе не так плох, как все привыкли думать. Дескать, у нас неправильно отождествляли фашизм с гитлеровским нацизмом. А на самом деле это абсолютно разные вещи! Фашизм, дескать, зародился в Италии, и ничего плохого в изначальной идее нет. Наоборот, это солидарность, корпоративное государство («фашио» — связка, пучок). И если бы Муссолини не совершил ошибку, не связался с Гитлером, то фашизм не был бы дискредитирован. По развитию политических событий в сегодняшнем мире ясно, что в обелении фашизма заинтересованы, прежде всего, сами фашисты, которых когда-то метко называли недобитками и которые грезят реваншем. Поэтому можно было бы с полным правом проигнорировать их «просвещенное мнение». Но поскольку мы делаем попытку разобраться в существе вопроса, все же остановим на нем свое внимание.

Мы совершенно согласны с В. Э. Багдасаряном в его понимании фашизма как идеологии превосходства.

«Различие систем превосходства позволяет провести типологизацию фашистских режимов, — пишет он. — Одна версия фашизма утверждает идею расового превосходства. Другой вариант — превосходство кланово-родовое. Наконец, в третьей версии фашизма превосходство выражается через принадлежность к определенной корпорации. Эти корпорации могут иметь финансовый, силовой, меритократический профиль. Всех их объединяет легитимизация власти сильных. Поэтому немецкий фашизм был расистского пошиба, провозглашал неравенство народов, боролся с расовым смешением, а итальянский боролся с социальным смешением и провозглашал неравенство социальных страт. Сущностной была все та же идеология превосходства, обусловленная антропологическим неравенством».

Впрочем, добавим от себя, Муссолини проводил и расистскую политику. При нем были приняты декреты о запрете браков итальянцев с эфиопами и арабами, а также декрет об ограничении прав евреев.

* * *

От демократии к элитаризму

А все-таки, каким образом фашизм сочетается с либерализмом? Это стало возможным не столько благодаря мимикрии фашизма (хотя она тоже имела место в связи с послевоенной дефашизацией мира), сколько из-за перерождения либерализма, который начал постепенно разрывать с демократией и все более открыто позиционироваться как элитаризм (власть элиты). Еще в 1974 году известный американский политолог Хантингтон вместе с Круазье и Ватануки сделал для «Трехсторонней комиссии» доклад с говорящим названием «Кризис демократии». Авторы выявили тревожную для властной элиты тенденцию: рост материального благополучия в развитых странах привел к расширению среднего класса. Соответственно, увеличились ожидания и амбиции большого количества людей, заметно возросли их требования к правительствам. Невозможность выполнения всех этих требований приводит в условиях демократии к делегитимизации власти. Стало понижаться доверие людей и к государству, и к лидерам, и даже друг к другу. Пошла ожесточенная борьба за власть не только в политике, но и в бизнесе, профсоюзах, школах и университетах, церквях и гражданских сообществах. Все больше делался упор на индивидуалистов, на их права, интересы, потребности, тогда как потребности сообществ игнорировались. Заметно снизилась и роль семьи, церкви, школы и армии в воспитании молодежи. Фактически демократия вырыла себе яму: борясь против иерархичности и аристократизма, она начала разъедать общество, поскольку любая социальная организация требует, в какой-то степени, неравенства и различия в функциях. Если так дальше пойдет, это плохо кончится для властей предержащих. Могут наступить хаос и анархия, предупреждали авторы доклада:

«Серьезный вызов исходит от интеллектуалов и связанных с ними групп, которые заявляют о своем отвращении к коррупции, материализму и неэффективности демократии, а также к раболепию демократического правительства перед «монополистическим капитализмом».

Докладчики предлагали привлечь на свою сторону других интеллектуалов — более лояльных и не столь «ценностно ориентированных». Самым известным поборником такого плана в конце XX века был немецкий социолог Никлас Луман, давший теоретическое обоснование тому, что принятие политических решений должно быть ограждено от широкого участия населения и, по существу, оставлено на попечение чиновников.

Хотя сам Луман лично не участвовал в большой политике, его идеи, судя по всему, были взяты на вооружение. По крайней мере на Западе все чаще и чаще принимаются законы, которые не просто не встречают одобрения общественности, а вызывают ее бурное сопротивление. Миллионные протестные демонстрации на улицах Парижа, Мадрида и других европейских городов ни на что не влияют. В условиях либеральной демократии такое игнорирование воли «демоса» немыслимо! Немыслима при либеральной демократии и тотальная слежка за гражданами, наличие которой после разоблачений Сноудена уже никто не списывает на «конспирологию». Не слишком согласуется с демократией и ставшее на Западе обыденным вмешательство чиновников в дела семьи и частную жизнь людей. Ювенальная юстиция попрала неприкосновенность частной жизни. В странах, где она действует, выражение «мой дом — моя крепость» можно употреблять разве что иронически. В любой момент любой семье угрожает опасность оказаться под колпаком ювенальных служб и лишиться детей, если чиновники решат, что детям в другой «семье» будет лучше.

Кому-то, наверное, покажется парадоксальным, но подрывает демократию и радикальный феминизм, позволяющий под предлогом профилактики семейно-бытового насилия и защиты женщин вмешиваться в отношения супругов, собирать досье о разных сторонах их жизни, вплоть до глубоко интимных, и даже, если чиновники сочтут это необходимым, настаивать на разводе. А не согласившимся развестись могут пригрозить отъемом детей. Такие случаи встречаются уже и у нас.

Гуляя по улицам Стокгольма, мы обратили внимание на то, что на окнах жилых домов нет штор. Наш спутник, давно живущий в Швеции, пояснил:

«Здесь так рассуждают: если кто-то зашторил окно, значит, ему есть что скрывать. И тогда жди незваных гостей. Например, налоговую или ювенальную полицию. Поэтому лучше жить, как в аквариуме, зато не рисковать».

* * *

Новое — незабытое старое

Современная фашизация западных стран закономерно сопровождается воспроизводством старого «доброго» фашистского опыта. Из пыльных сундуков идеологи неофашизма достают не только портреты Гитлера и Бандеры, но и практики геноцида. Когда в 2014 году укрофашисты обстреливали из «Градов» города Донбасса, они мирных жителей даже «недочеловеками» («унтерменшами») не называли, а придумали клички «колорады» и «ватники». То есть насекомые, которых нужно уничтожать за их вредность, и вид одежды, неодушевленный предмет.

Ненадолго залежалась в фашистских сундуках и евгеника. Тем более что за это время изобрели всякие генетические анализы, которые помогают на самых ранних стадиях производить выбраковку «неполноценных» и лишать их права на жизнь, осуществлять грамотное «планирование семьи».

Ювенальные зверства — тоже отнюдь не новейшее изобретение. Во времена Второй мировой войны немецкие фашисты массово изымали детей на оккупированных территориях для воспитания их в германском духе. Вскрылись фашистские корни ювенальной юстиции и в Испании.

«История похищения младенцев началась по окончании гражданской войны, во времена франкистского режима, — читаем в статье Веры Родионовой «Фашизм и ювенальная юстиция: новое в известной теме». — Такое похищение младенцев было в тот период частью операции по политическому истреблению оппозиции. Этих детей передавали под опеку правильным «опекунам», которые избавляли опекаемых от политических пороков, передаваемых с молоком матери. Все началось с такой масштабной репрессивной спецоперации. Со временем она приобрела уже не только политический, но и мафиозный характер. И в таком виде просуществовала вплоть до первых лет испанской псевдодемократизации. Считается, что за этот период было украдено до 300 тысяч детей.

Применявшаяся технология была достаточно незатейливой. Выявлялись беременные женщины, расценивавшиеся как неисправимо неблагонадежные. Выявлял их так называемый женский патронат. Этих женщин сопровождали во время беременности. Их помещали в специальные клиники. После родов семье либо показывали труп чужого младенца, либо не показывали ничего, кроме фальшивой справки о мертворожденности ребенка. А новорожденные оформлялись прямо на бенефециаров сделки. Этими бенефециарами были опекуны-патриархи, способные жестко перевоспитывать опекаемых. «Опекуны» всегда выбирались из числа «надежных кандидатов, способных к осуществлению правильного идеологического воспитания».

Лидер антиювенальной организации «Бирюзовая волна» Консуэло Гарсия дель Сид Герра сообщает о наличии прямых доказательств того, что «Патронат защиты женщин», которым руководила не кто-нибудь, а сама жена Франко, после перехода к демократии был переведен практически в том же виде в ведомство администрации. Чиновникам и социальным работникам было дано полное право без суда изымать детей из семьи. Теперь уже от лица демократического государства.

В Аргентине при фашистской диктатуре 1976−1983 гг. с «неправильными» родителями и детьми церемонились еще меньше. При поддержке США была развернута операция «Кондор», направленная на разгром левой оппозиции. Аргентинская хунта совершала массовые похищения, творила пытки, казни. По данным правозащитников, во времена этой операции пропало без вести около 30 тысяч человек. Среди «исчезнувших» были беременные женщины, которых держали в тюрьмах, а после родов обычно убивали. Детей же, как и в Испании, отдавали «правильным» родителям. (Сегодня их удостоили определения «профессиональные родители».)

Вскрытие подобных фактов и сопоставление их с сегодняшней реальностью чрезвычайно важно, поскольку фашизм в нашей стране запрещен. И если отнюдь не метафорическая. а реальная фашистская природа «планирования семьи», ювенальной юстиции и глобалистского проекта в целом будет по-настоящему осознана нашим обществом, то противодействие подобным явлениям существенно облегчится. Фашистские практики перестанут быть предметом дискуссий, ибо перейдут в разряд уголовных преступлений.