Андрей Колеров. Набросок. 1980-е

Одной из «нераскрытых тайн» японской дипломатии является сюжет о том, знал ли официальный Токио о решениях Ялтинской конференции Иосифа Сталина, Франклина Рузвельта и Уинстона Черчилля 1945 года по поводу обещания правительства СССР вступить в войну с Японией.

Тогда, по понятным причинам, достигнутые договоренности и особенно сроки вступления СССР в войну являлись большим секретом. Из стенограммы личной беседы Сталина и Рузвельта по дальневосточным вопросам: «Сталин говорит, что если будут приняты советские условия, то советский народ поймет, почему СССР вступает в войну против Японии. Поэтому важно иметь документ, подписанный президентом, Черчиллем и им, Сталиным, в котором будут изложены цели войны Советского Союза против Японии. В этом случае можно будет внести вопрос о вступлении Советского Союза в войну против Японии на рассмотрение Президиума Верховного Совета СССР, где люди умеют хранить секреты.

Рузвельт отвечает, что не может быть никаких сомнений в отношении сохранения секретности в Ялте. Могут быть сомнения лишь в отношении китайцев».

После ялтинской конференции среди приоритетных задач германской и японской разведок было выяснение, о чем шла речь в Ливадийском дворце, и какие между союзниками были достигнуты договоренности. По утверждению японских историков, такой информацией Токио не обладал до конца войны, а потому-де до последнего рассчитывал на посредническую роль Москвы в организации мирных переговоров Японии с США. Однако существуют указания на то, что японская разведка располагала сведениями о договоренностях в Крыму, касавшихся Японии. Так, например, в 1985 году были опубликованы воспоминания супруги офицера разведуправления генерального штаба японских сухопутных сил генерал-майора (по другим источникам подполковника) Макото Онодэра, которого подчас называют в Японии «королем разведки». Работая в годы войны с мужем за рубежом, в частности в скандинавских странах, Юрико Онодэра выполняла обязанности шифровальщицы, а потому знала содержание передававшейся в центр информации. В своей книге «У Балтийского моря» она утверждает, что вскоре после окончания работы Ялтинской конференции были получены сведения о договоренности «большой тройки» по поводу вступления Советского Союза в войну с Японией. Добыть эту информацию удалось одному из наиболее ценных агентов японского резидента Михалу Рыбиковскому, бывшему майору польской армии, действовавшему в составе японской шпионской сети под оперативным псевдонимом «Иванов».

Этот агент был специально направлен в Лондон, где действовал разведцентр польского правительства в эмиграции. От него-то и была получена информация об обещании Сталина объявить Японии войну через «девяносто дней после капитуляции Германии». Как пишет Юрико Онодэра, «с тяжелым сердцем я шифровала это сообщение, которое затем ушло в Токио».

Однако разыскать эту телеграмму в японских архивах не удалось. Не обнаружено даже инвентарного номера или какой-либо ссылки на имевшую важнейшее значение депешу. Попытки разгадать тайну направленной из Стокгольма шифровки предпринял японский корреспондент газеты «Санкэй симбун» Нобору Окабэ. По результатам журналистского расследования он издал книгу «Исчезнувшая срочная телеграмма о секретном соглашении в Ялте. Борьба в одиночку офицера разведки Макото Онодэра». Получив косвенные подтверждения существования «шифровки Онодэра», автор выдвигает имеющую основания гипотезу о том, что она по получении была уничтожена.

При этом выдвигаются две версии. Первая о том, что эта информация была сокрыта и уничтожена сторонниками требования японского генералитета вести «войну до победного конца», дабы не быть использованной сторонниками скорейшей капитуляции из так называемой «партии мира» для обоснования бесполезности дальнейшего сопротивления. Ибо участие в войне Советского Союза лишало шансов на окончание войны на устраивающих Токио условиях, кроме капитуляции. Вторая состоит в том, что телеграмма была невыгодна сторонникам прекращения войны при посредничестве советского правительства и лично Иосифа Сталина. Ибо перспектива вступления СССР в войну перечеркивала японские планы «заинтересовать» Москву весьма серьезными уступками, включая территориальные. Изучение царивших в заключительный период войны настроений среди политической и военной элит Японии дает больше оснований для принятия первой версии.

В целом же, представляется не совсем оправданным сводить проблему знания или незнания намерений союзников в отношении Японии лишь к «шифровке Онодэра». Не исключено, что японское руководство узнало о договоренности Рузвельта со Сталиным еще раньше, сразу же после завершения Ялтинской конференции. Едва ли случайным совпадением является то, что уже 14 февраля 1945 года, то есть через два дня после окончания Крымского «саммита», трижды возглавлявший японское правительство влиятельный политический деятель Японии принц Фумимаро Коноэ спешно представил императору Хирохито секретный доклад, в котором весьма настойчиво призывал монарха «как можно скорее закончить войну». При этом, в качестве основного довода в пользу такого решения с нескрываемой тревогой приводилась опасность «вмешательства Советского Союза». Коноэ писал:

«Мне кажется, наше поражение в войне, к сожалению, уже является неизбежным… Хотя поражение, безусловно, нанесет ущерб нашему национальному государственному строю… одно только военное поражение не вызывает особой тревоги за существование нашего национального государственного строя. С точки зрения сохранения национального государственного строя наибольшую тревогу должно вызывать не столько само поражение в войне, сколько коммунистическая революция, которая может возникнуть вслед за поражением.

По зрелому размышлению я пришел к выводу, что внутреннее и внешнее положение нашей страны в настоящий момент быстро изменяется в направлении коммунистической революции. Вовне это выражается в необычном выдвижении Советского Союза… Хотя Советский Союз внешне и стоит на позиции невмешательства во внутренние дела европейских государств, в действительности же, он осуществляет активнейшее вмешательство в их внутренние дела и стремится повести внутреннюю политику этих стран по просоветскому пути.

Совершенно аналогичны замыслы Советского Союза и в отношении Восточной Азии… Существует серьезная опасность вмешательства в недалеком будущем Советского Союза во внутренние дела Японии».

Содержание этого документа оставляет впечатление, что его писал человек, для которого не было секретом будущее участие СССР в войне с Японией. Главный же смысл доклада Коноэ сводился к тому, чтобы до вступления в войну СССР успеть капитулировать перед США и Великобританией, «общественное мнение которых еще не дошло до требований изменения нашего государственного строя».

15 февраля руководители японской разведки проинформировали участников заседания Высшего совета по руководству войной о том, что «Советский Союз намерен обеспечить себе право голоса в решении вопросов будущего Восточной Азии». Прозвучало предупреждение, что к весне СССР может расторгнуть пакт о нейтралитете и присоединиться к союзникам в войне против Японии. На следующий день об этом говорил императору Хирохито министр иностранных дел Мамору Сигэмицу: «Дни нацистской Германии сочтены. Ялтинская конференция подтвердила единство Великобритании, США и Советского Союза». Он рекомендовал Хирохито не полагаться на пакт о нейтралитете. Генерал Хидэки Тодзио также предупреждал японского монарха о возможности выступления СССР против Японии, оценив такую вероятность, как «50 на 50».

О серьезной обеспокоенности поступавшей информацией о намерении Сталина оказать помощь союзникам на Дальнем Востоке свидетельствует и то, что 15 февраля МИД Японии спешно направил в посольство СССР в Токио генерального консула в Харбине Фунао Миякава с целью получить какую-либо дополнительную информацию о переговорах в Ялте. Хотя советский посол Яков Малик, отвечая на зондаж собеседника, указал, что конференция была посвящена главным образом европейским делам, это не могло снять опасения японцев.

В соответствии с принятыми в Ялте обязательствами, советское правительство и командование вскоре приступили к переброске своих Вооруженных сил на Дальний Восток. Это не осталось незамеченным японским руководством, которое по разведывательным каналам регулярно получало информацию о передислокации советских войск. Так, например, в середине апреля 1945 г. сотрудники военного аппарата японского посольства в Москве докладывали в Токио: «Ежедневно по Транссибирской магистрали проходит от 12 до 15 железнодорожных составов… В настоящее время вступление Советского Союза в войну с Японией неизбежно. Для переброски около 20 дивизий потребуется приблизительно два месяца». Об этом же сообщал и штаб Квантунской армии.

К началу лета у японского правительства оставалось все меньше шансов предотвратить вступление СССР в войну. 6 июня на очередном заседании Высшего совета по руководству войной была дана весьма пессимистическая оценка складывавшегося положения. В представленном членам совета анализе ситуации говорилось: «Путем последовательно проводимых мер Советский Союз подготавливает почву по линии дипломатии, чтобы при необходимости иметь возможность выступить против Империи; одновременно он усиливает военные приготовления на Дальнем Востоке. Существует большая вероятность того, что Советский Союз предпримет военные действия против Японии… Советский Союз может вступить в войну против Японии после летнего или осеннего периода».

В свете этих фактов утверждения о том, что японское правительство якобы узнало о содержании ялтинских соглашений только после войны, неубедительны и, на наш взгляд, не могут быть приняты исторической наукой. Появление таких утверждений восходит к периоду развертывания в Японии кампании за возвращение так называемых «северных территорий», под которыми подразумеваются отошедшие по итогам войны к СССР Курильские острова. Заявляя, что в Японии якобы ничего не знали о ялтинских соглашениях, сторонники этой версии пытаются представить дело таким образом, будто, соглашаясь на капитуляцию, тогдашнее японское правительство не имело представления о договоренностях союзников по поводу передачи Курильских островов Советскому Союзу. Но тогда, как объяснить тот факт, что японское правительство в своем стремлении не допустить участия СССР в войне было готово «добровольно» вернуть эти ранее принадлежавшие России территории? Не появилась ли эта идея именно потому, что в Токио узнали, чего хочет Сталин?

Практически между объявлением о денонсации пакта о нейтралитете 5 апреля 1945 г. и вступлением СССР в войну прошло четыре месяца. За это время японское руководство могло одуматься и принять единственно возможное в сложившихся условиях решение о капитуляции, избежав, тем самым, не только вступления в войну СССР, но и атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки. В том, что Советский Союз выступил против Японии, в первую очередь виновно тогдашнее японское правительство и генералитет, всерьез готовившие народ воевать до последнего японца. Решение же советского правительства вступить по просьбе союзников в войну объективно спасло жизни и миллионов японцев, чего не следовало бы забывать нынешним политикам и пропагандистам, требующим каких-то несуразных извинений и компенсаций от страны-победительницы.