Судьба объектов культурного наследия, передаваемых в бессрочное безвозмездное пользование Русской Православной церкви, - икон, храмов и целых монастырских комплексов, как случайно уцелевших в годы советской власти, так и сохраненных благодаря усилиям реставраторов и музейных работников, является одной из самых болезненных тем, неизменно волнующих культурную общественность России. ИА REGNUM не раз обращалось к этой теме. В разное время свое мнение о проблемах, возникающих при передаче, и о возможных путях их решения высказали представители профессионального сообщества - искусствовед, реставратор Савва Ямщиков и заведующий Отделом монументальной живописи Государственного Научно-исследовательского института реставрации Константин Маслов. Тему "музеи и Церковь" затронул в своем в интервью ИА REGNUM и заместитель министра культуры и массовых коммуникаций России Андрей Бусыгин. Об опыте Церкви в обращении с культурным наследием и о той роли, которую Церковь и государство могут и должны играть в деле сохранения национального достояния в беседе с корреспондентом ИА REGNUM рассказал епископ Бронницкий Амвросий, викарий Московской епархии, настоятель московского храма Рождества Иоанна Предтечи на Пресне.

Внутри храм украшен росписями, выполненными Виктором Васнецовым и художниками его мастерской

REGNUM: Владыка, вы являетесь настоятелем храма, в котором соединилось сразу много видов культурного наследия - это и памятник архитектуры XVIII - XIX веков, и уникальные росписи и мозаики, выполненные по эскизам Виктора Васнецова. А недавно в ризнице храма был обнаружен уникальный запрестольный образ кисти того же художника...

И это еще не все. Когда мы занялись реставрацией главного алтаря, под тремя-пятью слоями записи неожиданно открылся райский орнамент. Это были ранее не известные росписи Васнецова.

Когда я пришел в этот храм, я знал, что его расписывал Васнецов и художники его мастерской, но, взглянув на тогдашние росписи в алтаре, я, даже не имея специального образования, понял, что кисти Васнецова они принадлежать никак не могли. Дело в том, что в 50-е годы, подлинные васнецовские росписи в алтаре были записаны. В то время в храмах все диктовали даже не священники, а старосты, которые ставились с ведома советских властей. В нашем храме старосты тоже командовали всем и не позволяли священнослужителям проводить не только реставрационные, но даже простые ремонтные работы. В результате храм ветшал, а его красота искажалась.

Когда мы увидели подлинные росписи в алтаре, то были поражены свежестью и яркостью красок. Видя такую красоту, у меня появилось желание это восстановить, каких бы средств и усилий это не потребовало. Вот уже больше года я не могу совершать богослужение в главном алтаре, где идет реставрация, но я надеюсь, что к Рождеству Христову реставрация закончится, и алтарь предстанет во всей красоте. А пока мы уже приняли решение для сбережения росписей и икон использовать в нашем храме только восковые свечи, которые не дают такой копоти как парафиновые.

REGNUM: В последние годы Церкви передается все больше храмов и монастырей, в том числе и такие, которые подобно вашему храму являются местом сосредоточения культурных ценностей. Всякое изменение собственника в таком случае вызывает тревогу, и не удивительно, что такие объекты оказываются под пристальным вниманием общественности. Что вы как представитель Церкви можете сказать в ответ на высказываемые опасения?

Мое глубокое убеждение, что Церкви нужно передавать все то, что у нее было незаконно отобрано. Так было в Германии, где нацисты обобрали много епископских резиденций, изъяли у Церкви библиотеки и многие уникальные ценности. Но после Второй мировой войны все это было возвращено, и сейчас государство помогает Церкви поддерживать в должном состоянии те ценности, которые составляют национальное достояние. Я думаю, и мы должны прийти к такому варианту, потому что это вариант цивилизованный.

Буквально на днях наши прихожане принесли мне икону Георгия Победоносца, которую они где-то нашли. Этот образ подвергся целенаправленному надругательству - выколоты глаза, выскоблена вся глава святого. Уже не первый раз нам приносят иконы и просят: "Пожалуйста, отреставрируйте!" То есть люди, даже околоцерковные или неверующие, чувствуют, куда это нужно нести, потому что икона - это то, что принадлежат Церкви. У нас много таких вещей, и мы их действительно реставрируем.

REGNUM: Как вы нашли тех художников-реставраторов, которые сейчас работают в вашем храме?

Мы взаимодействуем и дружим с сотрудниками и Москомнаследия, и Росохранкультуры. Государственные структуры рекомендуют нам специалистов, которые могут проводить реставрационные работы на высоком уровне. А мы, со своей стороны, определяем свою волю, направленную на то, чтобы сохранить и воссоздать наследие, находящееся в нашем храме, и, поскольку нам нужны специалисты, обращаемся к ним и ищем деньги, чтобы оплатить их работу.

И здесь я хочу выразить огромную обеспокоенность тем, что реставраторы такого уровня у нас сейчас преимущественно пенсионного и предпенсионного возраста. К сожалению, в этой профессии не происходит преемства. Это очень тревожный и серьезный факт. Данный вопрос, я считаю необходимо поднимать на самом высоком уровне. Реставрационная работа - это не просто работа, это служение. Служение и искусству, и Церкви. Реставраторы, как и библиотекари и учителя, - это люди, которые преданы своей идее. Но таких людей становится все меньше. Молодые люди, к сожалению, хотят заработать побыстрее и при минимуме усилий, а реставраторы так зарабатывать не могут. Их работа - кропотливая и долгая. Глядя, как работают наши реставраторы, я иногда сам поражаюсь тому, как у них хватает терпения. Но уйдут нынешние реставраторы - кто тогда останется?

Сейчас реставрационная отрасль находится в печальном состоянии, и сегодня необходимо всем вместе - и Церкви, и государству - сделать что-то для того, чтобы воспитать новое поколение таких специалистов, которое стало бы приемником предыдущего.

REGNUM: Возможно, было бы полезно, чтобы Церковь и сама воспитывала специалистов с квалификацией реставраторов, которые могли бы занимать должности ризничих в тех храмах, где присутствует особо ценное культурное наследие и где надо профессионально наблюдать, например, за температурно-влажностным режимом?

Да, я совершенно с этим согласен. Я думаю, назрела необходимость иметь в штате прихода специального человека, который отвечал бы за состояние тех культурных ценностей, которые есть в этом приходе.

У нас сейчас существуют иконописные школы, которые дают необходимые знания, но, на мой взгляд, в этом отношении недостаточно выработан механизм сотрудничества между Церковью и государством и, в частности, между иконописными школами и реставрационными мастерскими, которые могли бы помогать в их работе и выдавать выпускникам квалификационные свидетельства. Кому как не выпускникам иконописных школ мы можем доверить наши храмы? Они по вере своей будут очень трепетно относиться к сохранению того, что им доверено.

Конечно, в тех храмах, где существуют такие шедевры как у нас, необходимо, чтобы все духовенство обращалось с ними очень бережно. Впрочем, это естественно, так как духовенство должно бережно обращаться с любой святыней. Если где-то происходит по-другому, я думаю, это следствие скорее невежества, чем какого-то умысла.

Я снова возвращаюсь к своей мысли о том, что мы должны объединять наши усилия. Только так - с двумя крыльями - полетит эта птица. В XX веке у Церкви были отобраны очень многие функции. Церковь пытались отучить и от социальной работы, и от миссионерской деятельности, и от заботы о сохранении храмов, и от многих других составляющих ее служения. А сколько разрушенных, поруганных святынь Церковь получила в 90-е годы!.. Сегодня эти святыни восстановлены, и скорость этого восстановления в десятки, а может быть, и в сотни раз больше, чем скорость восстановления тех памятников, которые остаются в ведении государства.

REGNUM: К сожалению, у этого явления есть и отрицательная сторона. Когда настоятель приходит на руины, у него возникает желание как можно скорее восстановить храм, чтобы начать там полноценное богослужение; но реставрационные технологии - медленные. В таких ситуациях иногда происходит разрушение подлинных элементов - сносятся подлинные стены, сбиваются или записываются сохранившиеся фрагменты подлинных росписей... Такие случаи шокируют не только реставраторов, но и всю культурную общественность и заставляют страшиться передачи культурного наследия в руки Церкви.

Чтобы такого не происходило, нужно продумать механизмы взаимодействия между Церковью и государственными структурами, которые контролируют реставрационные работы, для того, чтобы эти работы могли проводиться быстрее. Сейчас, к сожалению, многие храмы вынуждены годами ждать оформления всех необходимых документов и разрешений. Но общины же не могут ждать годами!

И все же, если взвесить потери и приобретения, то потери, на мой взгляд, окажутся куда меньше, чем то, что мы приобретаем, восстанавливая храмы. Конечно, о потерях стоит сожалеть, но то, что приобретает при этом не только Церковь, но и наш народ и государство, невозможно переоценить. Храм - это не просто стены, это, прежде всего, то место, где народ воспитывается нравственно, где происходит социализация людей и врачуются многие социальные болезни, которыми страдает наше общество.

REGNUM: Ваш храм необычен: и настоятель здесь епископ, и штат большой, и положение центральное, и памятники искусства, находящиеся в нем, известные. Видимо, для вас не составляет большого труда привлечь как квалифицированных специалистов, так и средства на реставрацию?

Специалистов, слава Богу, мы привлекли, а что касается средств, то до сего дня мы ни одной копеечки не получили от государства. Сейчас, благодаря председателю комиссии Мосгордумы по межнациональным и межконфессиональным отношениям Игорю Олеговичу Елевференко мы надеемся получить помощь от правительства Москвы. Наш храм действительно является уникальным, поэтому в его реставрации и сохранении должна принимать участие не только Церковь, но и государство.

REGNUM: А как быть в провинции, где множество храмов и монастырей нуждаются в квалифицированной и недешевой реставрационной помощи? Может быть, это памятники не первого ряда, но это такое же культурное наследие, без которого немыслима культурная жизнь тех регионов, где они находятся, и страны в целом. Очень часто там бедны не только приходы, но и муниципалитеты, которые ничем не могут помочь Церкви.

В этом случае помощь государства незаменима. Собственно, и сейчас на федеральном уровне существует специальная программа. Деньги выделяются через Федеральное агентство по культуре и кинематографии и по программе ФЦП "Культура России", но для того, чтобы получить финансирование через эту программу, требуется огромное количество документов, сам сбор которых требует серьезных вложений. Представьте себе обычный сельский приход. Для того, чтобы просто подать документы, он должен составить сметную документацию, которая стоит огромных по его меркам денег.

REGNUM: Значит, даже передавая объекты культурного наследия в собственность Церкви, государство не должно полностью снимать с себя ответственность за них?

Да, государство должно нести свою долю ответственности. Я уже приводил пример Германии, а можно вспомнить и Италию, правительство которой помогает в содержании, восстановлении и реставрации памятников Ватикана, принадлежащих католической Церкви.

Мне кажется, что сегодня идеальным вариантом было бы, чтобы Церковь, владея храмом или иным церковным зданием, сама создавала бы церковно-археологические кабинеты и музеи, в которых могли бы работать вчерашние сотрудники государственных музеев. Они получали бы ту же, а может быть, и более высокую зарплату и помогали бы Церкви сохранять и реставрировать хранящиеся там экспонаты. Таким образом все происходило бы цивилизованно, так же, как в европейских государствах. Нам не нужно друг друга бояться и друг друга ругать, мы должны сотрудничать.

Примеры такого рода успешного сотрудничества у нас уже есть. Когда музей в Троице-Сергиевой лавре был передан лавре, все музейные сотрудники, стали сотрудниками лавры. При этом было много сомнений, но в итоге они ничего не потеряли, а Церковь приобрела в их лице квалифицированных специалистов, помогающих сохранять ее святыни.

Есть как бы обратный вариант - сотрудничество Церкви и Третьяковской галереи. Именно музей восстановил храм Святителя Николая в Толмачах и там находится чудотворная икона Владимирской Божией матери и многие другие иконы.

Верующему человеку, когда он видит такие образа, всегда хочется помолиться, и я не раз слышал даже от нецерковных людей, что когда они входят в древний, намоленный храм, они испытывают особое внутреннее состояние. А я, со своей стороны, без всякого предубеждения входя в музей, искренне радуюсь тому, что там сохраняются иконы, но в сердце что-то щемит. Чего-то недостает... Ведь икона создавалась для поклонения, для молитвы перед ней. И церковно-археологические кабинеты, которые, с одной стороны, являются музеями, а с другой стороны, из них можно брать по праздникам те или иные чтимые иконы и приносить их в храм, - это на мой взгляд, одно из самых оптимальных решений.

Вообще, мне думается, сомнения и недоверие в таких случаях являются больше надуманными, чем реальными. Их причина лежит, в частности, и в том воспитании, которое получили в советское время все, в том числе и музейные работники. Они боятся и протестуют, просто не зная, что с Церковью можно цивилизованно сотрудничать без ущерба для того культурного наследия, о защите которого они пекутся.

Конечно, единичные случаи нанесения ущерба памятникам и произведениям искусства есть. Тут действует человеческий фактор, от которого не свободны и музеи. Вячеслав Панкратов - реставратор, работающий у нас в храме, рассказывал, что в 70-е годы ему доводилось реставрировать полотна, которые просто выбрасывались музеями за ненадобностью. А недавно я посетил Соловки, где храмы находятся в совместном пользовании обители и музеев. Пятиглавый Спасо-Преображенский собор стоит с тремя крестами - остальные два снесены ветром и не восстанавливаются, хотя непосредственно зданием собора занимается музей. При этом внутри собора такой температурно-влажностный режим, что новый иконостас, который несколько лет назад был подарен обители благотворителем, уже пришел в негодность. На иконах произошло отслоение красочного слоя, вздутие и даже появилась плесень. А в бывших монастырских помещениях размещены экспозиции, в которых установлена аппаратура для демонстрации виртуальных картин знаменитого прошлого монастыря. Какая подмена! Разве это не разрушение подлинного лица обители? Вместо того, чтобы восстанавливать обитель вместе в ее неотъемлемым бытом и молитвенной жизнью, предлагается дорогостоящий виртуальный суррогат. Впрочем из-за влажности эта дорогая аппаратура не работала, когда я был на Соловках.

Я хочу подчеркнуть, что в большинстве своем работники музеев являются людьми очень честными и порядочными; они трудятся буквально за копейки из преданности идее. И очень печально, если у них под влиянием тех или иных факторов складывается неправильное представление о Церкви и о возможности сотрудничать с ней в сохранении нашего культурного наследия. В музейном сообществе есть отдельные лица, откровенно не желающие работать с Церковью, но большинство музейных работников, я думаю, узнав о положительных прецедентах, могут отказаться от своих опасений.

Взаимные обвинения не могут привести ни к чему положительному и точно не помогут делу сохранения культурного и духовного наследия. Наше общество наоборот должно консолидироваться, должно быть единым - в том числе и в этом вопросе.