«Я умерла, а потом родилась заново». Выжившая в Донецке Юлия Михайлова
— Сейчас я к вам подрулю, стойте на месте, — совершенно буднично по телефону командует девичий голос. — Там ступеньки-то есть? А то я на коляске сегодня — лень протезы надевать.
Ступеньки в кафе, где назначена встреча, действительно есть. Причём высокие.
— Не беда, мы с другой стороны заедем, — получив новые вводные, девушка моментально корректирует план действий.
Спустя мгновение из-за угла выруливает чёрное инвалидное кресло, на котором, гордо выпрямив хрупкую спину, восседает красивая зеленоглазая блондинка. На коленях у неё разместился обычный целлофановый пакет, какие есть в каждом домохозяйстве.
— Мусор помогите донести во-о-он туда, — чётко указывая направление контейнера для бытовых отходов левой рукой — единственной, оставшейся целой, которой девушка приводит в движение свою колесницу.
Очаровательная улыбка собеседницы не оставляет никаких шансов на отказ. Когда дело сделано, самое время укрыться от осенней непогоды в ближайшем кафе.
Девушка подкатывает к свободному столику у окна, затем ловко вскакивает со своей каталки, упирается в пол правой ногой — тоже единственной целой, и, сделав треть оборота вокруг своей оси, усаживается на стул.
— Так у меня почти десятилетний стаж, — предвосхищая дальнейшие вопросы о своих акробатических способностях, говорит Юля Михайлова, которая чудом выжила во время одного из самых чудовищных обстрелов Донецка.
Для неё, как и для многих других жителей Донбасса, война началась 26 мая 2014 года, когда столица ДНР подверглась авианалёту украинской армии. В тот момент никто толком не понимал, что происходит: город жил слухами о прорывах танковых колонн, многие в панике покидали свои дома.
— После первых бомбёжек бабушка посоветовала мне куда-нибудь уехать. И я не придумала ничего лучше, чем сорваться в Киев, — блондинка широко улыбается и вертит указательным пальцем возле виска. — Просто на тот момент он у меня не ассоциировался с чем-то плохим, было много друзей оттуда.
Но мать городов русских встретила Юлю хуже самой злой мачехи.
— Город сильно изменился за считанные месяцы. Все какие-то злобные, хмурые — вообще не те люди, которых я помнила. Как только слышали, что я из Донецка, на меня начинали орать и показывали на дверь. Мол, мы, дончане, какую-то там кашу заварили, а теперь, нахлебники, припёрлись сюда их, украинцев, объедать. И что самое интересное, все эти «патриоты» говорили исключительно на русском, потому что никакого другого языка никогда не учили и не знали.
Но это не мешало киевлянам постоянно унижать Юлю и её земляков, называя их «донбассятиной», а впоследствии и просто «руснёй». Из-за своего происхождения 23-летняя трудолюбивая девушка в самом расцвете сил долго не могла найти работу. А на одном собеседовании её и вовсе довели до слёз оскорблениями и угрозами.
— Созвонилась с бабушкой и сказала, что сил моих больше нет и я хочу вернуться. Бабуля отговаривала: «Юлёк, тут бомбят, тут страшно и невыносимо». Я говорю: знаешь, бабуль, тут тоже страшно и невыносимо, а там я буду дома.
Через пару месяцев Юля с облегчением вернулась в родное гнездо и почти сразу нашла занятие по душе. Первое время на новой работе ничего не платили — экономика молодой республики только-только вставала на рельсы, зато прямо перед Новым годом выдали полный расчёт.
— Мы тогда на радостях с девчонками собрались, начали, как это принято, желания записывать на бумажке — ну чтобы потом всё это поджечь, растворить в бокале и под бой курантов выпить. И у меня там такие грандиозные планы были… Я себе специально жирным шрифтом вывела предложение: в следующем году у Юли Михайловой будет новая жизнь. И она действительно изменилась, только Юля Михайлова до сих пор не знает, что ей со всем этим делать, — блондинка весело похлопывает здоровой рукой то место, где раньше была ещё одна верхняя конечность.
В январе 2015 года, аккурат после зимних каникул, Юля торопилась на работу. Накрасила губы, улыбнулась своему отражению в зеркале, и, накинув новую шубу, которую так давно хотела купить, пошла к троллейбусной остановке в микрорайоне Боссе.
— Не сказать, что это было оживлённое место — обычный городской маршрут. Я в своей белой шубе захожу в салон, попутно печатая что-то в телефоне. А потом — бац: я уже лежу, всё вокруг горит-полыхает…
Первое, что заметила Юля — пропал телефон. А вместе с ним и правая рука, которая его сжимала.
— Вот спрашивают, каково это — лишиться части тела, а я не знаю, что ответить. Потому что даже не поняла, что произошло: ни боли, ничего такого не почувствовала. Зато мозг сразу активно начал работать — видимо, включилась защитная реакция. Я себя сразу успокоила, что с одной рукой люди живут, это не приговор. А сейчас нужно выбираться.
Кое-как Юля выползла наружу и начала звать на помощь. Ошарашенные люди боялись подойти ближе.
— Я на них невероятно злилась. Думаю, вы чего тупите? Взяли меня, отнесли в сторонку, перевязали, а потом в больницу отвезли — что здесь сложного? Хорошо, какой-то дяденька рядом оказался: оттащил меня в сторону, под крышу. Начал одежду рвать на мне, жгутованием занялся. И, наверное, так спас мне жизнь. Больше я его никогда не видела и, как ни пыталась, не смогла узнать, кто это был.
Неизвестный герой посоветовал Юле ещё сильнее вжаться в асфальт, потому что последует второй залп, а сам быстренько исчез.
— Я лежу на спине, смотрю на небо, на крышу, и тут снова прилёты, но уже где-то по соседству. Потом у меня из кармана раздался телефонный звонок. Вспомнила, что у меня есть второй телефон. Поднимаю трубку, коллега просит срочно ей занести какие-то бумаги. Говорю, Любовь Николаевна, понимаете, я тут немного занята, у меня руку оторвало, я вся в крови, ноги не чувствую. Можно я попозже зайду? У неё, само собой, паника, кричит и плачет. Я уже её стараюсь успокоить, говорю, что мне нужна помощь и нужно бы вызвать скорую.
Скорая приехала минут через сорок — было известно, что ВСУ специально поджидают спасателей и отрабатывают по ним артиллерией. Медики долго не понимали, как им поступить с пациентом. Левая нога Юли держалась буквально на одном кусочке ткани. А в разных частях тела застряли осколки.
— Я-то ничего не чувствовала в тот момент — говорю же, адреналин бил ключом. Они мне про ногу что-то рассказывают — якобы из-за неё дверь не закрывается. А с открытой дверью ехать нельзя — не положено. Я с ними ругаюсь, доказываю, что у нас тут ЧП и правила можно немного нарушить. В общем, тронулись кое-как. Нас тормознули какие-то серьёзные ребята, спросили, где раненые, перегрузили меня к себе. С ними я уже доехала до больницы.
В больнице Юля не потеряла самообладания и в полубредовом состоянии пыталась руководить процессом своего дальнейшего спасения.
— Спрашиваю: вы кто? Врач? А лосины зачем пытаетесь разрезать? Какая нога изранена? Моя? Ничего подобного! Какие данные я должна вам сказать? Ничего не скажу. Так я с ними общалась. Потом у меня снова зазвонил телефон в кармане. Это услышала медсестра. Мы с ней переглянулись. Я ей взглядом запретила отвечать, но она всё равно взяла трубку.
Звонила бабушка — единственный живой родственник Юли. Медсестра доложила старушке, что её внучка сейчас как раз готовится к операции. А заодно и выяснила данные, которых не удалось добиться от своенравной девушки. Заполнив все необходимые медицинские формуляры, Юлю отправили на хирургический стол.
В Донецке девушке ампутировали правую руку и левую ногу, а также вынули с десяток осколков разной толщины. Но при этом полноценного лечения дать не могли — сказали, слишком тяжёлый случай. Поэтому дальше Юлю отправили в Ростов-на-Дону, затем, через время, уже в Москву. Всего Михайлова прошла через 20 операций. На 21-й, когда планировали вытащить осколок, застрявший в сердце, Юля уже сама остановилась и поняла — с неё хватит.
— Он, осколок этот, в оболочке был и к тому моменту уже плотно сросся с моими тканями. Я его назвала Петюней — в честь президента Украины Петра Порошенко, во время правления которого и, собственно, «благодаря» которому я стала инвалидом. Теперь мы с Петей живём вдвоём и заботимся друг о друге, — с иронией, но почему-то безо всякой злобы рассказывает Юля.
А ведь ей пришлось заново учиться жить. Многие мелочи, которые раньше казались естественными, теперь представляли серьёзные трудности. Юля — правша, перестраиваться на левую руку было очень тяжело. Писать, пользоваться ложкой или вилкой, даже расчёску под нужным углом не получалось удержать.
— Я всегда говорю, что 22 января 2015 года умерла та Юля Михайлова, но на её место пришла другая. И вот эта другая сейчас очень хочет понять, зачем она тут? Что ей делать, как быть? И мне очень не нравится, когда абсолютно здоровые люди вдруг говорят: ну зато ты хоть живая осталась! Они же не знают, что скрывается под этим «зато». Вот они могут утром ухо почесать, а я — нет. Они ничего не знают, каково это — жить моей теперешней жизнью.
Но Юля очень хорошо представляет, каково людям, которые внезапно потеряли конечность. Именно поэтому часто посещает военные госпитали, общается с парнями, помогает им найти смысл в жизни.
— Они поначалу всегда думают, что я какой-то дроновод или боевой медик. Сразу по-армейски общаться со мной начинают — ты с какого направления, позывной свой скажи… Я им говорю, позывной мой — «гражданочка», я абсолютно мирный человек, который никогда ничего про войну не думал. И всё равно — по какой-то чужой звериной прихоти я осталась без руки и ноги. Просто оказалась не в том месте и не в то время. И я же десять лет в таком состоянии. А вы тут всего пару месяцев и уже нюни распустили. При этом я девочка, а вы мужики! И они так сразу меняются в лице, сочувствовать начинают. Мол, да, мы-то воины, а ты вон, просто шла по улице, бедняжка.
И такими разговорами, делится Юля, ещё на ранней стадии удаётся многим вправить голову и отвадить от дурных мыслей.
Сейчас Михайлова живёт в Москве, работает секретарём в посольстве ДНР, выступает на различных мероприятиях по всей России.
— Я поняла, что хочу сохранить как можно больше человечности в людских сердцах. И на своём примере объяснять любовь к Родине, особенно молодёжи. Что это не казённый штамп, это жизнь, в том числе и такая тяжёлая, как у меня. Я часто общаюсь с подростками. Слово за слово, у них складывается правильная картина. Они потом все бегут обниматься. А я очень люблю объятия, потому что это важный взаимообмен энергией. Ведь ты как будто трогаешь саму душу.
При поддержке Института развития интернета (АНО «ИРИ»)