Климатические изменения и деньги. Часть 4

В предыдущей главе «Климатические изменения и деньги. Часть 3» было показано, что Парижское климатическое соглашение движется, как и Киотский протокол, в тупик и скоро развалится. Что же предлагается ему на замену? По моему мнению, на смену Парижскому соглашению Запад готовит ESG-трансформацию, дабы не потерять контроль над механизмами экологического протекционизма, разработанными для подавления экологического суверенитета развивающихся стран и России.

Для обоснования этого предположения рассмотрим, как трансформировались международная климатическая повестка и углеродное регулирование на протяжении 30 лет?

Международные климатические проекты в целях снижения выбросов парниковых газов начали реализовываться уже в первой половине 1990-х годов несколькими странами в процессе реализации пилотной фазы совместного выполнения обязательств в соответствие с Рамочной конвенцией ООН об изменении климата (РКИК). В этот период (1992−2000 гг.) климатические проекты кредитовались странами Приложения 2 РКИК (страны ОЭСР), которые взяли на себя ответственность по финансированию процессов выполнения обязательств по ограничению выбросов, в том числе и по организации странами Приложения 1 (страны с переходной экономикой, включая Россию) и развивающимися странами систем учета выбросов и поглощения парниковых газов на территориях своей юрисдикции. Основной целью данного периода было создание кадастров выбросов и поглощения стран, а также определение «цены на углерод» по себестоимости результатов климатических проектов, которая в климатических проектах пилотной фазы РКИК колебалась от $5 за тонну СО₂-эквивалента в развивающихся странах до $10−25 в странах с переходной экономикой, и от $100 до 600 в странах ОЭСР.

В этой связи следует обратить внимание, что только спустя почти 30 лет спецпредставитель президента РФ по климату Руслан Эдельгериев высказал мнение о том, что «в России необходимо установить цену на углерод, что облегчит российским климатическим проектам выход на международные рынки. Спецпредставитель президента РФ также отметил, что справедливую цену на углерод нельзя просчитать с ходу, нужно заказать научно-исследовательскую работу Минэкономразвития РФ».

В связи с этим возникает невольный вопрос, по какой причине тогда и в Климатической стратегии достижения углеродной нейтральности к 2060 году, и в Федеральном законе №296 ФЗ «Об ограничении выбросов парниковых газов», и в законопроекте №37 939−8 «О проведении эксперимента по ограничению выбросов парниковых газов в отдельных субъектах Российской Федерации» отсутствует ТЭО и порядок определения «цены на углерод» и затрат на выполнение стратегии?

Но вернемся к международной повестке. Определив в 1992—1995 годах необходимые затраты для снижения выбросов парниковых газов на собственных территориях, которые оказались колоссальными, страны ОЭСР, чтобы сохранить конкурентоспособность своих экономик, решением Первой конференции сторон РКИК (Берлин, 1995 г.) признали свои обязательства по ограничению выбросов на уровне 1990 года неадекватными и приняли решение по разработке протокола, уточняющего обязательства по ограничению выбросов. Так в 1997 году на свет появился Киотский протокол (КП), в котором были приняты механизмы его реализации (статьи 4, 6, 12, 17), включая порядок реализации международных климатических проектов (статьи 6, 12).

Из обнаружившейся многократной разницы себестоимости результатов климатических проектов в развивающихся и развитых странах родился основной мотив механизмов Киотского протокола — сокращать выбросы в тех странах, где это дешевле, и за счет этого ещё и увеличивать квоты на выбросы в странах ОЭСР свыше уровня 1990 года. Дьявольская деталь этого процесса заключалась в том, что по статье 12 КП страны ОЭСР могли приобретать ССВ (сертифицированные сокращения выбросов) по реализованным в развивающихся странах климатическим проектам и на эту величину увеличивать свои квоты на выбросы, в то время как ограничения квот на выбросы в развивающихся странах отсутствовали. В итоге этот процесс «двойного учета» привел к тому, что грязные производства стран ОЭСР, в том числе и США, стали выносить в развивающиеся страны и страны с переходной экономикой, а объемы выбросов парниковых газов в мире увеличились более чем на 60% по отношению к 1990 году.

Сначала углеродный рынок квот (прав на выбросы) в рамках КП в странах ЕС развивался по образцу системы торговли квотами на выбросы вредных газов (окислов серы и закиси азота), которая была внедрена в США в 1992 году. Зная на собственном опыте все подводные камни для экономики подобной системы, США не ратифицировали Киотский протокол, но крупные банки США активно работали на европейском углеродном рынке (ETS), созданном в рамках Киотского протокола. В первый период КП (2008−2012 гг.) европейский углеродный рынок ETS в результате его наводнения результатами ССВ из развивающихся стран был обрушен до «цены квот на углерод» ниже $1 за тонну выбросов в эквиваленте СО₂. То есть в системе торговли правами на выбросы (квотами) ETS возникла ситуация, когда стало экономически неэффективно сокращать выбросы в странах ЕС по себестоимости результатов в размере $100−150 за тонну, в то время как можно было гораздо дешевле увеличить объемы своих прав на выбросы за счет приобретения дешевых ССВ в развивающихся странах, а также ЕСВ (единиц сокращения выбросов) по статье 6 в странах с переходной экономикой, включая Россию (Постановление правительства РФ от 15.09.2011 №780).

Осознав бесперспективность сокращения выбросов парниковых газов в своих странах в рамках механизмов Киотского протокола, страны ЕС в 2011 году внесли важные изменения в систему торговли квотами на выбросы (ETS) на территории юрисдикции ЕС на второй период КП (2013−2020 гг.) для своих субъектов хозяйственной деятельности:

Подобные решения послужили причиной для принятия Парижского климатического соглашения в 2015 году взамен Киотского протокола.

В настоящее время стоимость квот на выбросы в системе ETS стран ЕС логично растет и достигает уже порядка €90 за тонну и может превысить стоимость штрафа за выбросы в размере €100, так как штраф не снимает ответственности за соблюдение квоты на выбросы.

В целом принятые в 2011 году странами ЕС решения в системе ETS в первую очередь были обусловлены недостатком собственных ископаемых углеводородов и направлены на сокращение импорта энергоресурсов как источников парниковых газов и на развитие собственных возобновляемых источников энергии.

Но, пытаясь создать в системе углеродного регулирования ETS «кнут и пряник», страны ЕС, как говорится, «за что боролись, на то и напоролись».

Во-первых, страны ЕС, Австралия и США столкнулись с энергетическим кризисом, вызванным неустойчивостью возобновляемых источников энергии в период погодных колебаний из-за отсутствия соответствующих накопителей энергии, и углеродными налогами на использование ископаемых энергоресурсов, повышающих стоимость их использования.

Во-вторых, и это в настоящее время главное, удорожание энергии на внутреннем рынке ведет к неконкурентоспособности продукции стран ЕС на мировых рынках. Ранее, дабы не потерять конкурентоспособности продукции из-за затрат на приведение своих углеродных балансов в равновесное состояние (равенство выбросов и поглощения парниковых газов на собственной территории), чего требуют Устав ООН и нормы международного права, странами ОЭСР были разработаны механизмы Киотского протокола. Однако практической возможности повышения объемов поглощения парниковых газов у большинства стран ЕС из-за отсутствия соответствующих территорий нет. Американцы об этих рисках прекрасно знали, и именно потому президент США Барак Обама заключил экологические соглашения с Бразилией и Канадой в части совместных действий по климатическому регулированию, дабы объемы выбросов США компенсировать поглотительным ресурсом территорий этих стран.

Именно изложенными выше обстоятельствами при введении системы углеродного квотирования и угрозой потери конкурентоспособности продукции продиктованы намерения стран ЕС по введению системы СВАМ (ТУР — трансграничное углеродное регулирование), чтобы заставить страны-экспортеры ввести углеродное регулирование по аналогии с системой ETS, чтобы уравнять конкурентоспособность своих производителей.

При этом следует обратить внимание, что введение ЕС углеродных пошлин на импорт только увеличит проблемы неконкурентоспособности продукции Евросоюза. А страшилки наших климатических алармистов по сокращению наших объемов экспорта — это типичная дезинформация, рассчитанная на жертв ЕГЭ.

Теперь главное. Активная информационная кампания по введению для корпораций системы отчетности по ESG для обеспечения углеродного регулирования внешней торговли переносит ответственность стран за состояние своих углеродных балансов на корпорации, что противоречит принципам Устава ООН и нормам международного права. То есть введение для корпораций системы отчетности по ESG внутри стран может иметь место в качестве оценки эффективности результатов их природоохранной и социальной деятельности. Но введение этой отчетности в целях внешнеторгового углеродного регулирования между странами — это не что иное, как создание глобальной надгосударственной системы регулирования внешнеторговой деятельности, в том числе за рамками системы ВТО.

При этом надо понимать, что целью подобного международного регулирования является снижение конкурентоспособности российских компаний на мировых рынках по совершенно банальной и известной причине. При всех равных технологических условиях исчисление углеродоемкости и энергоэффективности продукции российского экспорта всегда будет ниже, чем в теплых странах, в том числе в странах ЕС, за счет повышенных энергозатрат в условиях холодного климата. Но при одном условии, если в расчетах углеродоёмкости продукции не учитывать территориальные балансы объемов выбросов и поглощения парниковых газов, как это изложено в российском патенте «Способ оценки антропогенного воздействия на окружающую среду» (2004 г.).

Но подобный учет природоохранной эффективности производства продукции в разных странах на протяжении 17 лет блокируется странами ОЭСР с помощью «рекомендаций» МГЭИК, придумывающей различные ухищрения для непризнания донорского поглотительного потенциала России. Переговорные процессы, в том числе и по стандартам ESG в международной торговле, направлены на лишение России экологического суверенитета (см. статью Бориса Грызлова«Об экологическом суверенитете России») и присвоение донорского потенциала территорий России другими странами.

Но одно дело говорить о целях российской климатической политики в изложении представителей руководства главной политической партии, а другое — о конкретных делах. Так что же происходит в реальности?

По всем ключевым вопросам климатической повестки в России развернута мощная дезинформационная кампания, начиная от вопроса формирования «цены на углерод» и заканчивая навязываемыми нам механизмами углеродного регулирования. Рекомендации иностранных консультантов российского правительства и российских корпораций противоречат интересам нашей экономики, игнорируют природный капитал России и не учитывают особенности наших территорий, большей частью расположенных в условиях резко континентального климата, где «10 месяцев в году зима, а остальное лето».

Ускоренное продвижение законопроекта №37 939−8 «О проведении эксперимента по ограничению выбросов парниковых газов в отдельных субъектах Российской Федерации» можно сравнить с организацией фирм-«однодневок» для продажи части суверенной квоты РФ в процессе реализации климатических проектов в регионах. Этот процесс уже был реализован в нашей экономике согласно постановлению правительства РФ от 15.09.2011 №780, что упомянуто в пояснительной записке к 296 ФЗ. Подобным процессом можно считать и «песочницу» углеродного регулирования на Сахалине.

Комитет ГД по экологии, природным ресурсам и охране окружающей среды 9 февраля 2022 года рассмотрел законопроект №37 939−8 «О проведении эксперимента по ограничению выбросов парниковых газов в отдельных субъектах Российской Федерации» и с поправками рекомендовал ГД к принятию во втором чтении.

Анализ содержания законопроекта в сочетании с принятым ранее 296 ФЗ «Об ограничении выбросов парниковых газов» приводит к выводу, что сахалинская «песочница» для отработки системы углеродного регулирования, главной задачей которой объявлено достижение нейтрального баланса территории региона, в деталях повторяет процесс 2011 года по продаже части суверенной квоты РФ на выбросы парниковых газов под видом результатов климатических проектов, названных «углеродными единицами».

На прошедшем в 2022 году Гайдаровском форуме министр экономического развития Максим Решетников охарактеризовал заложенную в законопроекте №37 939−8 систему как «экспериментальную систему жесткого углеродного регулирования на примере стран ЕС». Что имел в виду министр, одному богу известно, но какие-либо признаки европейской системы торговли квотами (ETS) в законопроекте отсутствуют. Вот как должны были бы выглядеть основные особенности сахалинской системы регулирования, если бы она копировала систему ЕС:

1. плата за квоты на выбросы (например, как в ЕС, в размере €30 за тонну выбросов);

2. плата за превышение квот на выбросы, как в ЕС, в размере €100 за тонну выбросов, при условии, что уплата штрафа за превышение не освобождает от ответственности соблюдать квоту на выбросы;

3. запрет продажи установленной квоты на выбросы за пределы территории юрисдикции региона;

4. запрет региону покупать квоты на выбросы из других стран и регионов России.

Очевидны и противоречия, заложенные в законопроект №37 939−8. Например, в п.2.3. написано:

Во-первых, официальная статистическая информация в отношении территории участника эксперимента не содержит в себе данных о выбросах и поглощении парниковых газов территориями региона.

Во-вторых, а куда делся региональный кадастр, содержащий в себе источники выбросов и поглощения региона по результатам их инвентаризации на территории региона?

Подобное противоречие — продолжение негативного процесса учета балансов выбросов и поглощения, которое существует более 25 лет на федеральном уровне, по данным Роскомстата.

Во-первых, «углеродные единицы» как результат климатических проектов и «единицы выполнения квоты» как часть квоты, установленная нормативным или законодательным актом региона, имеют совершенно разную правовую, экономическую и таксонометрическую основу, и у них разная «цена на углерод». Сведение их в одну запись в реестре в отсутствие в законопроекте порядка конвертации «углеродных единиц» в «квоту» — не что иное, как шельмование в попытке приравнять «углеродную единицу» к «квоте».

Это отражает понятное стремление российского климатического лобби продолжить высокодоходную теневую торговлю национальными квотами под видом «углеродных единиц», запущенную на первом этапе Киотского протокола, что нанесет огромный ущерба экономике региона и страны в целом. Этот сценарий прогнозировался в выводах НИР, проведенного ИЭА ещё в 2004 году.

Всё вроде нормально. Только один вопрос: почему за 30 лет действия международных климатических соглашений это понятие до сих пор не внедрено в России как инструмент оценки природоохранной эффективности продукции и отсутствует среди показателей наилучших доступных технологий (НДТ)?

Почему координатор эксперимента и его ответственность не определены в настоящем законопроекте? Координатор будет «рулить», юридическая ответственность за результаты «координации» будет лежать на региональном органе власти, а экономические последствия будут расхлебывать жители региона?

Все верно. Но для этого надо развести понятия квот и углеродных единиц и учет этих понятий в системе учета. А этого, как излагалось выше, в законопроекте нет. И надо понимать почему, исходя из следующего пункта законопроекта.

Во-первых, при чем здесь международный уровень, если эксперимент проводится на территории РФ?

Во-вторых, эксперимент охватывает всю территорию РФ или только территорию экспериментального региона?

В отсутствие ТЭО эксперимента по данному пункту законопроекта можно констатировать, что под видом благородной цели достижения нейтральности балансов выбросов и поглощения в отдельном регионе скрываются намерения продать углеродные единицы и единицы выполнения квоты региона другим странам и регионам РФ в качестве финансирования процесса проведения эксперимента.

А что означает в разделе 3 пункт 6):

Хочу — дам квоту, хочу — не дам? В целях минимизации коррупционного влияния порядок установления квоты на выбросы должен быть четко прописан в законопроекте, а не в нормативных актах к нему.

Господа, а куда делось обращение и зачет «углеродных единиц»? Если «двойной учет» не предусматривается, то понятие «углеродных единиц» надо полностью исключить из текста законопроекта, в том числе и реестр углеродных единиц. А вместо «реестр углеродных единиц» ввести «реестр квот и единиц их обращения на региональном рынке». Это касается и подобного реестра на федеральном уровне, в рамках 296 ФЗ.

В этой связи целесообразно рассмотреть существенное обстоятельство, заключающееся в том, что в РФ существует, как его назвали «киотские товарищи», Российский реестр углеродных единиц. Программное обеспечение ведения этого реестра было приобретено во Франции как часть европейской торговой площадки по торговле квотами на выбросы, а не «углеродными единицами».

Это как следует понимать? Сначала поехали, а через три месяца стали запрягать лошадей? Одного этого пункта достаточно, чтобы остановить сахалинский эксперимент и снять с должностей всех его авторов и лоббистов.

Порядок установления квот должен быть прописан в законопроекте, в том числе и в 296 ФЗ.

Как можно планировать «темп сокращения выбросов парниковых газов и увеличения их поглощения», если порядок установления «цены на углерод» только планируется Минэкономразвития по результатам ещё не проведенной НИР?

И опять противоречия двойного учета — «принадлежащие им углеродные единицы и единицы выполнения квоты». Это в очередной раз говорит о целенаправленности заложенной в законопроекте неопределенности понимания экономической сущности квот на выбросы и углеродных единиц.

Апофеозом целенаправленной путаницы в законопроекте, с моей точки зрения, является п.1 4 Статьи 8:

А вот что говорится в п. 1 Статьи 9 «Углеродная отчетность»:

Господа авторы законопроекта, а куда у вас делись региональный и федеральный кадастр выбросов и поглощения, а также реестр квот, установленных регулируемым организациям? Это касается также и 296 ФЗ.

Грустное заключение

По результатам анализа законопроекта №37 939−8 цели его авторов можно охарактеризовать как «хочу верчу, углеродных денег хочу» или целенаправленное запутывание национального углеродного регулирования с целью узаконивания серой продажи квот на выбросы, являющихся национальным достоянием.

Отсутствие в ТЭО федеральных и региональных источников финансирования законопроекта позволяет сделать вывод, что основным источником финансирования процесса, изложенного в законопроекте, является завуалированная возможность продажи достигнутых региональных результатов сокращения выбросов и увеличения поглощения на внешнем рынке.

Законопроект №37 939−8 «О проведении эксперимента по ограничению выбросов парниковых газов в отдельных субъектах Российской Федерации», подготовленный ко второму чтению в Госдуме, целесообразно вернуть на существенную доработку в части:

Целенаправленная путаница основных понятий и порядка их учета, заложенная в законопроект №37 939−8, а также в 296 ФЗ, в том числе и отсутствие логичного порядка оборота квот на региональном рынке и его регулируемой (запрета) связи с внешними углеродными рынками, создают коррупционные возможности по продаже региональных квот как части суверенных квот РФ другим странам под видом результатов климатических проектов, названных «углеродными единицами».

В целом принятие законопроекта №37 939−8, а также в 296 ФЗ, до завершения НИР Минобрнауки по количественному исчислению поглотительного ресурса российских территорий и НИР Минэкономразвития по определению «цены на углерод» в экономике РФ преждевременно и направлено на скрытую продажу экологического суверенитета РФ в розницу, по аналогии с фирмами-однодневками по обналичиванию углеродного потенциала территорий России.