Климатические изменения и деньги. Часть 3
Во второй части статьи было показано, что системы углеродного регулирования в странах — климатических загрязнителях (объемы выбросов парниковых газов которых превышают объемы поглощения этих газов их территориями), и в странах-донорах (выбросы которых меньше поглощения) должны существенно различаться. Главное отличие очевидно: если страны-загрязнители должны ставить перед собой цель достижения углеродной нейтральности, то цель стран-доноров состоит в том, чтобы не стать загрязнителем. При этом важно, что страны-загрязнители нарушают Устав ООН и принцип 2 Декларации ООН по окружающей среде и развитию, принятой в Рио-де-Жанейро в 1992 году (РИО-92):
Также страны-загрязнители, согласно этой Декларации, должны нести ответственность согласно принципа 16.
С этими принципами страны ОЭСР, перечисленные в Приложении 2 Рамочного соглашения по изменению климата (1994 г., РКИК), согласились и взяли на себя миссию финансирования низкоуглеродного развития развивающихся стран. В рамках переговорного процесса по реализации Киотского протокола к РКИК страны ОЭСР в 2009 году пообещали финансирование низкоуглеродного развития развивающимся странам в размере $100 млрд в год. Однако до сих пор это обещание не выполнено, потому что странам ОЭСР приходится решать другую проблему — как переложить бремя финансовой помощи развивающим странам на других членов мирового сообщества. Именно для этого в рамках переговорного процесса в Парижском климатическом соглашении (ПКС) возникли проекты системы ТУР (трансграничное углеродное регулирование), которую пытается внедрить ЕС, и глобального углеродного налога, идея которого продвигается по инициативе администрации Байдена и ряда ТНК.
Все международные климатические и экологические соглашения, а также решения форумов ООН по устойчивому развитию, принятые после 1992 года, служат одной цели — увести грязные страны ОЭСР от ответственности за нарушение принципов международного права и затянуть сроки выполнения своих обязательств по этим соглашениям. Их не спасает даже перенесение грязных технологий и производств в другие страны. ПКС является типичным примером подобного международного решения, где вместо ответственности страны-загрязнители принимают на себя добровольные обязательства без всяких экономических и юридических последствий для себя и при этом принуждают страны-доноры сокращать антропогенное воздействие, на что и направлена провозглашенная странами ЕС система ТУР.
Прошедшая климатическая конференция СОР-26 в Глазго напоминала глобальный флешмоб, в котором участвовали представители почти 200 стран. На этой конференции много говорилось о необходимости усилить обязательства стран по сокращению выбросов парниковых газов, но «гора родила мышь». Даже механизмы взаимодействия стран в рамках 6 статьи ПКС не были приняты, и их принятие и окончательное редактирование было перенесено на следующую конференцию, которая состоится в 2022 году в Египте. И не факт, что это произойдет, как это не получилось ни на СОР-25 в Испании, ни на СОР-26 в Глазго. То есть решение экономически щекотливого вопроса, кто и как считает и оплачивает международную кооперацию по сокращению выбросов, регулярно переносят на следующую конференцию.
Конечно, учитывая экологические последствия нарастающего антропогенного воздействия на глобальном уровне, все страны должны проводить соответствующую политику и меры по ограничению антропогенного воздействия. Но в результате фиктивной борьбы с изменениями климата и реальной борьбы за управление углеродными рынками на протяжении почти 30 лет глобальные выбросы углерода всё время росли. В рамках ПКС этот процесс растягивается ещё на 30−40 лет, но нарастающей проблемы загрязнения окружающей среды веществами, не представляющими угрозы для климата, как бы не существует.
А что же у нас в России происходит в экономике в соответствии с климатической и экологической повестками? Начнем с климатической. Напомним некоторые события прошедшего 2021 года.
Как сообщило 27 октября 2021 года INTERFAX,
Трудно оценить достоверность как приведенных расчетов роста ВВП и оценок объемов сокращения выбросов (от 460 млн до 1,5 млрд тонн), так и роста поглощения СО2 (от 545 до 935 млн тонн), так как для рассматриваемых в стратегии сценариев отсутствует технико-экономическое обоснование (ТЭО). Поэтому единственное, о чём мы можем однозначно судить на основании прогнозируемых Минэкономразвития показателей, так это о том, что авторы стратегии во главе с министром Решетниковым признают Россию климатическим загрязнителем, так как наши выбросы, по их оценкам, составляют около 2100 млн тонн в эквиваленте СО2, а поглощение — всего 545 млн тонн, несмотря на многолетние требования президента Владимира Путина по научно обоснованной оценке (на основе собственной методологии) поглотительной способности российской территории, подтверждающей донорский статус Российской Федерации. Но вместо собственной методологии Минэкономразвития и Минприроды добросовестно руководствуются дискриминирующими Россию рекомендациями Межправительственной группы экспертов по изменению климата (МГЭИК). Вот что об этом думает министр Решетников:
Господин министр, если поглотительная способность резервных, растущих вдали от цивилизации лесов не учитывается, тогда зачем подвергать обструкции губернатора Красноярского края Александра Усса за его мнение, что эти леса не надо тушить, чтобы не тратить деньги? Удивительная ситуация: поглотительная способность нерегулируемых лесов не учитывается по методологии МГЭИК, а выбросы от пожаров этих лесов учитываются. Может, чтобы не путаться в этих «тонкостях», проще передать оптом территории лесов вместе с их поглотительным ресурсом под управление других стран, как это предусматривалось в пилотном проекте арендованного Германией кедрового заповедника на берегу реки Бикин (читайте подробности про этот модельный проект WWF в статье «Большой куш. Продавцы российского углерода»).
Кстати, уже не первый раз Максим Решетников транслирует заниженные оценки поглотительного ресурса российских территорий: ранее он их использовал в своем выступлении в ООН по достижению целей устойчивого развития. Ну ладно, президент высоко — мало что там ему спичрайтеры из высших политических соображений напишут. Ну, а как понимать очевидное противоречие с позицией куратора Минэкономразвития вице-премьера правительства РФ Андрея Белоусова, который в интервью газете «Коммерсант» заявил:
И где же количественная и экономическая оценка этих ресурсов российских территорий и ТЭО в стратегии углеродного регулирования? Максим Решетников участвовал в заседании РАН, на котором прозвучала предварительная оценка наших ученых поглощения углерода нашими территориями в размере 2500 млн тонн СО2 в год. Стоимость этого российского ресурса по текущим ценам углеродного рынка ЕС составляет $125 млрд в год! И где эта оценка нашего поглощающего ресурса в российской углеродной стратегии? Скрывается в угоду внешним кураторам климатической повестки в России, чтобы обязать нас платить ЕС углеродный налог в рамках ТУР?
Надо полагать, что в данной речи министр выдает желаемое за действительное или целенаправленно дезинформирует.
Во-первых, надо все-таки определиться, как структурно мы собрались строить систему учета выбросов парниковых газов по отраслям — по субъектам РФ или по субъектам хозяйственной деятельности. По итогам ВЭФ
Возникает вопрос, как министр собирается организовать верификацию результатов климатических проектов, когда создание кадастра выбросов парниковых газов по субъектам хозяйственной деятельности вышедшим законом не предусматривается. Как министр собирается квотировать выбросы парниковых газов по крупным компаниям и другим желающим это делать добровольно, если реестра квот на выбросы этих газов по субъектам хозяйственной деятельности законом также не предусматривается. Не предусматриваются этим законом 296 ФЗ также и затраты федерального и регионального бюджетов на его реализацию. Как это понимать? Как профанацию процесса углеродного регулирования в России? Или же это целенаправленное введение в заблуждение с целью сокрытия продажи не оцененных суверенных квот России на выбросы под видом «углеродных единиц» климатических проектов, как это происходило с 2008 по 2012 годы в рамках 6 статьи Киотского протокола?
Тем не менее одними из первых испугались углеродного регулирования представители молочной ассоциации РФ и направили просьбу исключить сельское хозяйство и животноводство из отраслей углеродного регулирования, опасаясь излишних издержек и сокращения поголовья стада.
Надо полагать, что их напугали оценки выбросов метана поголовьем крупного рогатого скота и потенциальная угроза компенсации этих выбросов в виде углеродного налога. В целом этот испуг молочников вызван отсутствием необходимых знаний в применении методологии углеродного следа продукции в течение так называемого жизненного цикла (выбросы на стадиях добычи сырья, производства, эксплуатации и утилизации). Научное рассмотрение этого процесса приводит к выводу, что животноводство является поглотителем углерода, накопленного в потребляемой растительности. Аналогичная ситуация и с земледелием, которое занимается поглощением углерода в массе выращиваемых сельскохозяйственных культур. Под предлогом «метаногенности» коров планируется радикальное сокращение производства говядины и натурального молока и замещение их различными суррогатами.
Вопрос интересный и, безусловно, требует детального уточнения, но не на основе двойных стандартов МГЭИК, которая заморочила голову всему миру выбросами метана от животноводства и помоек. К тому же надо учесть и намеренно завышенные времена жизни и потенциалы глобального потепления (ПГП) метана и других регулируемых малых газов атмосферы (см. статью Игоря Мазурина«Фальсификация и подлог! Переход на «зеленую» экономику не имеет оправдания»). Это не погрешности исчисления объемов выбросов и поглощения по рекомендациям МГЭИК, а целенаправленная политика в стиле двойных стандартов — «неважно, кто и сколько выбрасывает, важно, кто и как считает». По этой методологии в животноводстве учитываются только выбросы в процессе жизнедеятельности животных, а поглощение углерода животными при поедании растительности не учитывается.
Второй пример применения «высокопарниковости» метана связан с тем, что в странах ОЭСР достаточно мало болот и территорий вечной мерзлоты. Отсюда рекомендация МГЭИК не учитывать поглощение углерода этими экосистемами. Ну, а в качестве отпугивающего аргумента для стран, желающих учесть поглотительный ресурс своих болот, используется угроза учета выбросов болотного метана. Например, американские ученые блестящим образом доказали, что тропические леса Бразилии из-за выбросов метана создают намного больший парниковый эффект, чем уменьшают его за счёт поглощения углерода. Таким образом оказывается, что Бразилия никакой не климатический донор, а обычный загрязнитель. И получается, что для достижения углеродной нейтральности Бразилии было бы хорошо от своих лесов избавиться.
Вот ещё пример: страны ЕС сжигают паллеты и топливные брикеты в своих домашних хозяйствах, а выбросы от их сжигания засчитываются российским предприятиям, заготавливающих древесину для их производства. Также обстоят дела и с экспортом электроэнергии, выбросы от производства которой засчитываются России.
Про климатические деньги
Необходимо ещё раз прояснить вопрос о так называемой «цене на углерод» и принципиальной разнице между стоимостью квот на выбросы и себестоимостью результатов климатических проектов, исчисляемых в эквиваленте СО2.
Стоимость квоты на выбросы парниковых газов определяется как величина создаваемого ВВП на единицу квоты на выбросы в эквиваленте СО2. В экономиках стран ОЭСР стоимость единицы квоты составляет около $3500−4000 за тонну СО2. В России стоимость квоты на тонну выбросов СО2 составляет около $1000. Себестоимость результатов климатических проектов — углеродных единиц — составляет в странах ОЭСР $100−150 (в Японии она достигает $600), а в России —около $20 за тонну в эквиваленте СО2. Конечно, крайне выгодно покупать часть суверенной квоты РФ на выбросы парниковых газов не по $1000 за тонну, а по цене себестоимости результата климатического проекта стоимостью $20, дающее право в странах ОЭСР создавать ВВП на сумму $3500−4000. Именно о таком бизнесе с доходностью $15 на один вложенный говорили некоторые западные эксперты на Гайдаровском экономическом форуме в 2020 году. Но в странах ЕС запрещено за пределы Евросоюза продавать результаты сокращения выбросов по климатическим проектам в качестве части величины квот для своих стран. А у нас активно лоббируется возможность такой продажи результатов климатических проектов с целью привлечения иностранных углеродных кредитов, что фактически является фьючерсной продажей российских квот.
Мало того, альтернативные предложения разумного углеродного регулирования в России даже не рассматриваются. Например, на недавно прошедшей в ТПП конференции по углеродному регулированию бывшим чиновником Минэкономразвития, модератором Олег Плужниковым предлагается в проекте решения конференции:
Но возникает вопрос, а как же Россия без всяких систем торговли выбросами умудрилась сократить выбросы в гораздо больших объемах, чем страны, у которых введены такие системы? То есть альтернативы есть, не говоря уже о том, что ещё в 2010 году сенаторским клубом СФ РФ на Всероссийском конкурсе инвестиционных проектов был отмечен дипломом проект с рабочим названием «Повышение энергетической и экологической эффективности экономики Российской Федерации с применением механизмов стимулирования ресурсоэнергосбережения и сокращения антропогенного воздействия в хозяйственной деятельности и сфере потребления». Данным проектом предусматривалась создание российской системы торговли результатами климатических проектовбез системы квотирования и торговли квотами! Единственным экспертом, кто был против проекта, был представитель Минэкономразвития, где в то время Олег Плужников был заместителем главы соответствующего департамента.
Посмотрим далее по тексту решения конференции ТПП, что сегодня предлагает Олег Плужников:
Простите, а что же тогда в течение 25 лет Россия официально представляла в органы Рамочной конвенции по изменению климата ООН (РКИК)? При оценке качества российской отчётности неоднократно отмечалось отсутствие достоверной системы оценки поглощения парниковых газов на территории РФ, а не отсутствие достоверных данных по объемам выбросов. Но, по г-ну Плужникову, получается, что данные по объемам выбросов парниковых газов в основных секторах российской экономики и на крупнейших российских промышленных предприятиях были все эти годы недостоверны? Получается, что надо немедленно принимать «кадровые решения» по организациям, ответственным за подготовку данных по выбросам, а таковыми являются Росгидромет и Институт глобального климата и экологии имени академика Ю.А. Израэля. Но вместо этого предлагается
Но почему же Олег Плужников не организовал такую систему, когда работал в Минэкономразвития в период реализации проектов по статье 6 Киотского протокола в 2008—2012 годах?
Что же будет с функциями Федеральной службы по надзору в сфере природопользования (Росприроднадзор), которая «является федеральным органом исполнительной власти, осуществляющим функции по контролю и надзору в сфере природопользования, а также в пределах своей компетенции в области охраны окружающей среды, в том числе в части, касающейся ограничения негативного техногенного воздействия, в области обращения с отходами (за исключением радиоактивных отходов) и государственной экологической экспертизы». Олег Плужников предлагает создать параллельно «Росклиматнадзорверификатор» и, надо полагать, включить туда иностранных верификаторов, как это происходило в рамках реализации в России 6 статьи Киотского протокола, для распродажи российских квот на выбросы под видом результатов климатических проектов под названием «углеродных единиц».
Г-н Плужников несколько лет был исполнительным директором АНО «Национальной организации поддержки проектов поглощения углерода» (НОПППУ). И где эти проекты поглощения углерода, где оценка поглотительного потенциала российских территорий?
Очевидно, что сегодня активно реализуется стратегия включения России в систему внешнего углеродного регулирования с целью присвоения её климатического и экологического природного потенциала. Тем самым в России блокируется создание национально ориентированной системы экологического и углеродного регулирования, а с другой стороны — создаётся контур оперативного управления российской системой с помощью механизмов, подобных ТУР ЕС. Важным манёвром в реализации этой стратегии является недавнее заявление Джо Байдена, который обвинил Россию и Китай в игнорировании проблем экологии — обратите внимание, не в игнорировании проблем изменения климата, а именно экологии. Чтобы понять, в чём тут подвох, обратимся снова к процитированному выше интервью вице-премьера Андрея Белоусова.
Во-первых, возникает вопрос, почему же нормирование по НДТ за 6 лет так и не адаптировано? Если за три года выдано всего 27 комплексных экологических разрешений, то когда можно ожидать завершения процесса выдачи 7,5 тысячи разрешений? К тому времени, как говорится, или падишах помрет, или ишак сдохнет, а точнее, вымрут жители промышленных регионов, так и не дождавшись модернизации ядовитых предприятий. Кому нужны комплексные экологические разрешения, если в них будут включены отсталые технологии из российских справочников НДТ, которые были, по сути, разработаны лоббистами предприятий, эти технологии использующих (см. «Минпромторг протаскивает непригодный справочник НДТ по мусоросжиганию»). Очевидно, что технологическое нормирование по НДТ нарушает 42 статью Конституции РФ. Реальность такова, что возможность решения проблем 12 регионов с сильно загрязненным воздухом и попытки установить квоты предприятиям на вредные выбросы блокируются 219 ФЗ. Предприятия препятствуют введению квот на вредные выбросы, ссылаясь на 219 ФЗ, нормируя свои выбросы по грязным технологиям, включенных в справочники НДТ.
Компромиссным решением мог бы стать переход от справочников НДТ к справочникам НСТ — наилучших существующих технологий с конкретными экологическими показателями. Но в процессе согласования 219 ФЗ понятие НСТ из закона убрали, не указали в справочниках даже «углеродного следа» включенных технологий, которые отбирались не по количественным показателям воздействия на окружающую среду, а по количеству большинства голосов экспертов при голосовании.
В результате в справочники НДТ представители компаний, включенные в состав рабочих групп, продавили включение использующихся технологий, тем самым освободившись от платы за НВОС. И зачем после этого компаниям внедрять какие-то более чистые технологии? А параллельно МПР, кратно увеличив платежи населения за вывоз отходов, компенсировали выпадающие доходы от платы за НВОС. То есть, освободив предприятия от платы за НВОС, перенесли финансовую нагрузку на население. Пока непонятно: или благие усилия Андрея Белоусова были сведены на нет, или же так и было задумано?
Теперь что говорит вице-премьер о так называемой ESG-трансформации (то есть повышении уровня экологической и социальной ответственности, а также качества корпоративного управления бизнеса для достижения целей устойчивого развития)?
То есть опять про деньги. А вот что про ESG-трансформацию говорит руководитель Росприроднадзора Светлана Радионова на выездном заседании Научно-технического совета ведомства, где она заявила журналистам:
Но ведь в ответе Андрея Белоусова подразумевается, что если вы экспортер, то соблюдение ESG обязательно для доступа к иностранным финансовым ресурсам, а если не экспортер, то можно не соблюдать, но где тогда взять ресурсы для развития?
В системе регулирования вредных выбросов в РФ установлены тарифы на негативные выбросы в окружающую среду более 200 различных вредных веществ. Почему же в течение почти 30 лет в РФ отсутствуют подобные тарифы на выбросы парниковых газов? Ответ напрашивается сам собой, чтобы граждане страны не знали объемы и стоимость поглотительного ресурса российских территорий, которыми собралось торговать климатическое лобби. Именно поэтому создаётся система реализации климатических проектов без комплексной системы углеродного регулирования в целях сокрытия истинной цены углеродных ресурсов территорий России, что позволяет торговать ими в розницу на внешних рынках мимо государственного бюджета. И это главная цель российского климатического лобби, активно препятствующего созданию национальной системы экологического и углеродного регулирования.
Заключение
Большинство российских экологических проектов закончились провалом. Нет никаких оснований предполагать, что лучшая судьба ожидает и климатические. Складывается впечатление, что ESG-трансформация ускоренно внедряется по той причине, что Парижское климатическое соглашение ускоренно идет, как и Киотский протокол, в тупик и скоро развалится. И на смену ПКС Запад готовит ESG-трансформацию, дабы не потерять международный контроль над механизмами экологического протекционизма. Основания для такого умозаключения попробуем рассмотреть в следующей части статьи, в которой мы проанализируем существующие механизмы и инструменты углеродного регулирования на внутренних рынках других стран.
Продолжение следует…