17 марта прошлого года не стало Эдуарда Лимонова. Не стало в то время, которое отняло у России многих — больших людей, знаковых. Потеря Эдуарда Вениаминовича стала для меня глубоко личной. Ушёл не только великий писатель, но и мой старший товарищ.

Иван Шилов ИА REGNUM
Эдуард Лимонов

Последняя наша переписка с ним — его письмо — за несколько дней до смерти. А после — уход Лимонова. Помню, как, узнав трагическую весть, не находил себе места в квартире. Как вышел на улицу. Звонил знакомым, пытался успокоиться. А после начали звонить уже мне — с радио, телеканалов, из газет. Брать, как они это называют, комментарии о смерти Лимонова.

То ощущение утраты родного, близкого не исчезло. Даже спустя год. Мне не хватает звонков ему, редких встреч в Москве, бодрых, подтянутых переписок. Не хватает его толкований событий. Этих коротких, резких, но столь содержательных заметок. Тех, которые ясно, быстро и точно объясняли самую суть вещей.

Последнего, полагаю, не хватает не только мне, но и тысячам, десяткам тысяч. Говорят, большое видится на расстоянии. И что имеем — не храним, потерявши — плачем. Так говорят тоже. И за этот год, прошедший после ухода из жизни Лимонова, стало совершенно очевидно, что в определённый момент времени именно он превратился в одного из главных понимателей и толкователей нашей жизни. Если не в главного. А его колонки, заметки в ЖЖ оказались чем-то большим, нежели мыслями одного человека.

Александр Куликов ИА REGNUM
Севастополь. Площадь Нахимова. Митинг в поддержку референдума

Кстати, если перечитать их, чем я занимался регулярно, то увидишь, сколь много в них сбывшихся пророчеств. Это вообще было его даром — талант интерпретировать совершенно по-новому, единственно так, как только он и умел, уже произошедшее, но и видение того, что ещё предстоит.

Вот завтра, к примеру, мы отметим годовщину воссоединения Севастополя и Крыма с Россией. Без преувеличения, священный день. И сейчас, когда идут празднования годовщины, понавесив на себя орденов, красуются многочисленные герои. Только где они были тогда? И где были ещё раньше — в 90-х, когда за русский Крым умирали и страдали совсем другие? Те, кого сейчас не вспоминают.

А ведь именно лимоновцы в 1999-м году запаялись внутри башни Матросского клуба и разбрасывали оттуда листовки «Севастополь — русский город!». Сделали они это тогда, когда в самом городе-герое стали забывать о России. Забывать не как о мечте, а как о чём-то деятельном, совсем рядом присутствующем. Лимоновцы напомнили, что Россия, она рядом — и навсегда.

«Я не сентиментальный человек, — говорил мне Эдуард Вениаминович, — но даже я пустил слезу, когда Севастополь и Крым возвращались в Россию…» Это он о той прямой телетрансляции — той, где Путин, Константинов, Чалый, Аксёнов. А ведь именно Лимонов говорил о российском Крыме как о необходимости задолго до того, как это стало возможным.

И потому после его ухода я предложил поставить памятник Эдуарду Вениаминовичу на площади Ушакова в Севастополе. Или хотя бы табличку. К сожалению, инициатива эта не нашла поддержки. А ведь было бы весьма уместно. И честно. И справедливо. Но у нас подчас любят не замечать, а после не отмечать героев подлинных.

Дарья Антонова ИА REGNUM
Эдуард Лимонов

Так что тут остаётся сказать лишь банальное — «зато есть его книги». По-настоящему большие книги. Те, которые можно читать и перечитывать. И даже спасаться. Как произошло со мной после второго прочтения — первое случилось в 18 лет — его культового романа «Это я — Эдичка». Великой книги о борьбе и мечте отчаявшегося одиночества. Или «Дисциплинарный санаторий» — книга, написанная в начале 90-х и объяснившая ещё тогда, как всё будет устроено через десятки лет.

Его книги рядом, да. Но Лимонова всё равно не хватает. И, несмотря на то, что в социальных сетях его вспоминают много и часто (впрочем, тут зависит от выборки френдов, пожалуй), есть ощущение: Родина так должным образом и не приняла, что ли, не оценила его. Должна была — именно так — дать ему куда больше. Гораздо больше, чем тем, кого в итоге облагодетельствовала. Эдуард Лимонов этого заслуживал как никто другой. Впрочем, может, без этой неустроенности и не было бы его величия. Человека пламенного, горевшего ярко, но в то же время удивительно глубокого и чувствующего, умеющего быть отличным старшим товарищем.