Лучший композитор России и духовник Лжедмитрия: патриот или предатель?

Знаменный распевщик послан как агент влияния?

Смутное время начала XVII века на Руси породило множество авантюристов. Степенно поднимающие избранных социальные лифты начали с огромной скоростью возносить новых людей и опускать старых. К управлению страной прорвались случайные люди с неясными целями. Вокруг них роились людишки — с целями уже «воровскими» — что еще больше замутняло ситуацию. Среди людей прежнего времени имелись весьма состоятельные, реализующие большие, государственного масштаба задачи — Строгановы. Их, мягко говоря, беспокоили поступающие из Москвы вести. Новая власть говорила о воцарении тишины и мира, а дело на глазах катилось к пропасти. Строгановы не привыкли наблюдать, всегда участвовали в политике, несмотря на тысячи километров от Кремля. На царей они влияли через доверенных, «своих», людей при дворе. Многие «свои» за последний год выпали из кремлевской телеги, но осталось несколько, кого можно подвести к царю Дмитрию Ивановичу…

В Сольвычегодском Усолье, в хоре Благовещенского собора, появился незаметный юноша Иван. Незаметным побыл недолго — талант не спрячешь, и вскоре Иван стал лучшим распевщиком. Строгановы любили «знаменное пение» — все, кто вершил большие дела, нуждались в Вере в Господа Бога. И звуки музыки с хором позволяли забыть соль, деньги, Сибирь и неумных приказчиков. Или наоборот — помогали хитро задумать новую сделку. Ивана, в монашестве Исайю, отправили ближе к государям, посчитав, что от него больше пользы не в домовой церкви, а в боярских палатах. Там много любителей пения…

Молитва и добрые дела, размышлял уже духовник Лжедмитрия Исайя — что могу и должен делать. Но я слаб, а власть Царя Московского Дмитрия Ивановича безгранична, неправославных людей вокруг него крутится много. Помочь проповедью христианской, исповедью православной, советом мимолетным…

Так, или по-другому, шла мысль именитых купцов Строгановых и Исайи Лукошкова — лучшего в знаменного распевщика Руси, но нет сомнения, что Исайя не выбился бы без их поддержки, не стал бы духовником царя Дмитрия Ивановича.

Эта версия — интереснейший пример влияния на первое лицо государства в революционное время. Сказать точно, с документами в руках, кем был Иван Лукошков — композитором, монахом или агентом влияния, уже невозможно.

Из сольвычегодской избы в хор Строгановых

Николай Парфентьев: «Известный в будущем дидаскал родился в семье Трофима Лукошкова около 1555 года. Его род, по всей вероятности, происходил из сольвычегодской посадской среды. Не позднее начала 70-х годов юноша, имевший от природы прекрасные способности к профессиональному пению, был замечен Строгановыми, которые приступили к формированию хора для почти построенного фамильного Благовещенского собора…

…блестящее познания в области богослужебного пения позволили ему занять место, по-видимому, сначала дьякона, а затем священника собора. Напомним, что Стоглав разрешил «ставити» во дьяконы достигших двадцати пяти лет, «в попы» — с тридцатилетнего возраста» (1).

Василий Ульяновский, историк: «Поп Иван… стал известным распевщиком. Лукошков… «велми много знаменнаго пения распространил и наполнил»… он принял постриг (возможно, в сольвычегодском Введенском монастыре). Именно «в Усолье»… были созданы Лукошковым многие из его распевов («Волхвы персидстии», «Благовествует Гавриило», большой распев «Царю небесный утешителю», «Ипакои воскресим» на 8 гласов, «Да исправится молитва», «Да молчит всяка плоть», «Приидите верении» и др.)» (2).

Благовещенский собор Сольвычегодска был домовой церковью Строгановых, и отбор священника — большое доверие с их стороны. А доверие надо подтверждать, и не только пением. Иван выполняет поручения Строгановых. Что и кому среди соловецкой братии передавал от Строгановых молодой священник? Или настоятелю, влиятельному в Церкви и государстве архиерею?

Николай Парфентьев: «Являясь священником строгановского домового храма, Иван Лукошков совершал паломничество в монастыри, не раз бывал в одной из крупнейших северных обителей — Соловецкой. В мае 1587 г. он «от Соли Вычегоцкие приезжал в монастырь помолитися» и пожертвовал соловецким старцам 2,5 рубля «на воск», а также передал 10 руб. от жены умершего Семена Аникиевича на поминальные молебны «по муже своем». В 1590 г. «усольский поп» дал в соловецкую казну 9 алтын для записи в монастырский синодик «имян родителей своих» (1).

Но молодых попов много, а двери открывались непростые, к большим людям. Ключом к дверям было растущее мастерство Ивана — Исайи. Конечно он не думал как строгановский агент, он пел, сочинял музыку, а разговоры были неизбежны и естественны. В них Иван был верен Строгановым, вытащившим его из темной и грязной деревеньки в соборы и палаты.

Николай Парфентьев: «В сольвычегодский период Лукошков создал «вельми много» произведений «знаменного пения», получив признание как мастер — распевщик. Однако в Усолье он не только нес священническое служение, занимался певческой и композиторской деятельностью, но и обучал строгановских певцов. Источники XVII столетия знают его дидаскалом-учителем. «Сказание инока Ефросиния» говорит о «краснопевцах», гордившихся «лукошковым учением». «Сказание о зарембах» отмечает, что ученики «старых мастеров», в том силе и Лукошковы, «согласие и знамя гораздо знали».

В настоящее время найдено несколько сложенных им песнопений (в том числе «Октоих»). Вероятно, разносторонние дарования Лукошкова, музыкальный талант (его распевы использовались царским и патриаршим хорами) импонировали Самозванцу» (1).

Из строгановского хора в Кострому Годуновых

Кострома была непростым городом. Первый царь династии Романовых неслучайно вышел из стен здешнего Ипатьевского монастыря. Приход на царство из Костромы стал возможен после 20 лет до этого, когда город стал вотчиной влиятельного боярина, и позднее правителя России, Бориса Годунова. Что Борис станет царем, поверили бы немногие, но что он решал за царя Федора знали. Вряд ли выбор монастыря, куда направился Исайя в 1590-х, был случаен.

Николай Парфентьев: «…став монахом Исайей, Лукошков вскоре оказался в Костроме… Судя по тому, как быстро он возглавил Богоявленский монастырь, у него, возможно, появились и влиятельные покровители. В Костроме такими людьми могли быть бояре Годуновы, владевшие здесь вотчиной и часто наезжавшие сюда… Годуновы, как и Строгановы, несомненно, любили древнее знаменное пение и их не могло не привлечь искусство усольского дидаскала…

За годы проведенные в Костроме, Лукошков приобщился к решению дел государственной важности. Борис Годунов взошел на трон, окончательный вариант «уставной грамоты» был принят и датирован 1 августа 1598 г. На обороте документа «руки приложили» церковные иерархи, бояре, думные и приказные дьяки, дворяне, гости-купцы и прочие. Подписал грамоту и «с Костромы Богоявленского монастыря игумен Исайя»… Когда в сентябре 1601 года он в очередной раз находился в Москве, то один из государственных певчих дьяков он записал («взял») у него авторский «перевод» славника «О колико блага». Возможно, песнопение звучало в исполнении всего придворного хора…» (1).

Из Костромы — в настоятели второго монастыря России

Василий Ульяновский: «С 1602 года источники говорят о нем уже как о владимирском архимандрите… До 1561 г. владимиро-рождественские архимандриты подписывали важнейшие церковные и государственные документы первыми на монастырских настоятелей: затем по распоряжению Иван Грозного — вторыми, после троице-сергиевских.

Все годы, пока Исайя Лукошков был настоятелем владимирского Рождественского монастыря, князь И. М. Барятинский продолжал вести тяжбу за передачу из монастырских вотчин его семье упоминавшихся «сельца» и деревни… Барятинский писал, что «как росстрига (Лжедмитрий I) был на Москве, то ему в той вотчине указу не учинил, потому что Рождественского монастыря архимандрит был ростриге духовник». В своей грамоте «Великий Государь» патриарх Филарет, повелев оставить село и деревню обители, не обратил никакого внимания на это утверждение князя. Скорее всего, оно не являлось новостью для патриарха и отражало действительный факт. Заметим, что связь Лукошкова с Лжедмитрием и не могла быть поставлена ему в вину, тем более Филаретом. «Ростриге» в свое время присягала как царю вся Россия, а Романовы по возвращении из ссылки особенно жаловались при его дворе: Филарет же тогда был поставлен митрополитом Ростовским» (2).

Как стать духовником царя?

Царю Дмитрию Ивановичу присягнула вся Россия. Царь правильно говорил, вернул опальных, прекратил гонения прошлых фаворитов, был щедр на раздачи. Это потом его включили в Историю как Лжедмитрия и Самозванца. Насчет раздач — царская казна на Руси в сложные времена пустела быстро — верность покупали. Казне нужны были деньги. Со времен Грозного царя полновесную монету привозили от Строгановых. Без промедления присягнув Дмитрию братья-племянники возобновили отправку в Кремль тяжелых сундуков. Посланец обозначал строгановские, требующие царского суда, проблемы, и мог верноподданнейше сообщить царским контактерам людей, полезных при дворе. Упоминали не дьяка или мастера-костореза, а лучшего дидаскала России!

Василий Ульяновский: «Для нас же очень важной является его связь со Строгановыми. Возможно, именно Исайя способствовал особому расположению Лжедмитрия I к Строгановым (Самозванец выдал им несколько льготных грамот).

Мы не знаем, почему Лжедмитрий I избрал себе в духовные отцы владимирского архимандрита Исайю… Источники пестрят сообщениями, о том, что самозванец окружал себя музыкантами-иноземцами, игравшими на разных инструментах и получавшими жалование, какого не имели даже «первые люди» в государстве.

Вероятно, разносторонние дарования Лукошкова, музыкальный талант (его распевы использовались царским и патриаршим хорами) импонировали Самозванцу» (2).

Отправка «знаменного распевщика» Исайи ближе к Кремлю была удачной идеей, скорее всего, Андрея Семеновича или Петра Семеновича Строгановых.

Василий Ульяновский: «Наличие такого доверия и любовь царя к своему наставнику, к сожалению, могут быть подтверждены лишь прозаическими, зафиксированными документарно фактами благоволения к Рождественскому монастырю (а также опосредованно — указанными выше грамотами патронам Исайи Строгановым).

В грамоте от 10 декабря 1605 года Лжедмитрий, подтверждая за Владимиро-Рождественским монастырем право на «сельцо Палашкино, деревню Середникову», оспаривавшихся князем И. М. Барятинским, назвал Исайю «богомольцем своим», чего нет в грамотах, дарованных другим настоятелем монастырей. Подробное именование царем архимандрита, очевидно, свидетельствует о существовании тогда между ними особых духовных отношений. В январе 1606 г. государь-самозванец подписал жалованную грамоту Рождественскому монастырю во Владимире, закреплявшую за ним все его владения, а в марте пожертвовал в казну той же обители значительную сумму — 150 рублей.

Кроме упоминавшейся грамоты Самозванца на монастырские вотчины, в пользу обители был решен спор с крестьянами дворцового села Красного за луга. Несмотря на то что крестьяне Красного принадлежали казне и потому в интересах царя было их поддержать, увеличивая собственные владения, власти встали на сторону обители (ноябрьская грамота 1605 г.) 12. В марте 1606 г. Лжедмитрий I послал монастырю 150 рублей; это была значительная по тем временам сумма.

Сразу отметим: Исайя имел доступ к царю, о чем свидетельствуют хотя бы выхлопотанные им для своего монастыря привилегии; он не вмешивался в государственную политику, но и не был «монаршим прихлебателем», о чем свидетельствует стабильность его положения и после убийства Самозванца, а также молчание о его возможных неблаговидных делах всех авторов — современников Смуты (он не попал в разряд «кривых»). Какова же в таком случае была его роль? Зачем Исайя нужен был Лжедмитрию I?» (2).

О чем увещевал «польского царя» Исайя-распевщик?

Оценкой трудов Исайи были царские пожалования его монастырю, но они не кажутся особо щедрыми. Для второй по значению обители они скромны. Видимо Исайя не жаловался на скудость, как церковные иерархи во времена, когда пожертвования истощались. Почему не просил? Возможно как духовник требовал от раба Божиего Димитрия того, что исключало дальнейшие просьбы о благах? И удалить строгановского настоятеля, из-за усольских сундуков, было не лучшим решением. Взывал ли духовник — дидаскал к твердости царя в православии, об отвержении католичества, говорил о других неприятных темах? Советы были крайне полезны, непоследовательное их выполнение привело к свержению Дмитрия.

Василий Ульяновский: «В свете вышеизложенного иначе, нежели принято считать, выглядят и те несколько известных фактов демонстрации православия Лжедмитрием I, которые традиционно интерпретируются как неискренняя игра перед русским окружением. Современники свидетельствовали о частых молитвах Самозванца. Один из иностранцев отмечал: «Московские священники… очень удивлялись его благочестию и сильному рвению». Начальник личной охраны Лжедмитрия капитан Яков Маржерет свидетельствовал, что царь «обычно соблюдал все их (россиян. — В. У.) обряды». Польские послы в 1608 г. заявляли перед российскими дипломатами, что Самозванец «через весь час свою прирожоную руску веру держал, что всем в Москве ведомо».

…заговорщики, распространяя слухи, будто Самозванец носит крест в сапоге, икону держит под кроватью, отдал приказ полякам носить православные кресты ниже пояса и пр. Однако Лжедмитрий I, когда узнал об этом, очень оскорбился. Он созвал стрельцов и придворных, целовал перед всеми икону и просил Господа дать знамение, если он оскорбил в чем-либо православие» (2).

Заметна дистанция, которую Исайя выбрал для себя в отношениях с царем. Она зафиксирована в чине венчания Димитрия-царя с Мариной Мнишек, где духовник-дидаскал принимал участие. Исайя служил вблизи царя, но не ближайшим из священства — как чувствовал скорый мятеж. Монастырский архиерей не мог не догадываться о перевороте. Дистанция подчеркивала — ответственности за духовное чадо не несу.

Василий Ульяновский: «Интересно, что в ряд перечисленных фактов как бы не вписывается деятельность Исайи при Самозванце. Он находился в тени даже во время венчания Лжедмитрия I и Марины Мнишек, хотя венчать брачующихся традиционно должен был именно духовник. В чине обручения, коронации Марины Мнишек и бракосочетания с ней Лжедмитрия I духовник говорил единственную сакраментальную фразу: «Достойно есть», когда царь целовал крест (согласно преданию, с вложенными частицами Животворящего Древа из Константинополя) и корону. Этим Исайя свидетельствовал как духовник, что его духовный сын — истинный христианин и достоин харизмы властителя.

В чине он не был назван не только по имени, но не указывался даже сан Исайи (просто назван духовником). Далее в чине он появляется только раз, но уже как владимирский архимандрит (второй по иерархии после Троицкого), а не как духовник — при несении царского креста с частицами Животворящего Древа, а также барм и диадемы.

Присутствуя на бракосочетании Лжедмитрия, Исайя Лукошков принимал непосредственное участие в совершении обряда. После речи патриарха в Успенском соборе вместе с избранными монастырскими иерархами оно подносил на золотом блюде крест, которым благословлялись молодые. Затем в числе других патриарх посылал его «по бармы и по диадиму» (2).

Исайя сделал свое дело, Исайя может уйти…

Опасный момент, когда Дмитрия Ивановича убили и провозгласили Самозванцем, Исайя успешно миновал. Его знали как заступника за православную Веру перед «польским царем», лучшим распевщиком России и строгановским протеже.

Василий Ульяновский: «Напомним, что, несмотря на тесную связь с Лжедмитрием I, Исайя Лукошков сумел удержаться в рождественских архимандритах до 1621 г. (около этого времени он умер). Более того, в 1613 г. Исайя Лукошков участвовал в избрании на престол Михаила Романова и поставил свою подпись вторым в числе архимандритов (вслед за настоятелем Троице-Сергиева монастыря), а в декабре 1614 г. он погребал царицу-инокиню Александру. Наконец, в 1619 г. Исайя принимал участие в церемонии поставления на патриаршество Филарета Романова.

В декабре 1614 года царь Михаил поручил архимандриту Исайе руководить обрядом погребения старицы царицы Александры (Ирины Годуновой), в суздальском Покровском монастыре. Весной следующего года в жизни Лукошкова, вероятно случилось какое-то событие личного характера, заставившее его вспомнить о тех местах, откуда он происходил. В том году (1615), если мы верно определили дату его рождения, Исайе Лукошкову исполнилось шестьдесят лет. По случаю престольного праздника 25 марта он дал вкладом певческий сборник «храму Благовещения Пречистыя Богородицы и пределов ся у Соли Вычегодской на посаде», где началось служение и развивалось творчество мастера. В июне 1619 г. владимирский архимандрит Исайя участвовал в избрании на патриарший престол Филарета Романова. В обряде наречения и поставления ему была отведена видная роль: вместе с другими высокопоставленными лицами он встречал при торжественном выходе патриарха Иерусалимского, прибывшего для посвящения Филарета» (2).

Исайя отошел от московского двора, выполнив роль, в которой теперь не нуждались ни царь Михаил Федорович, ни Строгановы. Кремль стал предсказуемым, зависящем не от царя, а от правителя — Патриарха Филарета. Каналы влияния Строгановых изменились, к Исайе отнеслись уважительно.

Николай Парфентьев: «Согласно П. М. Строеву, архимандрит Исайя управлял Владимиро-Рождественским монастырем до 1621 г. По Д. Разумовскому — до 1624 г. что однако не подтверждается источниками. В 1621 г. «Выпись из доходной книги» по монастырским владениям выдавалась «архимандриту Исайе». В июне 1622 г. царская грамота в Рождественский монастырь отправлялась уже на имя «Пафнютия з братией». Следовательно, последним годом пребывания Лукошкова настоятелем во Владимире и. по-видимому, последним годом его жизни являлся 1621 г. В более поздних документах упоминания о нем не обнаружено» (1).

Миллион на сохранение России

А что за фасадом этой истории? В какой большой партитуре Исайя вел партию царского духовника-распевщика? Партитура Строгановых в Смутное время писана долговыми расписками — они потратили на нужды Кремля более 800 тысяч рублей — огромную по тем временам сумму. Сведений, что они финансировали обе стороны борьбы за престол, нет. Их соляные и пушные деньги позволили, несмотря на перемены на троне, сохранить централизованную систему управления страной, по большому счету ее сохранить. Исайя Лукошков сыграл не последнюю роль в этой партитуре.

А что со знаменным пением Исайи-Ивана — после служения Богу, главным его смыслом жизни и ключом ко многим дверям?

Николай Парфентьев: «Даже в XVIII веке, когда Лукошкова знали высокопоставленным деятелем под монашеским именем Исайя, певцы и переписчики певческих книг подчеркивали связь его произведений со школой: «Перевод усольской, развод инока Исайя». «Перевод Исайя лукошки усольского пения». Таким образом, где бы не проходила деятельность этого мастера, он через всю жизнь пронес в своем творчестве традиции, усвоенные в молодые годы в Усолье. Он оставался представителем своей школы» (1).

Примечания: