«Демократы» и большевики: грозит ли Америке социалистическая революция?

В связи с известными событиями в США, в ряде российских СМИ, в том числе официальных, вновь отмечено появление спекуляций, суть и смысл которых заключается в попытках выстраивания параллелей между подрывными американскими течениями, тесно связанными с Демократической партией — BLM, Antifa и др., и ленинской партией большевиков — РСДРП (б). Утверждается, что Америка сегодня стоит на грани революции, похожей по своему содержанию на Великий Октябрь в России, для этого используются спекуляции вокруг многократно обсужденных и в целом хорошо известных взглядов Троцкого, прямыми «наследниками» которого объявляются неоконсерваторы. И что эта перспектива, учитывая мощь экономического и военного потенциала США, угрожает миру «всеобщим тоталитаризмом» и пр.

Эти спекуляции носят не случайный, а целенаправленный характер и рассчитаны, во-первых, на дискредитацию великого Красного проекта путем извращения его генезиса, целей, задач, исторических достижений и роли в судьбе России, Китая и еще целого ряда стран, мира в целом. Во-вторых, с их помощью политический кризис в США используется поводом для антикоммунистического «закручивания гаек» внутри России. Поэтому к данной тематике следует вернуться, причем, несмотря на то, что освещалась она относительно недавно. Ибо спекуляции, более похожие на идеологические диверсии, не просто продолжаются, но к их производству и распространению начинают привлекаться западные, в том числе американские ученые и эксперты, естественный антикоммунистический настрой которых эксплуатируется «втемную», без учета происхождения и особенностей их взглядов и менталитета. Между тем даже лучшие из них, например Энтони Саттон, Ральф Эпперсон и др., не понимают сути событий 1917 года в России. Они не осознают и не делают разницы между европейской и русской версиями марксизма, которую в свое время очень тонко подметил Николай Бердяев. Высланный из Советской России на «философском пароходе», он не имел оснований питать симпатии к большевикам и не питал их. Но будучи честным и, главное, русским мыслителем, признавал, что «Русский коммунизм трудно понять вследствие двойного его характера. С одной стороны, он есть явление мировое и интернациональное, с другой стороны — явление русское и национальное». Можно привести и другой пример — генерала Якова Слащева, героя белой обороны Крыма, впоследствии преподававшего на советских командных курсах «Выстрел». В ответ на призыв экс-командующего белой группировкой в Крыму генерала Петра Врангеля, возглавившего в эмиграции Русский Обще-Воинский союз (РОВС) — политическое крыло белогвардейской военной организации, к возобновлению боевых действий против Советов Слащев ответил: «Большевики — мои смертельные враги, но они сделали то, о чем я мечтал, — возродили страну. А как при этом они ее называют, мне наплевать… И нападать на Советскую Россию могут только предатели национальных интересов».

Итак, даже из сказанного уже вытекает, что коммунизмов и социализмов два. И это, кстати, в свое время убедительно доказал отнюдь не коммунист и не сторонник большевизма Владимир Карпец. Не со всем в этой работе можно согласиться, в частности, весьма поверхностным, идеологизированным представляется отделение и последующее противопоставление И. В. Сталина В. И. Ленину, но суть ухвачена верно. Есть — ленинизм (по Карпецу, сталинизм), по сталинскому определению «марксизм эпохи империализма и пролетарских революций». И есть троцкизм с его современной ипостасью в лице «неомарксизма», суть меньшевизм с мелкобуржуазной политикой, которая маскируется большевистской риторикой, прикрывающей соглашательство с буржуазией. И если центр ленинизма находился в советской Москве, а сегодня в определенном смысле передвинулся в Пекин, то центрами троцкизма служили Вена, Париж и Нью-Йорк, тесно связанные с политической биографией Троцкого. Нынешние информационные провокации, отражающие попытки подмены троцкизмом ленинизма, — проблема, которую Сталин обозначил еще осенью 1924 года в знаменитой лекции «Троцкизм или ленинизм?», пытаются «доказать» происхождение из практики СССР современных левацких тенденций и движений, включая те погромные, что инициируются и поддерживаются Демпартией США. Хотя на самом деле они вытекают из перекинувшегося через океан европейского оппортунизма, как дореволюционного и довоенного, так и послевоенного, представленного социалистическими и социал-демократическими партиями, в идейно-политическом плане — еврокоммунизмом, а концептуально — Франкфуртской философской школой. К этому исторически главному источнику раскола в марксизме, включая его проекцию в России, мы сейчас и перейдем. Но прежде, чтобы не возвращаться к этому ниже, определимся с взаимоотношениями троцкизма и неоконсерватизма, что принципиально важно для пресечения упомянутых спекуляций. Троцкизм — важная, но не единственная и не главная составляющая неоконсерватизма. Ключевые идеологи этого течения — Лео Штраус и Норман Подгорец — завзятые либералы, Штраус даже либертарианец, то есть либерал, ратующий за абсолютный приоритет индивидуальных свобод, включая отказ от социальных обязательств государства по отношению к гражданам. Другой, кроме либертарианства, составляющей неоконсерватизма служит христианский сионизм — соединение доктрины левого сионизма (Теодора Герцля — Макса Нордау) с его идеей репатриации евреев в «землю обетованную» и право-сионистской (Хаим Вейцман), глобалистской практики связанных с сионизмом популярных в США протестантских сект, использующих левые течения в интересах продвижения глобализма. Своей задачей «христианские сионисты» считают защиту Израиля, и поскольку создание этой страны в свое время было тесно связано с политической и финансовой помощью клана Ротшильдов, неоконы обладают серьезной олигархической поддержкой. Здесь, во избежание обвинений в конспирологии, напомним две вещи. Первая: участие в судьбе будущего Израиля обеих ветвей Ротшильдов — французской, представленной Эдмоном де Ротшильдом, который взял на себя финансирование проекта колонизации Палестины, и британской, представителю которой Уолтеру Ротшильду была адресована знаменитая Декларация Бальфура (1917 г.). Именно она обеспечила государственное прикрытие этого проекта, подтверждением которого стала выдача Великобритании Лигой Наций мандата на управление Палестиной (1922 г.). Вторая важная вещь: условием включения Ротшильдов в поддержку колонизации стала смена руководства и курса Сионистской организации через переориентацию с идей Герцля, которого Э. де Ротшильд не выносил на дух, на идеи Вейцмана. Если судить по данным Электронной еврейской энциклопедии, это произошло в сентябре 1913 года на XI Сионистском конгрессе в Вене; заметим, что всего за три месяца до создания ФРС, подготовка которого шла именно на этом фоне, а также менее чем за год до развязывания подготовленной всеми этими событиями Первой мировой войны — глобальной катастрофы, участие в которой России кое-кто и сегодня, пытаясь вставлять шпильки большевикам и искажая историю, именует «отечественной» войной. Что абсолютно не соответствует действительности: не может Отечественная война начинаться с вторжения, даже превентивного и даже обусловленного союзническими обязательствами, на чужую территорию.

Иначе говоря, неоконсерватизм из троцкизма заимствовал не вектор, левый или правый, и не конкретную идеологию, которая в субъективном прочтении Троцкого на деле всегда была не коммунистической и даже не мелко — или крупнобуржуазной, а олигархической, работающей на интересы буржуазного глобализма. Неоконы взяли у Троцкого лишь метод преобразований — пресловутую «мировую революцию», причем именно в его понимании. Не как способ защиты советских национальных интересов от военной угрозы правящих кругов Запада путем поощрения в его странах классовой оппозиции, чем видел «мировую революцию» Ленин. А как превращения России в «охапку хвороста» для поджога европейского пожара. Взяв эту идею, неоконы, однако, повернули ее вспять, в направлении не коммунизма, а капитализма, строго говоря, именно по Троцкому, не скрывавшему восхищения американским капитализмом как «кузницей будущего». Идеология неоконсерватизма всегда оставалась либеральной, и из нее если что и выхолащивалось, то лишь событийная стихийность, уступающая место в этом течении конструируемой управляемости; этим обусловлено его скептическое отношение к демократии. И надо понимать, что в силу этих обстоятельств неоконсерватизм имеет перед олигархатом особую «заслугу», обеспечившую ему высокое влияние в менявшихся американских администрациях. Это, заострим, — соединение экстремистской, неофашистской — либертарианской формы либерализма с методом «мировой революции». Доказательством этого служит провозглашение идеологемы «глобальной демократической революции» официальной политической доктриной администрации Джорджа Буша — младшего (ноябрь 2003 г.), которое происходило в олицетворявшем двухпартийный консенсус Национальном фонде поддержки демократии (NED). Именно в администрации Буша-мл. неоконы имели наибольшее влияние, консолидированное вокруг фигур вице-президента Ричарда Чейни, главы Пентагона Дональда Рамсфелда, его советника Ричарда Перла, президента Всемирного банка Пола Вулфовица. По факту к этой платформе примкнула и госсекретарь Кондолиза Райс, публично отрицавшая принадлежность к неоконам. Именно эта концепция, поддержанная следующей администрацией в известной речи Барака Обамы в Каире (2009 г.), в практическом отношении была реализована в ходе событий «арабской весны».

А теперь возвращаемся к истории марксизма в его европейском и российском прочтении. В работе «Империализм как высшая стадия капитализма» (1916 г.) Ленин на конкретных цифрах показал поэтапный процесс монополизации капитализма с переходом его в стадию империализма. Важность этого аргумента требует обращения к ленинскому тексту. Из шести страниц подробного анализа процессов монополизации в ведущих странах Запада Ленин выводит следующую периодизацию: «1) 1860 и 1870 годы — высшая, предельная ступень развития свободной конкуренции. Монополии лишь едва заметные зародыши. 2) После кризиса 1873 г. широкая полоса развития картелей, но они еще исключение. Они еще не прочны. Они еще преходящее явление. 3) Подъем конца XIX века и кризис 1900—1903 гг.: картели становятся одной из основ всей хозяйственной жизни. Капитализм превратился в империализм» (Полн. собр. соч. Т. 27. С. 317).

Почему это так важно? Потому, что разработки Карла Маркса — это видно по ленинской хронологии — относятся к доимпериалистическому периоду в капитализме, а раскол в социализме с выделением из него феномена русского большевизма, даже первоначальный, произошел в 1903 году; стало быть, уже в империалистическую эпоху. Отсюда вытекает прямая связь этого раскола с трансформацией капитализма в империализм. Показывая, что еще К. Маркс и Ф. Энгельс поднимали тему подкупа английской буржуазией рабочих за счет эксплуатации колоний, Ленин в работе «Империализм и раскол социализма» (1916 г.) показывает, что по мере монополизации и становления империализма такие возможности получает буржуазия и остальных ведущих стран. Предпосылки раскола социал-демократии, вслед за рабочим движением, на революционную и реформистскую, «буржуазную рабочую» партии Ленин раскрывает следующим образом. «С одной стороны, тенденция буржуазии и оппортунистов превратить (внимание!) горстку богатейших привилегированных наций в «ночных» паразитов на теле остального человечества, «почить на лаврах» эксплуатации негров, индийцев и пр., держа их в подчинении при помощи снабженного великолепной истребительной техникой новейшего милитаризма. С другой стороны, тенденция масс, угнетаемых сильнее прежнего и несущих все муки империалистских войн, свергнуть с себя это иго, ниспровергнуть буржуазию. В борьбе между этими двумя тенденциями неизбежно будет развертываться теперь история рабочего движения. …Экономически откол слоя рабочей аристократии к буржуазии назрел и завершился, а политическую форму себе, ту или иную, этот экономический факт, эта передвижка в отношениях между классами, найдет без особого «труда» (Полн. собр. соч. Т. 30. С. 175).

Самое главное здесь то, что недопонимается ни западными, оппортунистическими, ни советскими начетническими интерпретаторами марксизма: Ленин соединяет классовый аспект эксплуатации пролетариата буржуазией с цивилизационным аспектом выделения в мировом сообществе «горстки богатейших привилегированных наций», которые занимаются такой эксплуатацией уже в мировом масштабе. Забегая далеко вперед, отметим, что позднее, уже в начале 1920-х годов, именно от этого положения вождь Великого Октября перекинет мостик к теме «своеобразия» революций на Востоке. Именно это «своеобразие» непреодолимой пропастью ляжет между восточным и западным пролетариатом в классовом смысле и между Востоком и Западом — в смысле цивилизационном.

Итак, раскол социализма и рабочего движения, вызванный в условиях империализма подкупом части пролетариата буржуазией и созданием «рабочей аристократии», привел к появлению, наряду с революционными, реформистских, «буржуазных рабочих» партий. Этот раскол прошел через все страны и предельно обострился в связи с Первой мировой войной, хотя состоялся задолго до ее начала, с переходом капитализма в империалистическую стадию. В России — в 1903 году, на II съезде РСДРП — между большевиками и меньшевиками. Главный «камень преткновения» — отношение к перерастанию буржуазно-демократической революции в социалистическую. Меньшевики, следуя за западными реформистами-оппортунистами, которые понимали Маркса буквально, считали, что социализм сформируется внутри капитализма путем его длительной эволюции и приведения общества в «цивилизованный» вид. И что победит он одновременно во всех ведущих странах. В определенном смысле это был расчет на помощь европейского пролетариата российскому, особый упор на котором в противовес Ленину делал как раз Троцкий. Большевики же уже тогда исходили из неравномерности развития ведущих стран при империализме; революция, считали они, победит сначала в «слабом звене» империалистической мир-системы, то есть в нескольких странах или даже в отдельно взятой стране. Окончательно такой вывод был сделан в работе Ленина «Военная программа пролетарской революции» (1916 г.). Поэтому, отдавая себе отчет в уровне дестабилизации страны после падения самодержавия, большевики ставили своей целью скорейший захват власти пролетариатом, чтобы внутренние контрреволюционные силы не успели организоваться и соединиться с иностранными, обеспечив «созревание социализма» под внешним управлением.

Здесь спекулянты любят Ленина противопоставлять Марксу; особенно охотно этим занимаются троцкисты, убежденные в преемственности «перманентной революции» Троцкого «непрерывной революции» Маркса и в выпадении из нее советского Красного проекта. Это неверно. Во-первых, неправомерно игнорировать изменение исторических условий, вызванное трансформацией капитализма в империализм. С одной стороны, Маркс предвидел такой поворот, связанный с появлением реформизма и реформистских партий, но исследовал его только на примере Англии, других прецедентов у него не было. Окончательные выводы он сделать не мог, не рискуя угодить в ловушку «абсолютизации частного» — распространения особенностей эволюции капитализма, присущего его времени и одной стране, на весь капитализм любых времен и стран. Поэтому, с другой стороны, Маркс не стал создавать строгих форм, полагая, что их предложит жизнь, и в том положении исторической неопределенности, в котором находился, ограничился тезисом о генеральном направлении развития своего учения — «от царства необходимости к царству свободы». Ленинская теория империализма, если рассматривать ее классовое содержание, строго и однозначно привязана к марксистской теории общественно-экономических формаций (ОЭФ) и ничем не нарушает логики Маркса. Это — стратегия. В том же, что касается тактики, до Первой мировой войны полемика между меньшевиками и большевиками шла внутри РСДРП, и лишь с ее началом, когда противоречия становятся совсем непреодолимыми, Ленин в 1915 году впервые поднимает вопрос о переименовании РСДРП (б) в «коммунистическую партию», а весной 1917 года меньшевики, превратившиеся в одну из правящих партий Петросовета, представленную во Временном правительстве, проводят собственный съезд и переучреждаются отдельно от большевиков.

Спекулянты и фальсификаторы любят объяснять раскол и разрыв в РСДРП в 1914—1915 годах «патриотизмом» меньшевиков и «компрадорством» большевиков, якобы связавшихся с немецким капиталом. Однако на деле все было с точностью до наоборот. Дело в том, что с началом Первой мировой войны связан окончательный раскол в западной социал-демократии, и именно тогда появляется труд видного немецкого социал-демократа Карла Каутского «Империализм» (1914 г.), в котором небезосновательно утверждается, что поскольку война приведет к консолидации империалистических стран под определяющим контролем главного победителя, следующей стадией развития капитализма после империализма станет «ультраимпериализм» — перенос монопольного «принципа картелей» из экономики в политику и глобальное подчинение наиболее сильному национальному империализму остальных, которые слабее. Вышеупомянутый ленинский тезис о «горстке богатейших ночных наций-паразитов, подчиняющих себе остальное человечество», ясно демонстрирует, что Ленин воспринял пророчество Каутского, показательно записывая, кстати, Троцкого ему в последователи, через призму не столько классового, сколько цивилизационного подхода. И увидел в нем заявку западной социал-демократии на окончательный раздел глобального господства с собственной буржуазией, как войну, объявляемую Западом всем остальным. В том числе России, в расчете на ее порабощение с помощью компрадорской власти под внешним управлением. Именно поэтому он как отрезал: империализм — высшая и последняя стадия капитализма, отказав «ультраимпериализму» в существовании, причем, несмотря на то, что уже тогда многие, включая самого Ленина, понимали, что Каутский прав, иначе откуда эта «горстка»? В чем причина? Отказавшись признавать «ультраимпериализм», Ленин предъявил urbi et orbi встречный проект опережающего вывода России из империализма как такового, еще до его перерастания в стадию, о которой писал Каутский. Другое дело, что, возглавляя пролетарскую партию, претендующую на роль классового авангарда, Ленин был обязан публично оперировать только классовой аргументацией и риторикой, прикрывая ими любые иные мотивы, в том числе ответственность за страну, ее внутреннее и геополитическое положение («Мы оборонцы с 25 октября 1917 года»). Позднее, в ходе социалистического строительства, а в особенности предвоенной индустриализации, этот его прием, и не только этот, повторит Сталин. Поэтому имеются очень серьезные основания считать, что именно с книжкой Каутского непосредственно связан взрыв ленинского теоретического творчества в 1916—1917 годах, когда одна за другой появляются три его новаторские теории, которые сторонники «классического», доимпериалистического марксизма посчитали ошибкой и даже «ересью»:

Осознав неизбежность в случае обрушения в «ультраимпериализм» цивилизационного краха России, который совместными усилиями готовят ей европейские партии буржуазии и социал-демократического II Интернационала, Ленин жестко раскритиковал эту концепцию, записав в приспешники Каутского всех готовых вести российский пролетариат не своим путем, а в фарватере западного. При этом он прекрасно понимал — видел, что с созданием Прогрессивного блока (август 1915 г.), в России также начал складываться буржуазно-социалистический альянс такого западного «фарватера», ибо в блок вошли все партии существующего спектра: «умеренные» черносотенцы-националисты, октябристы, кадеты, прогрессисты, трудовики и меньшевики. За пределами четвертой царской Думы его поддержали еще и эсеры, которые выборы традиционно бойкотировали, а также народные социалисты. Иначе говоря, Прогрессивный блок объединил на платформе, оппозиционной самодержавию, под лозунгом «ответственного министерства», то есть правительства, формируемого Думой, все партии, кроме двух — крайне правых монархистов из Союза русского народа (СРН) и крайне левых революционеров — большевиков-ленинцев. Можно сколько угодно зубоскалить по поводу выдуманных фальсификаторами «связей Ленина с германским генштабом» и прочей мути, но этого главного исторического факта — неучастия большевиков в свержении самодержавия, причем наряду с его крайними сторонниками и защитниками, не признать нельзя. Поэтому спекулянты его просто обходят, конъюнктурно «забывая» о полугодии между Февралем и Октябрем, которое усилиями тогдашних «демократов» «европейского типа» — либералов и социалистов — привело страну к катастрофе. Можно не менее громко возмущаться роспуском Учредительного собрания, где эти «демократы» оказались в большинстве, но нельзя не видеть, что исторически к моменту созыва оно себя изжило дважды. Сначала участием вошедших в него ключевых партий в уничтожении самодержавия, что по существу означало ликвидацию законной русской государственности, а затем вооруженным сопротивлением советской власти, которая отнюдь не узурпировала законный порядок, а, ниспровергнув самих его узурпаторов из Временного правительства, этот порядок восстановила. Как могла, со всеми издержками революционного процесса. И с неизбежными репрессиями против свергнутых узурпаторов — но восстановила: возвращаемся и смотрим упомянутую оценку генерала Слащева, которому принадлежит и еще одна яркая характеристика, на этот раз Белого движения, состав которого он оценил как сплав кадетско-октябристских верхов с эсеро-меньшевистскими низами. Можно еще привести мнение одного из главных белых идеологов Василия Шульгина: «Белой идее, чтобы победить, потребовалось переползти фронты Гражданской войны и поселиться в стане противника». А еще генерала Антона Деникина: «Большевикам удалось то, чего не получилось у белых армий: они воссоздали Российскую империю в ее исторических границах. Поэтому считаю дальнейшее сопротивление бессмысленным и безнравственным».

Именно в неучастии в уничтожении страны заключен секрет резкого взлета влияния, авторитета и поддержки большевиков в массах летом 1917 года. Стоило бы ленинской партии хоть мизинцем замараться в февральских событиях — она, скорее всего, разделила бы судьбу тех же меньшевиков и кадетов, составивших костяк Временного правительства. Именно потому, что она в них не замаралась, на большевиков на определенном этапе всеобщей анархии и развала 1917 года обратили внимание не только массы, но и представители элит, например в бывшем императорском Генштабе. Специалистам много о чем расскажут имена генерала М. Д. Бонч-Бруевича (члена царской свиты, родного брата управделами Совнаркома В. Д. Бонч-Бруевича), а также последнего военного министра Временного правительства генерала А. И. Верховского. А еще бывшего командующего Особым корпусом жандармов в ранге заместителя («товарища») главы МВД генерала В. Ф. Джунковского. Поэтому нынешние либеральные «историки» так нервничают, когда им напоминают, что в рядах Красной армии сражалось гораздо больше русских офицеров, чем Белой.

Это все о спасительном внутреннем значении Великого Октября, но было и колоссальное внешнее влияние. Помимо взрыва симпатий к Советам со стороны трудящихся других стран, почти вышедшего из-под контроля западных элит, имел место и фактический пересмотр итогов Первой мировой войны. Из четырех уничтоженных войной империй одна — Российская — возродилась, в обличье Красного проекта. В результате США, больше всех усилий приложившие к формированию Версальского миропорядка, не вошли в его стержень — Лигу Наций. В 1920-е годы в США, на платформе ФРС, с участием Банка Англии и представителей ведущих групп олигархических интересов, а также под присмотром бессменного главы минфина в трех администрациях — крупного банкира Эндрю Меллона, был предпринят ряд шагов по подготовке финансово-экономических предпосылок нового мирового конфликта. Об этом, в частности, в одном из своих интервью незадолго до кончины подробно рассказал легендарный советский разведчик генерал Ю. И. Дроздов.

Итак, суммируем. В своем развитии марксизм прошел три этапа. Первый — европейский, развивавшийся на платформе I Интернационала, — это проект одновременного и повсеместного в Европе перехода от капитализма к социализму в результате серии спряженных друг с другом социалистических революций, разрешающих классовые противоречия, накопленные равномерным развитием капитализма. На втором этапе, по мере становления империализма и подкупа буржуазией верхушки рабочего класса, в том числе партий II Интернационала, европейский марксизм утратил свой первоначальный проект, постепенно, шаг за шагом, согласившись на возвращение в капитализм в виде левого фланга его двухпартийных систем. Проектным ответом на это как внутри самого марксизма, так и в международном плане стал русский большевизм. Соединив идеи классового и национального освобождения, он возродил революционную линию на формирование собственной, отдельной от капитализма-империализма мир-системы, для чего провозгласил Россию «слабым звеном» мирового империализма и, следовательно, будущим новым мир-системным ядром социализма (повторим сталинское определение ленинизма как «марксизма эпохи империализма и пролетарских революций»). Именно по этой причине глобализм, победивший вследствие уничтожения национальных империй еще столетие назад, не смог утвердиться в своем доминировании, и история благодаря Великому Октябрю тогда ушла на «второй круг». Окончательно разочаровавшись в западном центризме, отринув оппортунизм, меньшевизм и троцкизм, сохранив и укрепив тем самым суверенитет и национальную независимость страны, Ленин в последний год своей жизни совершил крутой разворот на Восток и предрек неизбежность и «своеобразие» восточных революций. Данный маневр готовился им с 1922 года, когда на IV Конгрессе Коминтерна им было заявлено о «теоретической недостаточности» концепции «мировой революции», то есть о фактической сдаче ее в архив. Подтвердив отказ от меньшевистского «вырастания социализма в капитализме», Ленин провозгласил «условием» подготовки предпосылок социализма переход власти в руки рабочего класса. В работе «О нашей революции» (январь 1923 г.), вождь Октября, полемизируя с меньшевиком Сухановым, указывает, что «если для создания социализма требуется определенный уровень культуры (хотя никто не может сказать, каков именно этот определенный «уровень культуры», ибо он различен в каждом из западноевропейских государств), то почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы» (Полн. собр. соч. Т. 45. С. 381).

С победой китайской революции, подтвердившей ленинскую правоту восточного «своеобразия» социалистической перспективы, наступил третий этап. Ухватившись за идею «своеобразия», Мао Цзэдун развил ленинский тезис в теорию «новой демократии», главные постулаты которой в полной мере отвечают задачам утверждения и сохранения социалистической мир-системы:

Третий этап развития марксизма, связанный с Китаем и другими социалистическими странами Азии, во-первых, позволяет, перефразируя Сталина, охарактеризовать теорию «новой демократии» и другие идеи Мао как «марксизм эпохи ультраимпериализма и национально-освободительных революций». Во-вторых, он прочерчивает генеральный вектор эволюции марксистского учения от Маркса и раннего Энгельса к Ленину и далее, в обход Троцкого, к Сталину, а от него к Мао Цзэдуну. Центральная идеологема КПК о «социализме с китайской спецификой» является прямым продолжением теории «новой демократии», а китайские лидеры, как выясняется, оказались гораздо более последовательными и грамотными учениками Ленина и Сталина, чем их преемники в руководстве КПСС. Главное, что доказывается этим выводом, — безусловная жизнеспособность социализма и субъективный, а отнюдь не объективный характер кризиса, в котором оказалась поздняя КПСС. Выход из него был, но руководство ЦК во главе с Горбачевым и Яковлевым целенаправленно повело дело к реставрации капитализма и включению нашей страны в «ультраимпериалистическую», глобалистскую мир-систему.

И главное, завершающее, к чему мы подходим. «Неомарксистские» тенденции, которые спекулянты связывают с предвыборными «художествами» Демпартии США, ее системных и маргинальных адептов и сторонников, не имеют никакого отношения ни к Великому Октябрю, ни к марксизму в понимании той исторической линии, тех ее трех этапов его эволюции, которые здесь представлены. Но эти «художества», включая фактическую узурпацию государственной власти путем масштабной фальсификации результатов голосования и манипуляций региональными властями и судебными органами, очень хорошо, исчерпывающе укладываются в «прокрустово ложе» той побочной, ренегатской линии отступления от марксизма, которая увела партии II Интернационала в болото оппортунизма. И превратила их в составную часть капиталистического, точнее, «ультраимпериалистического» проекта. Вычертим эту линию от позднего Энгельса, в отсутствие Маркса фактически поддержавшего оппортунистическое, глобалистское перерождение европейского марксизма, к Каутскому, а от него — к Троцкому. Хорошо известно, что IV Интернационал, который «демон революции» создал на фоне успешного поиска антисоветских контактов с представителями верхушки нацистского режима, после него распался на ряд автономных группировок, в том числе с тем маргинальным обликом, который явила миру «протестная» вакханалия BLM и Antifa. А ранее — антиглобалистские погромные акции типа Occupy Wall-Street» которые спонсировались Джорджем Соросом и другими «столпами» глобализма по принципу контролируемого конфликта «нанайских мальчиков» или «двух рук, управляемых одной головой». Американские троцкисты, Макс Шахтман и Ирвинг Кристол, сменив вектор «революционного» глобализма, двинулись в направлении неоконсерватизма; европейские, воспитанные на зоологическом противостоянии с СССР, о чем еще в 1938 году в статье «Коммунистический раскол», упоминал У. Черчилль, перекрасились в еврокоммунистов. Маргинальные же троцкисты составили актив экстремистских группировок, который кураторы из концептуальных центров и спецслужб вырастили на идеях упоминавшейся нами «неомарксистской» Франкфуртской философской школы, частично включив затем в замкнутые на ЦРУ террористические ячейки и сети, скажем, Gladio: пример итальянских «Красных бригад». Вот лишь некоторые из «франкфуртских» идеологов и генерированных ими идей, составивших фундамент того коллективного маргиналитета, который служит погромным активом как «цветных» переворотов, так и провокаций, подобных штурму Конгресса в Вашингтоне:

Последний пункт, как мы понимаем, — главный для понимания механизмов подмены марксизма «неомарксизмом», которые находятся в основе навязываемых спекулянтами параллелей между революционным большевизмом в России, наполненным фундаментальными историческими и идеологическими смыслами, и лишенными всякого содержания современными американскими уличными маргиналами. И неважно, что Франкфуртская школа вела против СССР борьбу не на жизнь, а на смерть, вытравливая продуцируемый советской идеологией созидательный смысл и заменяя его разрушительным. Главное — бросить фейковый лозунг об их якобы «единстве» и «преемственности». С помощью таких вот провокаций, которые точнее будет назвать диверсиями против общественного сознания, осуществляется разрыв не только идеологического, но и нравственного шаблона с отказом от любых ограничений в пользу всеобщей вседозволенности.

Поэтому если представить себе позицию Ленина и Сталина сегодня, как бы они реагировали на происходящее в США, очевидно, что лидеры большевиков, без сомнения, поддержали бы в этих событиях Дональда Трампа и республиканцев, а не Джо Байдена и демократов. Хотя бы потому, что движущей силой социальных перемен в русском коммунизме всегда видели именно промышленный пролетариат, а не деклассированную маргинальную тусовку люмпенов. По этим основаниям, кстати, Маркс с началом Гражданской войны в США решительно поддержал не Юг, а именно Север во главе с Авраамом Линкольном, дав последнему ряд весьма дельных советов, в том числе касательно будущего победного рейда армии северян по тылам ее противника в южных штатах.

Очень хотелось бы, чтобы, посмотрев очередной фильм со встроенными в него фрагментами комментариев незнакомых ни с марксизмом, ни с подлинной советской историей «корифеев» западной мысли, отечественный зритель четко понял, что значительная часть российских СМИ, находящаяся в руках олигархов, целенаправленно шельмует советский период, ибо серьезно озабочена и даже запугана ростом интереса к нему в обществе, особенно со стороны молодежи. Именно для «поколения ЕГЭ» с его клиповым мышлением этот спектакль в первую очередь и предназначен. В том же, что такие фильмы, и не только, еще будут, сомнений нет; отрадно, однако, что эффективность этих провокаций значительно ниже «расчетной», и своих целей они достигают все меньше и реже. Возможно, в этом и состоит инстинкт общественного самосохранения в нашу смутную эпоху, но полагаться на него в условиях роста неопределенности было бы опрометчиво. Катехизис исторической правды, в равной мере противостоящей как внешним, так и внутренним фальсификациям, — настоятельное требование времени. И условие выживания страны и общества на ледяном ветру Ее Величества Истории.