Диктат улицы против диктатуры власти: что хуже и есть ли выбор?

Мойзес Наим. Конец власти — М: АСТ, 2016

Идеология современного государства — национальное единство. Некое общественное согласие и доверие к устоявшейся сильной центральной власти противопоставляются «майдану», раскалывающему общество, дестабилизирующему страну и открывающему дорогу тлетворному иностранному влиянию. Посыл хороший, но требующий важного дополнения: для любви нужны две стороны. Согласие должно поддерживаться не только народом, без конца «затягивающим пояса» и отказывающимся от «майдана» в пользу конструктивного диалога с верхами, но и властью.

Причём в первую очередь властью: noblesse oblige, положение обязывает. Хаос, вызываемый «чернью» или иностранными агентами — популярная тема в публицистике. Но не слишком ли мало внимания уделяется ответственности власти, контролирующей армию и полицию, экономику и законы, имеющей обширные возможности для пропаганды и организации массовых акций? Не затем ли даны эти инструменты демократическому государству, чтобы оно поддерживало в обществе диалог, искало компромиссы, пресекало посягательства узких групп на свободу большинства и наоборот?

Когда верхи переходят к целенаправленному террору, политике запугивания — они становятся не меньшей угрозой здоровому политическому процессу, обществу и стране, чем майдан. Не так важно, против какой конкретно позиции направлены такие репрессии: колокол всегда звонит по тебе. Безнаказанность, самоуверенность власти, по определению обладающей огромным насильственным и экономическим ресурсом — проблема страшнее, чем безнаказанность улицы (лишь претендующей на обладание ресурсом).

Поэтому пока власть решает проблему спасения от «майдана», нам, гражданам, необходимо поставить иной вопрос: где находится предел властному произволу? Кто и как это предел устанавливает? Поиску ответа посвящена книга бывшего главного редактора Foreign Policy и исполнительного директора Всемирного банка Мозеса Наима «Конец власти».

Автор доказывает, что крупные централизованные строго-иерархические структуры, определявшие ХХ век, сегодня становятся менее эффективны почти во всех сферах экономики и жизни. Чтобы выдержать международную конкуренцию, корпорациям, церквям и государствам приходится опираться на обширные сети мелких компаний, организаций, инициатив — более быстрых, гибких и соответствующих представлениям «среднего класса» о свободе. Даже в геополитике мечта о единой мировой империи уступает место сложной системе взаимоотношений, в которой важную роль играют не только США и Китай, не только Япония, Индия, Германия, Великобритания, Россия (на что указывали, например, Андерсон, Хобсбаум и Валлерстайн, с разных сторон опровергавшие возможность мировой гегемонии одной страны) — но и мелкие государства, балансирующие между крупными державами, входящие с ними в альянсы или создающие собственные объединения. Источником перемен служат «революции Количества, Мобильности и Менталитета»: проще говоря, рост производительности, открытие новых экономических сфер и ниш (со своей спецификой: так, Стадвелл на примере Азии доказывает, что распределённое лёгкое производство — обязательный этап развития, следующий за централизованной крупной промышленностью), повышение уровня жизни и ожиданий большинства человечества, распространённость образования, прорыв в транспорте и коммуникациях.

Читайте также: Почему граждане должны спасти правительство — даже против его воли

Можно возразить, что эта диверсификация, распределение управления и ответственности — лишь новая форма организации всё тех же гигантов, на деле становящихся ещё более крупными и приносящих своим владельцам всё большие доходы. Однако Наим и не утверждает, что мир вот-вот станет «горизонтальным» (хотя и опасается возможной «анархии»). Скорее, тезис в том, что господство с необходимостью принимает новую форму, оказывающуюся менее контролируемой, порождающей множество внутренних конфликтов интересов и дающей возможность небольшим сторонним игрокам (фирмам, государствам, общественным движениям) вступить в игру и оказывать не соответствующее их размеру влияние, пользуясь новыми правилами и слабостями гигантов.

В XXI веке крупные институты (в политике, экономике и даже культуре) оказываются вынуждены поддерживать хрупкий баланс на пересечении множества интересов, мелких и больших, внешних и внутренних. На статистических данных и личных интервью с представителями элиты Наим показывает, что гиганты всё чаще оступаются и терпят крах, причём спусковым крючком становятся действия мелких сил или давление общественности.

Например, по некоторым расчётам, если в 1960-е годы отдельное государство зависело от финансовых и материальных потоков в среднем из 12 стран, то к 2005 году среднее число «доноров» возросло до 33. Качественно усложнилась карта международных инвестиций: США, Франция и Великобритания потеряли лидерство и в кредитовании, и в гуманитарной помощи. Резко увеличились денежные потоки между развивающимися странами, а также между небольшими европейскими государствами. От политических «блоков» вокруг сверхдержав вроде США и СССР страны переходят к региональным объединениям и кратковременным союзам, отвечающим их текущим интересам. Автор указывает, что видимое исключение — международная блокада Ирана — лишь подтверждает эту сложность и изменчивость связей: чтобы закрыть одну страну, США пришлось пройти через колоссальное количество тёрок, исключений, торгов и уступок, в том числе с «геополитическими противниками». И всё равно многие государства постоянно ищут способы обхода санкций — что уж говорить о чёрном рынке.

Применительно к политике можно сказать, что, в условиях международной напряжённости и растущего неравенства внутри страны, правительства всё менее могут действовать как «слон в посудной лавке» — грубо, бесцеремонно, не считаясь с собственным населением. По теории Наима, допустим, попытка правительства репрессировать какую-то группу граждан могла бы закончиться успешно в более «изолированном» мире ХХ века — людей бы устранили, и всё. Однако сегодня этот конфликт может вызвать «эффект домино»: другие страны попытаются воспользоваться кризисом, надавив на правительство или сместив его; активизируются внутренние конфликты; а опереться на разочарованный и возмущённый народ окажется в этой ситуации невозможным.

Так, «белоленточные» протесты 2011−2013 годов в России оказались обесточены из-за огромного митинга на Поклонной горе, «секретом» которого было как раз то, что и его инициаторы, и его участники представляли из себя пёструю смесь оппозиционных и провластных сил, которые рассчитывали на какое-то будущее при нынешней власти и, несмотря на очевидные недостатки, считали её вполне адекватной (то есть имели почву для консенсуса, согласия). Сможет ли удержаться в такой ситуации власть, которая продемонстрировала всем возможным союзникам свою неадекватность, чувство безнаказанности и всевластия? Заслуживает ли она вообще поддержки как «меньшее зло»? К сожалению, на практике эти вопросы ещё остаются открытыми.

Наим же отвечает на них отрицательно. В таком случае внешняя угроза и сложность мира должны становиться не поводом для «закручивания гаек» и «затягивания поясов». Наоборот! Тем важнее для власти уважать народ и прислушиваться к нему, искать в нём реальную поддержку, а не источник прибыли. С другой стороны, граждане могут надеяться на то, что их организованные и мирные требования встретятся не с дубинками полиции, а с возможностью диалога: если государство и не боится народа, то, по крайней мере, оно может опасаться подставиться под удар иностранных «партнёров».

Впрочем, Наим отмечает, что у ситуации есть и обратная сторона. Руки оказываются связаны не только у крупных игроков, но и у мелких: допустим, приходившие к власти в Европе социалистические партии не смогли провести реформы из-за зависимости от иностранного капитала. Протестные движения рассыпаются из-за бесчисленных внутренних противоречий и плохой организации, им недостаёт постоянства и чётких лозунгов. Многие проблемы XXI века требуют глобальных и радикальных решений — и не понятно, как их принимать без наличия крупного единого субъекта. Такие важные для народа формы организации, как профсоюзы, также ослабевают и оказываются вынужденными искать иные точки опоры.

В этом случае стратегически борьба ведётся за новые формы организации «сетевого» мира. Либо он окажется под властью перестроившихся под реалии XXI века корпораций — на что указывает описанная Срничеком тенденция IT-гигантов к созданию закрытых платформ, когда множество пользователей действительно может контактировать с множеством «конкурирующих» компаний, однако всё это происходит на управляемой корпорацией площадке без возможности выхода и изменения общих условий. Либо «сетями» смогут воспользоваться низовые, народные движения, выработавшие способ сорганизоваться в профсоюзы, партии или Советы нового типа, с активным участием широких масс и приближением к прямой демократии.

Наим указывает, что традиционные левые партии и профсоюзы натолкнулись именно на неадекватность своей организации современной жизни. Это не значит, что профсоюзы и партии не нужны — наоборот, именно на их преобразующее и стабилизирующее влияние надеется автор. Однако им нужно нащупать новые формы организации и борьбы: в книге приводится несколько относительно удачных примеров таких поисков, в частности, среди мигрантов и частично занятых.

Итого: несмотря на рост неравенства, концентрацию капитала и появление новых подходов к пропаганде и манипуляции — XXI век является также веком демократических и коммунистических возможностей. Даже если Наим недооценивает влияние гигантов на «сети», сама тенденция на дробление и усложнение жизни, требующая более широкого и активного участия граждан, отмечается исследователями из раза в раз. Жизнь меняется, и от нас зависит, куда эти изменения приведут нашу страну, да и мир в целом. Ничто не предопределено: политики и крупные капиталисты обязаны всегда играть в уверенность, но, как показывает Наим, в элитных кулуарах также царит растерянность, неуверенность и отчаянная попытка удержать статус-кво в мире, играющем по новым правилам.

Одна из ключевых задач XXI века — найти адекватную форму организации людей (скоротечный майдан на площади и боевые отряды националистов ею, конечно, не являются). Решить её могут уже не только «гиганты», но и рядовые граждане (далеко ушедшие от «тёмных крестьян» — впрочем, всё равно умевших организовываться). Более того, при текущем развитии средств слежения, насилия, пропаганды и так далее крайне важно, чтобы они не стали монополией узкого круга неконтролируемой народом элиты. История не заканчивается, и ставки лишь растут: воспользуется ли народ шансом или же упустит его и позволит установиться новым, более жестоким и самонадеянным диктатурам? Наим рисует интересные возможности — но кто их реализует? Ответа пока ещё нет: но найдётся он лишь в борьбе. Которая, к счастью или к сожалению, становится с каждым годом всё острее.