Англия и СССР: взаимный интерес и взаимная антипатия. Highly likely 1927-го

Наверное, не все еще забыли highly likey — весьма вероятно — пропагандистский оборот, введенный британским политическим обществом в апреле 2018 года во время дела Скрипалей. Тогда «весьма вероятно» послужило заменой доказательств причастности органов РФ к тому, что произошло в Англии. В устах тогдашнего премьера Терезы Мей это звучало как в высшей степени вероятное участие Москвы в организации химической атаки (!!!) на территории Объединенного Королевства.

Отношения Российской империи, Советского Союза и трех ведущих держав западного мира — Франции, Англии и Германии — никогда не были простыми и никогда не определялись экономикой. Традиционно наиболее последовательно против Российской империи выступала Франция. Это продолжалось до тех пор, пока не возникла Германская империя. «Бронированный кулак, занесенный над нашей юностью» — та самая угроза, о которой писал Анри Барбюс, сделала Францию большой поклонницей России. Во-всяком случае, до 1917 года. После революции все изменилось, и зачастую против нового государства наиболее активно выступали даже не французские правые, а центристы и социалисты. Франция была близка России культурно, в том смысле, что образованная часть русской публики тяготела к французской культуре.

Что касается Германии, то она долгое время была близкой и по политическому устройству, и по экономическим контактам. Хотя… русско-германские отношения всегда были примером love and hate relationship. То же самое можно сказать и об отношениях с Англией. В том числе и в советский период. Именно Лондон был главным инициатором блокады молодой Советской Республики, а Великобритания вместе с Францией стали главными организаторами интервенции, ставшей одной из причин столь затяжной Гражданской войны 1918−1920 гг.

С другой стороны, именно Лондон стал инициатором менее известного решения. 16 января 1920 года Верховный Совет Антанты принял решение о снятии блокады Советской России. Разрешалось восстановление «некоторых торговых отношений», при этом особо отмечалось: «Эти решения не составляют перемены в политике союзных держав по отношению к советскому правительству». Внешняя торговля РСФСР постепенно восстанавливалась. До весны 1921 года весь импорт в РСФСР шел через Ревель, за исключением хлеба, шедшего из США в помощь голодавшим. Американцы использовали для этого Ригу. Но с открытием навигации 1921 года стало возможно плавание в Петроград. В этот порт в 1921 году пришло 250 судов грузоподьемностью 333 тыс. тонн. В мае — июне 1922 года Балтийский флот обеспечил, наконец, надежную очистку фарватеров, ведущих в Петроград. В торговый порт прибыло 682 парохода, а всех видов судов — 785 (более всего финских (176), германских (172), норвежских (140), остальные страны были представлены более скромными показателями). Было доставлено 58 118 300 пудов (в 1913 году — 244 667 000 пудов).

При этом первыми на путь восстановления торговли с Советами стали именно англичане. При начале переговоров с советской делегацией в мае 1920 г. на Даунинг-стрит, 10 лорд Джордж Керзон отказался обмениваться рукопожатием с главой этой делегации Л. Б. Красиным. Ллойд-Джорджу пришлось вмешаться, чтобы преодолеть неприятный инцидент. Торговый договор был подписан в Лондоне 16 марта 1921 года Красиным и министром торговли Робертом Хорном. Условия соглашения были признанием без признания, агенты, представляющие государства в столицах стран, фактически пользовались почти теми же правами, что и официальные послы. Соглашение включало и отказ от блокады и враждебной пропаганды по отношению друг к другу, «в особенности в Индии и в независимом Государстве Афганистан».

В июне 1920 г. было создано общество «Аркос» («All Russian Cooperative Society»), через которое поначалу проходила вся советская торговля с Англией. В правовом отношении это было британское акционерное общество, регулируемое британским законодательством. Единственным акционером общества был Наркомат внешней торговли. Основной капитал общества в 1920 г. равнялся всего 15 тыс. фунтов, с 1 января 1922 г. он вырос до 150 тыс. фунтов, а к 1 января 1924 — до 1 млн фунтов. Основными статьями советского ввоза в Англию (в порядке убывания) были меха, лес, лен, кудель, пенька, хлеб. В июле 1922 года «Аркос» удачно принял участие в международной торговой выставке в Лондоне. Основным рекламным товаром были меха. Положение с рынком хлебов в 1921—1922 годах было невыгодным для Москвы. В европейских странах, Северной Африке, да и в России урожай был незначительным, и потребности обеспечивались поставками из Канады, США, Австралии и Аргентины. Тем не менее торговля шла удачно. В 1921 г. объемы продаж в Англии через «Аркос» составили 1 765 287, в 1922 г. — 4 942 245 и в 1923 году 6 107 068 фунтов. Объем покупок в Великобритании также уверенно рос. В 1920 г. закупки составили 2 809 641, в 1921 — 7 281 258, в 1922 — 8 981 874 фунтов. Это были значительные суммы. Они постоянно росли.

Это не мешало Великобритании вместе с Францией выступать инициаторами внешнеполитической блокады РСФСР, прорванной во время Генуэзской конференции. 16 апреля 1922 года был подписан советско-германский договор о взаимном признании на основе отказа от претензий друг к другу (возмещение военных убытков, расходов на военнопленных и т.п. (Ст.1), Германия отказывалась от претензий по потерям частных лиц и государства вследствие применения советских законов (Ст.2), дипломатические и консульские отношения немедленно восстанавливались (Ст.3), устанавливался режим наибольшего благоприятствования для граждан обеих стран (Ст.4), оба правительства договорились о благожелательном отношении к хозяйственным потребностям своих стран (Ст.5). Единый дипломатический фронт Европы был прорван.

Договор в Рапалло вызвал взрыв возмущения среди союзников, на германскую делегацию посыпались протесты. Большая и Малая Антанта, Португалия и Польша потребовали от Германии отказаться от дальнейшего участия в конференции, так как между РСФСР и Веймарской республикой был достигнут договор. 26 апреля глава германской делегации Вальтер Ратенау подготовил дополнительные разъяснения: «Союзные государства нарушили основные принципы конференции, а не Германия». Великобритания опасалась, что далее последует рост влияния большевиков на Германию, что, по мнению британских консерваторов, «сделало бы ее добычей русской хитрости и русского влияния». Это означало угрозу самим основам устройства Франции и Англии. 28 мая, отчитываясь в рейхстаге о том, что произошло в Генуе, Ратенау процитировал Ллойд-Джорджа: «Если так мучить две нации, как это имеет место в отношении немцев и русских, то не приходится удивляться, если обе эти нации объединятся». Справедливости ради следует отметить, что публично британский премьер оценивал случившееся по-другому. На людях он назвал советско-германский договор «зловещей нотой».

Но дипломатический фронт Европы был прорван, начался резкий рост советско-германской торговли. Если в 1921 году импорт из Германии в РСФСР составил 160,2 млн руб., то в 1922 году он достиг уже суммы в 367,1 млн руб. Значительно выросли и показатели советского экспорта в Германию. Впрочем, несмотря на опасения Ллойд-Джорджа и обвинения Ратенау в измене общих интересов Запада, именно Великобритания продолжала лидировать во внешней торговле с РСФСР. В Рапалло тем не менее были созданы новые реалии послевоенного мира. Вместе с ними возникали и новые возможности. Даже Ллойд Джордж, недавно требовавший подчинения от советской делегации в Генуе, в декабре 1922 года заявил о необходимости принять действительность как факт и пойти на признание Советов, исходя из политических и экономических интересов Великобритании.

В октябре 1922 г. Ллойд-Джордж подал в отставку с поста премьер-министра. Его преемником стал Эндрью Бонар Лоу. Пост главы Форин-офис сохранил за собой лорд Керзон. Он был одним из последовательных противников России, императорской и тем более — советской. Керзон с явным неодобрением относился к советско-английскому торговому договору, который заключил Ллойд-Джордж. В новом британском кабинете Керзон получил большую свободу действий в отношении «советской» политики Лондона. Бонар Лоу, как и большинство членов его правительства, не был воинственно настроен, но он тяжело болел, ходили слухи о его скорой и неизбежной отставке. Керзон мечтал стать главой правительства. Вскоре министр начал действовать. Слабость провоцирует… И не только в случае с Россией, а она тогда была очень слаба.

1923 год начался глубоким кризисом в Германии. Тяжелое положение её экономики привело к задержкам при расчетах по репарациям. За 1922 год Берлин смог заплатить от 12 до 16% годовых выплат. Конференция союзников в Париже, последовавшая за Генуей, не привела ни к чему. 12 декабря 1922 г. Бонар Лоу сообщал Керзону:

Более того, Пуанкаре был уверен — британцы не откажутся от долгов и не будут протестовать против силовых действий в Руре. По ряду вопросов британский представитель голосовал все же против решений конференции. Итальянский занимал примирительную позицию, но это не имело значения. Бонар Лоу высказал особое мнение относительно планов Франции, предупреждая, что

Французы все же выбрали силовые действия. 10 января французское правительство издало акт о предстоящем вводе войск в Рур с целью обеспечения репарационных выплат. Итальянцы поддержали союзников. Их поддержали и бельгийцы. Рейнская область была уже занята 280-тыс. французской армией, что облегчило выполнение задачи. 11 января войска двух стран стали входить на территорию Германии. 18 января намеченные к оккупации районы были заняты. Протесты германского правительства были проигнорированы. Президент Эберт обратился к согражданам с воззванием «К германскому народу», в котором заявил о необходимости протестовать «против насилия над правом и мирным договором». Союзники заняли 2/3 территории важнейшего для Германии промышленного региона.

В Руре проживало 1,6 млн из 6,9 млн немецких промышленных рабочих. Здесь добывали 92% каменного угля страны, 40% олова, 44% цинковой руды, выплавляли 41% железа и 74% чугуна, на Рур приходилось 70% всех грузовых железнодорожных перевозок Германии. Беззащитная страна не могла сопротивляться силой — немцы начали кампанию неповиновения оккупантам, к которой призвал рейхстаг. За это проголосовали 283 депутата, против — 28. Вскоре против французов начали действовать вооруженные группы немецких патриотов. Последовали репрессии. Кризис в Руре имел явную угрозу расширения. Одновременно с франко-германскими резко ухудшились и советско-английские отношения. Резкое ухудшение положения в Ираке, Персии, Афганистане и даже самой Индии глава Форин-офис был склонен связывать с влиянием Москвы, осуществляемым через агентов Коминтерна.

Уже с конца 1922 года начались атаки британской прессы против «Аркоса», министерство иностранных дел начало отказывать в предоставлении въездных виз советским торговым сотрудникам. Тем не менее торговая деятельность «Аркос» продолжалась и была довольно удачной. В феврале 1923 года общество продало товаров на 178 451 фунт и купило на 724 356 фунтов. Началом для развернувшегося затем кризиса Керзон выбрал проблему положения церкви в Советской России и инциденты с британскими рыбаками у советских берегов в Баренцевом море.

Весной 1922 года в шести милях от мурманского побережья были задержаны два британских рыболовецкого траулера — «Магнета» и «Св. Губерт». Экипажи вели себя крайне вызывающе, они портили сети советских рыбаков и топили их лодки. Это и послужило причиной вызова пограничников. К сожалению, при следовании в Мурманск начался шторм, «Магнета» затонул, погибли десять британских и два советских моряка. Вскоре за первыми тральщиками последовал и рыболовный пароход «Джеймс Джонсон». Британское правительство еще в октябре 1921 года заявило, что не признает «границу территориальных вод более чем в три морские мили». В ответ Совнарком заявил, что международных соглашений по территориальным водам не существует, а 24 мая 1921 г. ширину своих собственных вод советское правительство определило в 12 морских миль, и потому промысел рыбы английские моряки вели незаконно.

28 апреля британский официальный агент в Москве Роберт Маклеод Ходжсон представил в НКИД ноту протеста своего правительства относительно задержанных рыболовецких судов. 30 марта Ходжсон заявил протест против смертного приговора католическому священнику Константину Ромуальду Буткевичу за его контрреволюционную деятельность. Исполнение приговора, гласил документ, вызовет «ужас и негодование во всем цивилизованном мире, что едва ли может быть желательно для российского правительства, хотя бы с точки зрения его материальных интересов, помимо прочих соображений».

Советское правительство не признало законность подобного вмешательства. Представитель НКИД Г. И. Вайнштейн ответил на британский демарш нотой, в которой говорилось о праве независимого Советского государства судить по своему законодательству и отмечалось, что

В ноте говорилось (со ссылкой на власти Ирландской республики) о том терроре, который был развернут против ирландцев, где были убиты тысячи людей, в том числе «женщины и молодые девушки». Ходжсон категорически отказался принимать ноту, составленную таким образом и со ссылками на власти «Ирландской республики» (Ирландия с 1921 г. считалась доминионом). Очередной ответ НКИД не был дипломатичным — Вайнштейн заявил, что ввиду того, что вся переписка придается гласности, он надеется, что британское правительство узнает содержание ноты, не принятой Ходжсоном.

Этот обмен выпадами вскоре перерос в нечто более серьезное. В начале мая 1923 года британское правительство распространило информацию о готовящемся обращении к СССР, которое будет весьма жестким. 7 мая заместитель главы наркоминдела Литвинов ответил на претензии Лондона подробной нотой, смысл которой сводился к тому, что НКИД вынужден был

Действительно, к этому времени все было более или менее ясно. 8 мая Ходжсон вручил Литвинову ноту с требованиями своего правительства.

Она действительно оказалась исключительно жесткой — это был ультиматум из 26 пунктов. В нем перечислялись британские претензии относительно ответов НКИД по вопросу об освобождении задержанных траулеров и преследовании религии на советской территории (в марте был арестован патриарх Тихон, прошли аресты высших экзархов Грузинской православной церкви, был арестован католический архиепископ Ян Цепляк), отмечена недопустимость тональности ответов Вайнштейна, антибританский характер советской политики в Персии, Афганистане и Индии, преследование британских подданных под видом борьбы с разведкой и т. д. Власти РСФСР обвинялись в оказании финансовой помощи британской и индийской компартиям. Керзон требовал освободить арестованных британских подданных, заплатить им компенсацию, прекратить практику антибританской деятельности в колониях, поддержки революционеров и т. п. Ответ на эти требования нужно было дать в течение десяти дней.

Ходжсон был взволнован — он опасался последствий и просил предоставить британской миссии охрану. Британский агент также беспокоился относительно судьбы своих соотечественников, находившихся в РСФСР, и британских учреждений. Литвинов заверил его, что ни миссии, ни британцам ничего не угрожает. «Правда» поначалу отметила, что речь идет об угрозе разрыва торговых отношений, но уже 11 мая назвала его дипломатическим нападением. 9 мая пограничные суда РСФСР задержали в четырех милях от мурманского берега еще один тральщик — «Лорд Астор». Британское правительство заявило о посылке к советским берегам для охраны своих рыбаков посыльного судна «Харибел» и канонерки «Годолия». 10 мая произошло еще одно важное событие. В Лозанне был убит полпред и торгпред РСФСР в Италии, направленный в Швейцарию для участия в переговорах, В. В. Воровский. Сопровождавший его сотрудник НКИД М. А. Дивилькович был тяжело ранен в живот, спецкор РОСТА И И. Арис получил легкое ранение в бедро. Убийцей был швейцарский гражданин и бывший белогвардеец Морис Конради. Конради заранее готовил покушение. Взяв с собой браунинг, он зашел в ресторан гостиницы «Сесил», выпил несколько рюмок и, прокричав «Вот вам, коммунисты!», открыл огонь.

16 мая Чичерин поставил в известность власти Швейцарии, что после его отъезда из Лозанны Воровский был приглашен для официального участия в работе конференции в составе советской делегации, он имел право находиться в Лозанне в таком качестве, и его безопасность не была обеспечена властями. В тот же день Совнарком обвинил Федеральный Совет Швейцарии в попустительстве убийцам и возложил на него ответственность за случившееся. Москва ожидала наказания убийц и ответственных за случившееся. Федеральный Совет немедленно отверг эти обвинения. Было отмечено, что правительство Швейцарии с самого начала осудило убийство, а степень наказания убийцам определит суд, в действия которого правительство не уполномочено вмешиваться. Вскоре последовали новые протесты Москвы, а 20 июня был издан декрет ВЦИК и СНК «О бойкоте Швейцарии». Все отношения РСФСР со Швейцарией были разорваны.

Как выяснилось, вместе с Конради покушение готовил другой бывший участник Белого движения А. П. Полунин. Оба они были арестованы и предстали перед судом в кантоне Во. Он был публичным и проходил в казино в Лозанне. Процесс продолжался девять дней, с 5 по 16 ноября. Защитник Полунина Шарль Обер заявил на процессе: «Но большевиков мы любить не можем. Нравственный закон повелевает ненавидеть большевизм. Большевизм — это олицетворение зла». Полунин и Конради, к вящей радости эмиграции, были оправданы судом присяжных и освобождены.

Весной и летом 1923 г. по советским городам прокатилась волна многочисленных демонстраций протеста. Один из лозунгов демонстрантов был недвусмысленным предупреждением кандидатам в интервенты: «Советская Россия — не Рур!» С другой стороны, демонстрации в поддержку мира прошли и в Англии. Лейбористы и либералы были против войны с Россией, и даже умеренная британская пресса критиковала излишне резкий тон ноты. Время для ухудшения отношений было выбрано неудачно. Британская экономика испытывала трудное время. Экспорт сократился с 1557,2 млн фунтов в 1920 г. до 885,8 млн фунтов в 1923 г. Предприниматели не хотели новых внешнеполитических осложнений.

Уже 11 мая в ответной ноте советское правительство ответило по пунктам на обвинения Керзона. По большей части это было отрицание обвинений, как не доказанных (в частности, в случае финансовой поддержки Коммунистической партии Великобритании), в отношении арестованных британских подданных, то отмечалось, что они были задержаны за антисоветскую деятельность, а советская сторона также может потребовать компенсаций за многочисленные аресты и казни, практиковавшиеся британцами во время интервенции и Гражданской войны. В отношении траулеров Совнарком согласился сделать жест добровольной воли и отменить их конфискацию и штрафы, наложенные на владельцев. Спорные вопросы предлагалось обсудить на международной конференции.

Советская пресса недвусмысленно назвала этот ответ предложением Лондону мирного решения возникших разногласий. В тот же день было заявлено, что НКИД не видит препятствий в освобождении «Джеймса Джонсона» и еще одного задержанного парохода — «Лорд Астор». 23 мая Керзон продлил срок действия ультиматума еще на десять дней. Накануне его ждал очень сильный удар. Керзон ожидал назначения на пост премьера и даже говорил о том, что не переедет на Даунинг-стрит, 10 и будет использовать это здание исключительно для официальных приемов. Но главой Консервативной партии и преемником Бонара Лоу был объявлен Стэнли Болдуин. Керзон был потрясен, но нашел в себе силы поздравить Болдуина, добавив, что планирует уйти в отставку.

В это время по советским республикам проходили демонстрации под лозунгами её защиты от внешней угрозы. Случайно получилось так, что 8 мая в Обществе друзей Воздушного флота (оно было создано в марте того же года) прошло заседание под руководством С. С. Каменева и В. А. Антонова-Овсеенко. Они объявили о начале сбора средств на развитие советской авиации ио проведении с 10 по 17 июня «Недели Воздушного флота». Даже подготовка к ней в условиях возможного конфликта с внешним врагом приобрела ярко выраженный политический характер. 3 июня «Правда» вышла с программной статьей Троцкого о необходимости создания Красного Воздушного флота, который будет защищать воздушные границы Советской страны.

4 июня советское правительство дало официальный ответ на требования англичан — он представлял собой комбинацию формальных уступок (в частности, Москва была готова рассмотреть вопрос о замене полпредов в Тегеране и Кабуле и заплатить компенсации двум арестованным британским подданным — женщинам) и фактических отказов. Общественное мнение Англии в этот момент не было настроено в пользу войны. В Англию вернулся «Джеймс Джонсон», и рассказы его капитана о том, что они неплохо провели время в России — ходили в театр, играли в футбол с охранниками и т.п. — сыграли очень положительную роль. Ранее официальная пресса сообщала о мучениях британцев в большевистских застенках. В Лондоне активно работал Красин, деловые круги были настроены против разрыва отношений.

Советский импорт продолжал расти. В 1923—1924 гг. он составил 439 млн руб., а в 1925—1926 гг. — уже 1 009 млн руб. Основную его часть составляли предметы, необходимые для промышленности (53,2% в 1922—1923 гг. и 74,3% в 1923—1924 гг.). Естественно, что британские промышленники хотели принять участие в торговле с Советской Россией. В 1923 году объем закупок «Аркоса» сократился до 4 137 874 фунтов. Эти показатели начали расти только после преодоления политического кризиса в 1924 году. Между тем послевоенное положение финансов Великобритании не располагало в пользу крупных военных приключений на севере или востоке. Доход за 1922−1923 финансовый год составил 758 959 060 фунтов, а расход — 910 777 000 фунтов. При этом государственный долг страны равнялся 314 млн фунтов. Лондон был рад предоставившейся возможности выхода из создавшегося положения. 13 июня 1923 г. Лондон признал переписку по вопросам ультиматума законченной. В этот день Керзон написал лорду Крю: «Я думаю, что могу заявить о том, что нами одержана значительная победа над советским правительством, и ожидаю, что они будут вести себя с большей осмотрительностью некоторое время в будущем». 16 июня Чичерин ответил нотой, подтверждавшей окончание переписки, но с особым удовлетворением отмечавшей отказ Лондона от компенсаций, требование которых содержалось в ультиматуме.

Наркоминдел связал отказ советской стороны от поддержки антибританских движений с отказом властей Великобритании от поддержки антисоветской эмиграции. Что касается отзыва Раскольникова с поста полпреда в Афганистане, который действительно был переведен в центральный аппарат НКИД, то Чичерин подчеркнул, что это внутреннее дело РСФСР и поэтому оно не может ни обсуждаться, ни рассматриваться в качестве прецедента. Обе стороны записали результат кризиса в копилку своих побед. 21 июня «Известия» констатировали — дипломатический конфликт преодолен, но опасность конфликта в будущем остается весьма большой. В декабре 1923 года британский ультиматум был представлен и Афганистану. Лондон требовал пересмотра договора 1921 года и также запугивал разрывом. Ничего не произошло. Раскольников был настроен по-другому: «Эти керзоновские ультиматумы, по существу, просто блеф».

Англо-советский кризис несколько оттенил события в Руре. В августе 1923 г. здесь началась забастовка, в которой приняло участие около 400 тыс. чел. Лозунгом был уход оккупантов. В Германии началась дикая, невиданная инфляция. В январе 1923 года британский фунт стоил 83 тыс. марок, в сентябре — 18 биллионов. Доллар в январе стоил 18 тыс. марок, осенью уже триллионы. К инфляции добавилась массовая безработица. Не хватало продовольствия, тепла, недостача была во всем. В стране резко обострилась внутриполитическая ситуация. При поддержке французов сепаратисты на Рейне попытались создать «независимую Рейнскую республику». Она была провозглашена 21 октября 1923 г. Была сделана и попытка получить поддержку от баварских сепаратистов. В октябре 1923 года в Саксонии и Гамбурге восстали коммунисты и социал-демократы, 8−9 ноября в Мюнхене попытались захватить власть нацисты. Выступления были подавлены при помощи армии. Положение Франции также было далеко не блестящим — оккупация стоила ей 1 млрд франков (при общем военном бюджете 1923 г. в 4 191 060 324 франка). Французы вынуждены были уйти из Рура. Эти действия внесли немалый вклад в подъем германского национализма, который с успехом использовала в политической борьбе набирающая силу партия Гитлера.

Что касается советско-английских отношений, то они вновь начали ухудшаться с весны 1926 года, и одной из причин тому стало обострение внутриполитического положения Великобритании. Положение рабочих, и особенно горной промышленности, постоянно ухудшалось. Во время войны контроль над управлением угольными шахтами перешел к государству. Заработок горняков с 1914 года вырос на 50−60%, в то время как официальный индекс стоимости жизни вырос на 75%. Перед войной до трети добываемого британского угля (98 млн тонн) шло на экспорт. Особенно востребован был кардиф, который добывали в Уэльсе. Во время войны и после ее окончания объем добычи и экспорта стал сокращаться. В 1920 г. в Англии добыли 230,7 млн тонн, из них было вывезено 43,75 млн тонн, в 1921 году эти показатели составили 163,3 и 24,7 млн тонн. Хозяева шахт считали, что выходом из положения станет увеличение объема добычи и понижение стоимости угля — для этого они отстаивали увеличение рабочего дня и снижение зарплаты.

После окончания Первой мировой резко увеличилась численность британских профсоюзов. В 1913 году в них состояло 4,189 млн чел., в 1920 г. — 8,493 млн чел. Трижды тред-юнионы рабочих горной промышленности стояли на пороге всеобщей стачки. Первым их испытанием стал 1921 г. В марте 1921 года с шахт был снят государственный контроль, горняки начали забастовку, на которую правительство ответило силой — на территорию шахт и рабочих районов были введены войска, установлены пулеметы. Рабочие вынуждены были пойти на уступки. Правительство сделало вывод из забастовок 1919−1920 гг. и готовилось к новому столкновению. С 1920 г. в специальный фонд для этого ежегодно выделялось по 15 тыс. фунтов. Положение рабочих постоянно ухудшалось, росла безработица. В июне 1925 года количество безработных в угольной отрасли составило около 300 тыс. чел. Весной 1926 года отношения между трудом и капиталом приобрели неразрешимый характер. В ответ на требования профсоюза угольщиков 30 апреля предприниматели приступили к локауту. 2/3 рабочих были уволены. Одновременно король подписал указ о введении в стране чрезвычайного положения на основе закона, принятого в 1920 г.

30 апреля Генеральный совет союза рабочих призвал к всеобщей стачке, 1 мая этот призыв одобрила конференция трейд-юнионов.В субботу, 1 мая, прошли массовые демонстрации рабочих. Хозяева шахт не изменили решения. Профсоюз принял решение начать забастовку и объявить её всеобщей. На поддержку других рабочих горняки имели возможность рассчитывать — но сам термин «всеобщая» в практике британского рабочего движения указывал на то, что стачка будет иметь не только экономическое, но и политическое значение. 2 мая наборщики газеты «Дэйли мейл» отказались набирать статью «За короля и Отечество», в которой содержались выпады против профсоюзов и рабочих. Правительство готовилось к конфликту и в ответ на это немедленно прервало переговоры с профсоюзами. 3 мая 1926 года началась стачка. 4 мая из 1100 профсоюзов только три (журналистов, механиков электрических станций, моряков и кочегаров) отказались присоединиться к ней. Страна была парализована. Не работал транспорт, закрылись фабрики и предприятия. В метро Лондона вышло 15 из 315 поездов и только на короткие дистанции. Из 4,4 тыс. лондонских автобусов на линию вышло около 300 машин со специально подготовленными добровольцами. Из 1870 британских газет выходило 40. Забастовщики стали издавать свои информационные бюллетени — всего их было около 70, и некоторые достигали тиража 10 тыс. экземпляров в день.

Правительство вынуждено было призвать на улицы войска и специальных констеблей. Этого оказалось мало. Из походов в Атлантике к берегам метрополии были возвращены корабли, которые бросили якорь в Кардифе, Ньюкасле-на-Тайне, Абердине и т. д. На улицах городов появились вооруженные патрули. Даже на Оксфорд-стрит в Лондоне были выведены бронемашины. Главным полем борьбы стал транспорт — перевозка на грузовиках и по железной дороге. Для обслуживания перевозок были вызваны специально подготовленные добровольцы. Под охраной военных и полиции для обеспечения городов двигались конвои грузовиков с продовольствием из сельской округи. Лондон снабжали перевозками по 267, 153, 239 машин. Со своей стороны профсоюзы только за первые дни забастовки мобилизовали 2280 пикетчиков. Противостояние было очень жестким. Но Англия есть Англия… Между полицейскими и бастующими был проведен футбольный матч. Он прошел довольно спокойно, болельщики подрались по окончании игры.

С июля 1925 года правительство Болдуина взяло курс на подготовку возможного разрыва с СССР. После этого начиналась самая внимательная слежка за британской Компартией. Теперь настало время действовать. Черчилль назвал руководство профсоюзов Советом. Полиция обыскала штаб-квартиру Коммунистической партии. Ничего найдено не было. 6 мая бастовало уже 4 млн чел. В СССР забастовка получила самую широкую поддержку. По призыву Всесоюзного Центрального Совета профессиональных союзов (ВЦСПС) был объявлен сбор средств в помощь бастующим. За первые несколько дней было собрано 270 тыс. рублей, по линии советских профсоюзов собранная сумма составила 2,25 млн руб. В конечном итоге горнякам из СССР была передана гигантская сумма — 1 млн фунтов. Это не помогло — 12 мая бастующие сдались. Британская пресса начала дружно писать о «красном золоте», которое которое Москва тратила на создание проблем для британского правительства.

10 июня министр внутренних дел Великобритании Вилльям Джойнсон-Хикс, выступая в парламенте, заявил: «Во время всеобщей стачки российское правительство посылало деньги в Англию, переводя их на нужды стачки». Последовал протест советского правительства, которое указало, что никогда ничем подобным не занималось, потому что не вмешивается и не может вмешиваться в дела профсоюзов. 12 июня британское правительство заявило официальный протест против перевода средств в пользу бастующих, но что через три дня последовал ответ: в СССР нет общего запрета на переводы за границу, а есть только определенные ограничения. С другой стороны, рабочее правительство не могло запретить инициативу советских профсоюзов и средства переводила негосударственная организация — ВЦСПС. Конечно, это была формальная отговорка. В СССР профсоюзы были отделены от государства, но контролировались им. Тем не менее правила игры соблюдались.

Британское правительство одержало победу, в удержании которой оно явно не было уверено. Еще 7 октября 1926 года съезд Консервативной партии единогласно потребовал разрыва отношений с СССР. С начала 1927 года советское полпредство в Англии с тревогой стало сообщать о значительном росте антисоветских настроений в высших кругах британского общества. В дело вмешался Народный комиссариат иностранных дел. Заместитель главы НКИД М. М. Литвинов 21 февраля 1927 года выступил с пространной речью, особо отметив в ней то, что правительство королевства выдвигает обвинения, не предъявляя доказательств, и что подобный подход угрожает двусторонним отношениям. Уже 23 февраля 1927 года последовала нота Чемберлена. Он обвинял Москву в «антибританской деятельности». Доказательств, как это принято в случае военных тревог, не было представлено (если не считать за таковые ссылки на публикации в британской прессе и выступления советских и партийных руководителей в советской печати). Лондон требовал прекращения этой деятельности под угрозой полного разрыва отношений.

Через три дня последовал ответ НКИД — он отрицал обоснованность британских претензий. Литвинов заявил, что обвинения требуют доказательств, а на тезис об антибританских высказываниях партийно-советского руководства ответил ссылками на антисоветские выступления британских политических деятелей. Следует отметить, что Берлин категорически отказался поддерживать антисоветский курс Лондона. Выступая в рейхстаге 22 и 23 марта 1923 года, Штреземан категорически отказался прерывать экономические отношения с СССР, пропускать через территорию Германии французские войска и вообще нарушать нейтралитет.

Внешнеполитическое положение СССР постоянно ухудшалось. 12 мая 1927 года произошел разгром полицией помещения англо-советского торгового общества «Аркоса». Обыск продолжался в течение четырех дней. Легальным основанием для него послужили Секретные Акты 1911 и 1920 гг., позволявшие проводить обыск в случае подозрения относительно возможной подготовки преступления, причиной — исчезновение в Военном министерстве секретного документа, обнаруженное министром — сэром Лаймингом Вортинг-Эвансом. Ввиду полной убежденности последнего, что документ был выкраден советской разведкой и находится в здании Аркоса. Министр внутренних дел Джойнсон-Хикс запросил разрешение на обыск и получил его от премьера Стенли Болдуина и министра иностранных дел Остина Чемберлена. Около 200 полицейских и детективов внезапно блокировали здание и потом ворвались в него. Несколько сот человек были задержаны на месте. Среди них были советские граждане и британские подданные, женщины и даже дети. Немедленно последовал энергичный протест представителя СССР в Англии. Это не помешало обыску. Пропавший документ так и не был найден, зато полиция изъяла около 250 000 страниц документов.

17 мая свой протест против такого образа действий заявило советское правительство. Оно категорически возражало против такого образа действий, как избиение сотрудников представительства, в том числе и имевших дипломатическую неприкосновенность, обыски женщин мужчинами, изъятие переписки полпредств и т. п. Протест заканчивался словами: «Советское правительство считает себя вправе требовать от Великобританского правительства ясного и недвусмысленного ответа, из которого можно было бы сделать надлежащие выводы. Оно вместе с тем оставляет за собой право предъявления требований об удовлетворении за нарушение Великобританским правительством договорных обязательств, за нанесенное оскорбление и причиненный действиями полиции материальный ущерб».

Правительство не было единым относительно необходимости ужесточения линии по отношению к Советам, но Болдуин был настроен решительно. Об утерянном и не найденном секретном документе уже никто и не вспоминал. В 1927 году слова highly likey не произносились, но обвинения, которые нет нужды доказывать, все же сыграли необходимую роль. 27 мая 1927 г. Лондон разорвал русско-британские отношения. Москва могла лишь вновь отметить безосновательность британских обвинений. 3 июня советские дипломаты покинули Великобританию.