Растущее неравенство и пропавшие классы: когда социальная наука была острой

Сергей Солнцев. Общественные классы: Важнейшие моменты в развитии проблемы классов и основные учения. М.: URSS, 2019

Сегодня социальная наука потеряла всю свою остроту. Список обсуждаемых на высочайшем уровне проблем, стоящих перед развитыми, «цивилизованными» странами, оказывается по большей части внешним или случайным.

С одной стороны, проблемой является внешний, нецивилизованный мир: террористы, фундаменталисты, тоталитаризм, мигранты. С другой же, внутренней стороны, всё сводится к недостатку просвещения, стереотипам: притеснения «меньшинств», экология и т.п. Да, мир удивляется кризисам (никогда такого не было — и вот опять!), но даже они связываются с безответственностью конкретных финансистов; в то же время другие спекулянты спокойно пишут бестселлеры о вреде излишних рисков. Классовая борьба, определявшая политику в США и Европе ещё в каких-нибудь 60−70-х годах ХХ века, теперь окончилась примирением, либо ликвидацией классов (считай — коммунизм!).

Одна проблема стоит у в остальном прогрессивного мира как кость в горле: материальное неравенство. Причём неравенство как таковое, веками освящаемое капиталистическими идеологами, не так страшно; ужасен его упорный и быстрый рост, не основанный на таком же развитии экономики в целом, грозящий обществу обострением противоречий. Даже безработица ушла на второй план, ведь социологи и экономисты (в том числе в России) открывают невиданный феномен — работающую бедность! Оказывается, зарплаты более не хватает человеку и домохозяйству для создания накоплений и продвижения по социальной иерархии!

О неравенстве почти в одних и тех же терминах говорят и МВФ со Всемирным Банком, и международные объединения профсоюзов, и правозащитники, и общественные движения в помощь бедным и в защиту рабочих прав (вроде Oxfam). Обычное социальное деление сегодня — по доходам. Возвращается идея борьбы «бедных» с «богатыми». Создаётся впечатление, правда, будто бедность и богатство — явления случайные, индивидуальные.

Но всё больше исследователей отмечают, что состояние и «социальный» статус имеет тенденцию наследоваться, заключить человека в некоем «слое». У наиболее последовательных учёных встаёт вопрос об описании и поиске закономерностей в формировании этих слоёв, разделении их на бедных и богатых. Так заново открывается теория класса: пока ещё интуитивная, вроде идеи «прекариата» или «креативного класса»…

Такие проблемы, как неравенство, как сворачивание социального государства и политических свобод — лишь отражения системного конфликта внутри капиталистического общества. Правильно выделить конфликтующие группы, классы — значит сделать большой шаг в сегодняшнем социально-политическом противостоянии, суть которого, естественно, часто пытаются скрыть или исказить.

То, как к подобному вопросу подступались мыслители вплоть до начала ХХ века, исследует в своей книге «Общественные классы» экономист и статистик Сергей Солнцев. Будучи в первую очередь учёным, профессором, автор с молодости поддерживал связь с социалистическим движением в Российской Империи: сначала участвуя в студенческих организациях, позже — работая под руководством профсоюзного организатора Владимира Святловского. Книгу «Общественные классы» Солнцев начал в 1915 году в библиотеке Британского музея в Лондоне, а закончил уже в 1917 году в России, где, в связи с революционной борьбой, ей не уделили должного внимания.

Собственно говоря, автор рассматривает самые разные подходы к выделению в обществе групп с противостоящими интересами: от психологического — до производственного.

Бросается в глаза, что классовые теории всю свою историю были крайне политизированы и носили выраженный инструментальный характер. Их авторы были скорее экономистами, политиками и идеологами, чем учёными-социологами. Мало кому удавалось составить хотя бы более-менее стройную и обоснованную теорию. Так, буржуазия, рвавшаяся к власти в ходе Французской революции, долгое время твёрдо стояла на выделении «трёх сословий» (аристократии, духовенства и буржуазии); в то же время, идея «четвёртого сословия» (пролетариата) первоначально получила своё развитие в наказах и брошюрах рабочих и у связанной с низами, зачастую остававшейся анонимной, интеллигенции.

Тот же Маркс, с именем которого сегодня связывается теория классовой борьбы (на деле — развитая до него), так и не успел написать работу, посвящённую, собственно, классовому анализу общества; взгляды коммуниста по этому поводу Солнцеву приходится извлекать из работ по другим темам, а также из комментариев Энгельса.

Интересно замечание автора, что, когда в начале ХХ века в ряде европейских стран (в том числе во Франции) крупные и весьма «официозные» социологические общества поднимали вопрос о классах, оказалось, что большинство социологов либо ничего не знает о богатейшей предшествующей им традиции, либо отсылается к ней тайно, скрыто цитируя того же Маркса. Похоже, научное сообщество вообще с большим скрипом перенимало взгляды и методы левых мыслителей. Потому вопрос о простом незнании или сознательном искажении марксизма и сопряжённых с ним теорий, всуе поднимавшийся в советское время, возможно, всегда был, действительно, актуален. А значит, в изучении «классических» левых теорий сегодня ещё можно найти многое упущенное или не получившее развития в ХХ веке.

Самыми актуальными из рассматриваемых Солнцевым теорий являются классификации на экономической основе: богатства, распределения, места в производстве. На мировом уровне сегодня явно наиболее распространены разновидности первых двух подходов: менее «радикальные» исследователи просто констатируют разницу в богатстве. Более последовательные — углубляются в механизмы распределения богатств в современном капитализме; предлагаемые ими решения (к примеру, у Энтони Аткинсона или в отчётах Oxfam) касаются этой же сферы — налоговой реформы, госрегулирования, базового дохода и т.п. Хотя Солнцев критикует распределительное направление, с некоторыми корректировками он включает его и в собственный метод классового анализа:

Пытаясь проследить логику Маркса, Солнцев выделяет в капиталистическом производстве лишь два класса: капиталиста и пролетария. В книге этот момент недостаточно проговорен, но автор исходит из того, что основой экономики является именно материальное производство (индустрия, сельское хозяйство, но также — транспорт и торговля!), лишь на определённом распределении результатов которого вырастают другие секторы, вроде искусства или науки. При этом прибавочный продукт как бы сначала распределяется между двумя классами «материального» сектора, в соответствии с их местом в производстве и ведущейся ими классовой борьбой. А лишь затем, из рук капиталиста или рабочего, часть прибавочного продукта получают иные, вторичные слои — которые потому и не являются для Солнцева собственно «классами».

Именно поэтому автор протестует против сведения их различия к формальному признаку — наличия собственности на средства производства: в этом случае к пролетарскому классу пришлось бы отнести и непроизводительные группы общества.

Солнцев выделяет 6 слоёв, живущих за счёт перераспределения прибавочной стоимости: интеллигенцию, духовенство и т.д. Не ясно, почему эти группы, одинаково не имеющие места в производстве, разделяются именно таким образом. Предполагается, что политически эти группы тяготеют к тому полюсу, от которого получают деньги и с которым чаще соприкасаются: элитный врач встаёт на позиции капитала, деревенский батюшка же проникается проблемами крестьян, а деклассированные — и вовсе «пойдут за теми, кто им больше всего даст или больше всего пообещает».

Здесь Солнцев схватывает тот феномен, что в социалистической литературе обычно называется «подкупом» некоторых групп населения. По видимости, доходы работников третичного сектора экономики формируются произвольно, в зависимости от политической конъюнктуры: врач за одну и ту же работу может получать крайне разную плату в зависимости от страны или от того, обслуживает он элиту или низшие слои. А ведь разница в доходах выражает разницу в количестве произведённых другими людьми благ, которые получает данный человек.

Однако «подкупаться» могут и отдельные слои пролетариата. С другой стороны, рамки производства постепенно размываются: разве можно исключить из него техников и инженеров? Если же нет, если их труд также требуется для получения материального продукта, как и труд рабочего за станком, — можно ли техников выделять во вторичную группу, получающую свою долю только после рабочих? Далее мы сталкиваемся с проблемой рабочей силы: объём ресурсов, требующийся для её воспроизводства, Маркс связывал с уровнем развития общества. Если в одну эпоху работник обходился шалашом и хлебом с водой, то в другую — ему требуется квартира с удобствами и полуфабрикаты из супермаркета. Следует ли включать сюда также образование, медицину? А связь? А досуг, в том числе культурный?.. Значит ли это, что с какого-то момента «вторичные» слои начинают играть роль и в материальном производстве? Разве не приходится им при этом продавать собственную рабочую силу?..

Солнцев прав, подчёркивая «абстрактный» характер двух классов. Он прав и в том, что разрешить проблему распределения прибавочного продукта между слоями невозможно, не обратившись к исследованию их положения в производстве: владелец капитала в принципе стремится забрать всё себе, он действительно обрастает не нужной для производства «прислугой», однако политические мотивы могут побудить его «подкупать» и вполне «нужные» слои. Политические мотивы, в свою очередь, выводятся из борьбы классов на предыдущем этапе.

Степень эксплуатации и «подкупа», таким образом, зависит от конкретных условий, не сводящихся к производству, но вырастающих на его почве — подобная формулировка задачи характерна для материалистической диалектики (этот метод Маркса вообще остаётся вне рассмотрения автора). Стремление, которое мы находим и у Солнцева, учесть в структуре общества момент распределения — имеет потому важное практическое значение, которое тоже не стоит абсолютизировать.

В абстракции, стратегически все конкретные «модификации» классов стремятся к одному из двух полюсов; реально, в данный момент — их интересы зависят от конъюнктуры и, возможно, от относительно постоянной специфики их работы (так ли непосредственно нужен коллективизм программисту, как фабричному рабочему?). Солнцев пытается развести эти разные моменты, но у него не очень-то получается; в результате он не может вернуть абстракцию двух классов обратно в реальный мир.

Подобно многим другим мыслителям, автор преуспевает в истории и критике устаревших концепций; однако попытка на основе этого собрать собственный метод (и, исходя из него, объяснить Маркса) у Солнцева сама нуждается в критике и доработке.