Апокалипсис уединённого: самый необычный роман 90-х

В начале 90-х наше литературное пространство взбаламутил Дмитрий Галковский. В разных изданиях появились его статьи, в которых он много чего наговорил и — главное! — много кого обругал: советских философов и юристов, перестройщиков, писателей-деревенщиков, андерграунд и т.д. Но прежде всего — тех, кого называли шестидесятниками. Это было в духе времени — кто их только тогда ни ругал! — но Галковский исполнял это с особой свирепостью. Так, в знаменитом «Письме Михаилу Шемякину» (Независимая газета. 12.11.1991) он клеймил шестидесятников как «людей с человеческим лицом… и булыжником вместо сердца», забивавших «железными копытами насмерть всех и вся…» (Позже, правда, Галковский скажет, что это была «литературная шутка, призванная подтолкнуть» Шемякина к сотрудничеству в Энциклопедии Высоцкого.) Так складывалась репутация главного enfant terrible русской литературы.

Первый значимый фрагмент его главной книги с оксюморонным названием «Бесконечный тупик» (далее — «БТ») был опубликован в только что возрожденном «Логосе» (1991, №1) — здесь Галковский, точнее, его «лирический герой» Одиноков обзывал философа Владимира Соловьева «истериком» и «гадёнышем». И, не без злого остроумия, заключал: «В целом биография Соловьёва это типичнейшая биография сына номенклатурного работника, помноженная, правда, на удивительную для отечественных условий способность к упорядоченному мышлению». Редакция представляла Галковского провокативно, как грядущего варвара: «Сей «варвар» еще ничего не умеет сам; он имеет лишь огромное ухо, чтобы слушать (или не слушать), огромное око, чтобы смотреть (или не смотреть), и некий неопределимый вкус, способный отличать предметы, достойные его интенций, от предметов недостойных. …» Но «Логос» читали не все.

Зато все читали «толстые журналы», и скандальную славу Галковского усугубил факт публикации фрагментов «БТ» в идеологически разных (чуждых?) изданиях. В этом было явное подражание его любимому В.В. Розанову, который одновременно печатался в монархистских и даже черносотенных изданиях и в либеральных и даже социал-демократических.

В «Нашем современнике» (1992,№№1, 2) появились фрагменты, которые можно было назвать имперскими и ксенофобскими. В «Новый мир» (1992,№№ 9; 11) попали самые вроде бы человечные, о детстве, об отце. (Тут требуется уточнение: «Наш современник» не был уж таким черносотенным, а «Новый мир» тогда склонялся к «просвещенному патриотизму» (чем пугал демократов-либералов). Но всё-таки это были разные стороны баррикад).

Вадим Кожинов, представлявший «БТ» в «Нашем современнике», предсказывал: «…кто-нибудь будет клеймить Дмитрия Галковского как заведомого «русофоба», а кто-то — как идеолога Памяти» (кстати, этот номер журнала открывался программным текстом «Россия наедине с собой» Игоря Шафаревича).

Безымянный автор предисловия в «Новом мире» (на самом деле Андрей Василевский) предупреждал: «Книгу надо читать целиком. Тут всё связано со всем. Любая цитата из книги заведомо недостоверна. Любая мысль, изъятая со страниц книги, становится неизвестно кому принадлежащей и неизвестно чье мнение выражающей… Любой фрагмент, любая выборка сомнительны». И в этом тоже была провокация: судить по частям о целом нельзя было, но целого никто не видел!

В переехавшем в Россию из Парижа «Континенте» (1995, № 81) был опубликован так называемый исходный текст «БТ». Автор объявлял, что это его последняя публикация в российской периодике, потому что его травят. «Чтоб ты сдох» — это общая тональность 9/10 критических оценок моего творчества». Он, конечно, утрировал, но ругательных откликов на фрагменты «БТ» действительно было много. Да и чего он, сам беспощадно обругивающий всех и вся, ждал! Вывод был совсем уж оригинальным: Галковский решил, что публикация фрагментов «БТ» «делалась советскими редакторами большей частью специально, чтобы посмеяться» («советскими» Галковский считал всех, кроме себя).

Целое же появилось только в 1997 году — автор издал «Бесконечный тупик» за свой счет, пронумеровал 500 экз. и продавал по 100$ за штуку. Но кому-то и дарил (мне, например). Это была огромная (тысяча с лишним страниц) странная книга, состоящая из примечаний, примечаний к примечаниям, примечаний к примечаниям к примечаниям, всего числом 949. Книга удивляла не только объёмом и изощрённостью композиции (напоминающей о «Бледном огне» Набокова), но и принципиальной, даже хулиганской неполиткорректностью, парадоксальностью суждений, истовостью, криком отчаяния…

В книге три части:1. «Закруглённый мир», посвященный Розанову; 2. «Бесконечный тупик» (исходный, он же основной текст), который, как уверяет автор, особой роли не играет и в первое издание не попал; речь в нём идёт снова о Розанове, о Розанове и Набокове («Набоков — это тотальная идеализация формы (литературной) Достоевского, Розанов — такая же тотальная идеализация его содержания (философского)»). А также о Чернышевском, Бердяеве и других мыслителях, не годящихся Розанову в подмётки, о русском языке, о людях с извилистой судьбой (Тихомиров, Зубатов, Азеф и др.).; 3. И, наконец, «Комментарии к «Бесконечному тупику», которые и есть главная книга. Замыкает книгу свод пародийных рецензий на «БТ» (опять же — как у Набокова, в «Даре». Набокова Галковский любит так же, как Розанова).

Это одновременно и рассуждения на разные темы, и исповедь персонажа по имени Одиноков. Персонаж этот — носитель и выразитель обыденного сознания, в лабиринтах которого можно обнаружить много чего леденящего душу. Там свои извивы, причуды, капризы. Свои вершины и бездны. И, разумеется, тупики. Обыденное сознание — всегда тупиковое, какие бы дали ему ни мерещились. Нечаянно так вышло у Галковского или задумано было, трудно сказать, но — хорошо! Он сумел описать обыденное сознание изнутри, во всей его беззащитной наготе. И описал не в обстоятельствах быта, а (по преимуществу) в более возвышенных обстоятельствах блужданий души.

Одиноков закомплексован, завистлив, зациклен на жалости к себе, на том, что «среда виновата», мнителен… Начало недоверия к миру связано у него с «выселением из собственно Москвы на рабочую окраину». Для истинного философа это был бы не более чем оттенок (к тому же «рабочая окраина» со спецшколой), но Одиноковым воспринимается как трагедия. Как и всё остальное: не додали, не хватило, не пустили, обошли. А ведь он страдал, мыслил, читал Платона… Такое сознание видит только тех, кому лучше (богаче, сытнее, легче), и никогда тех, кому хуже — ведь тогда и жалость к себе несколько скорректируется. И богоборческая пошлость от жалости к себе: «Бог обо мне не знает, а я о нём знаю».

Одиноков ругается, но при этом просит — посмотрите на меня, полюбите меня. Жалуется: «Трагическое величие моей жизни. Но как же это «доказать»?» Воспаряет над миром: «По широте ума, многоуровненности и неожиданности мышления не встречал я в жизни людей, равных себе». (Здесь он переплёвывает самого Розанова, говорившего: «Трех людей я встретил умнее, или вернее, даровитее, оригинальнее, самобытнее себя: Шперка, Рцы и Флоренского». Возможно, впрочем, Розанову повезло больше, чем Одинокову).

Самое трогательное в «БТ» — линия отца. Отец — пьющий талантливый неудачник, тяжело болевший и рано умерший. Говоря о нём, Одиноков, кажется, по-настоящему трагичен: может быть, и потому, что жалеет не только себя. Но стоит добавить и позднее заявление Галковского: «Бесконечный тупик» имеет посвящение отцу, но если разобраться, это упрямая силовая любовь умного и тонко чувствующего автора к человеку, которой этой любви абсолютно не достоин».

Притом Одиноков одарен, внимателен, культурологически чуток, живет в слове (как заметил Вадим Кожинов). Он много читал. Даже слишком много. До болезненности. До чувственного экстаза. Русская литература — его всё. Собственно, литература, воспринятая как реальная жизнь, и составляет сущность Одинокова. В ряду начитавшихся, сбрендивших на книгах персонажей (благородный, но бестолковый Дон Кихот, романтическая бедняжка Эмма Бовари, резонеры Гурнов и Рагин из «Палаты №6», честолюбивый подросток Володя Ульянов, Гумберт Гумберт наконец) Одиноков оказывается замыкающим. «Я купил «Второй короб» [В.В. Розанова] за огромную, бессмысленную сумму и прочел за две октябрьские ночи. И это было как предсмертный укус пчелы Сократа».

Он безоговорочно верит в безграничную силу слова: «а если бы Достоевского… в 1849 году расстреляли… не было бы «Бесов». Но и «бесов» тоже бы не было (и Крымскую войну, может, выиграли бы)». Да и себя воспринимает как литературного персонажа.

Вопрос о тождественности Галковского своему «лирическому герою» Одинокову решается просто: достаточно вспомнить историю с присуждением ему в 1998 году премии «Антибукер», учреждённой «Независимой газетой». От премии он гордо отказался, объяснив присуждение заговором «советской интеллигенции» против него: «План был по-советски прост: заткнуть рот денежной подачкой и тем самым, с одной стороны, дискредитировать автора в глазах его читателей, представить обычным членом сообщества советских пропагандистов, а с другой стороны — избавиться от несмываемого позора девятилетней травли беззащитного человека».

Это было, конечно, больной фантазией, никаких внелитературных целей «Антибукер» не имел, премировали то, что членам жюри по прозе «Братья Карамазовы» понравилось. (Мне, правда, кажется, что роковую роль здесь сыграло вот что: один из членов жюри предложил сделать символом премии фигурную композицию в виде трех братьев Карамазовых, а для Галковского прикрутить Смердякова… Он услышал и обиделся.) Так или иначе, но реальные деньги ($12 501) он не взял.

Можно также напомнить о том, какой он видит справку о себе в энциклопедиях: «Дмитрий Евгеньевич Галковский, русский писатель. Из-за своего социального и этнического происхождения всю жизнь бойкотировался властями СССР, и затем РФ…» — и воскликнуть: «Да, Одиноков, натуральный Одиноков!». Но это не так уж и важно.

Сейчас Галковский более известен как блогер, организатор мультиигрового Утиного Движения, сторонник альтернативной — в духе Фоменко — истории. О «Бесконечном тупике» вспоминают редко, вскользь.

Между тем книга-то интереснейшая. Начинаешь читать, и нельзя оторваться. Хочется порой возмущаться, спорить, опровергать, уточнять, но — читать! Более того, по произведениям других авторов видно, что они внимательно читали эту книгу. И, пожалуй, на вопрос Одинокова: «В чем моя гениальность?» — теперь ответить легко. В том, что написан «Бесконечный тупик»!

Об авторе книги.

Дмитрий Евгеньевич Галковский (р. 1960) — писатель, философ, блогер. Работал на Заводе им. Лихачева наладчиком пылеулавливающего оборудования. Окончил философский факультет МГУ им. М.В. Ломоносова (1986). Роман «Бесконечный тупик», написанный в 1987 г., распространялся в самиздате. Первое издание появилось в1997 г., третье официальное — в 2007-м.

Издавал журнал «Разбитый компас» (1996−1997). Автор «Святочных рассказов» (2001—2003), сценария «Друг Утят» (2002), сборников публицистики «Пропаганда» (2003) и «Магнит» (2004), книги «Николай Ленин. Сто лет после революции» (2017). Составитель антологии советской поэзии «Уткоречь» (2002).