Скандальный суд над завучем в Краснокамске. Детали и мнение

Второе заседание по громкому делу завуча школы №3 Елены Погоржальской прошло 30 августа в Краснокамском городском суде (Пермский край). Сотрудника образовательного учреждения обвиняют в халатности (ст. 293 УК РФ). Я посетил это заседание, поскольку хотел получить ответы на мучившие меня вопросы.

Случай крайне резонансный, о нем писали многие СМИ. 16 июля 2018 года прибывшие по вызову в одну из квартир Краснокамска медики зафиксировали смерть 14-летней девочки. По имеющейся информации, они пришли к выводу, что ребенок умер от истощения. Результаты экспертизы уже есть, но их ещё никто не видел, равно как и самой экспертизы. Высказываются разные версии произошедшего.

Мать девочки изначально утверждала, что её дочь решила голодать из-за проблемы лишнего веса. Впоследствии женщину, которая странно себя вела, отправили на обследование. Информация о том, где она находится, сейчас разнится. СМИ сообщали, что она находится в СИЗО, а от жителей Краснокамска я слышал, что мать и сейчас находится в психиатрической клинике. Ранее в отношении матери было возбуждено дело по ст. 109 УК РФ («Причинение смерти по неосторожности»), впоследствии оно было переквалифицировано на ч. 2 ст. 105 УК РФ («Убийство малолетнего лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии, с особой жестокостью»). Решение по делу матери до сих пор не вынесено, ведется следствие.

Позже выяснилось, что семья испытывала серьезные материальные трудности, например, у родителей были долги по оплате жилищно-коммунальных услуг, однажды в квартире отключили свет за неуплату. Впоследствии также стало известно, что отец девочки в этот критический период находился в местах лишения свободы. Когда сотрудники правоохранительных органов и свидетели попали в квартиру семьи уже после смерти ребенка, они обнаружили там беспорядок и «антисанитарию».

При этом многие свидетели, в том числе во время судебных заседаний, утверждают, что в целом семья совершенно не вызывала каких-либо подозрений. По внешним признакам трудно было установить, что положение ребёнка было близко к критическому.

Даже из этого небольшого описания ясно, что случай, что называется, из ряда вон. Дикий, странный, нестандартный, вызывающий много вопросов.

По версии стороны обвинения, Елена Погоржальская виновата в том, что она вовремя не довела информацию о критической ситуации в семье до соцслужб. Проще говоря, не сработала должным образом в абсолютно ювенальной системе так называемого «раннего выявления», которую уже много лет выстраивают власти Пермского края.

Читайте также: Тоталитаризм и доносы. Как пермская ювенальная система ударила по активисту

Ключевой вопрос заключается в том, о чём именно говорит сторона обвинения и как именно она это делает. Именно по этой причине нас, Родительское Всероссийское Сопротивление (РВС), так взволновало это дело.

Пусть суд идет своим чередом, а я выскажу своё мнение на основе той информации, что мне удалось получить, и озвучу свои предположения. Предлагаю сначала рассмотреть фон, на котором этот суд проходит, а затем внимательно рассмотреть детали этого странного случая.

Кому-то, возможно, поначалу покажется странным мое утверждение, но это дело в каком-то смысле политическое, и оно имеет вовсе не региональное, а федеральное значение. Политическое оно в том смысле, что речь идет о семейной политике России и той ожесточенной борьбе, которая сегодня развернулась на этом поле.

Пермский край — территория, на которой реализуется антинародный пилотный проект по внедрению ювенальных технологий в работу соцслужб, аналогичных тем, что используются на Западе: в Финляндии, Норвегии, Германии и т.д. Пермские власти могут говорить что угодно, но к 2019 году это уже было «десять раз» доказано. Как говорится, если нечто плавает как утка, крякает как утка и летает как утка, то очевидно, что это утка.

Проект этот реализуется уже на протяжении более чем десяти лет. Условно годом его старта можно посчитать 2008 год, когда скандальный Павел Миков заступил на должность уполномоченного по правам ребенка и стал выступать промоутером этого проекта. Через десять лет уже можно оценить результаты подобной семейной политики. В действительности они ужасны. Например, показатели детской преступности в крае стабильно высокие, а показатели рождаемости падают. Всё это происходит на фоне продолжающейся ликвидации инфраструктуры детства, различных «оптимизаций» учреждений социальной сферы, дальнейшего ухода государства из этой сферы, отказа от действенной социальной поддержки населения вообще.

Я лично оцениваю ситуацию как ужасную и близкую к критической. Пермские власти в то же время не устают заявлять о крае как о передовом в области социальных технологий, оправдывая свои действия заботой о «правах детей» (но как показывает моя многолетняя практика, ни сами дети, ни их семьи при этом в действительности властям не интересны).

Признавать факт провала проекта они не хотят и используют различные нестандартные трагические случаи для оправдания необходимости его дальнейшей реализации. Причем даже такие, которые фактически говорят об этом самом провале.

Именно таким стал случай поножовщины в пермской школе №127 (ранее я опубликовал по этому поводу статью), ровно таким же — обсуждаемый в этой статье случай смерти от истощения девочки в Краснокамске.

Как я уже неоднократно говорил ранее, выстраивать работу системы, которая серьезнейшим образом скажется на жизни всех без исключения граждан, на основе единичных патологических, странных и крайне нетипичных случаев — это мышление уровня психиатрической клиники. Почему? Да потому что только совершенно неадекватный человек во власти заявит сегодня, например, о том, что его главной задачей является тотальное искоренение преступности как явления.

Всем очевидно, что это нереализуемо. Всем очевидно, что если начать что-то такое делать, то издержки будут так велики (это фактически означает реализацию на практике абсолютно тоталитарной системы), что общество взорвется. Все понимают, что именно поэтому законы предусматривают ответственность за совершение определенных поступков, а не за то, что гражданин может их совершить. Все также понимают, что именно по этой причине так важна презумпция невиновности. Вроде бы все понимают и принимают существующую логику.

Но она исчезает, когда речь заходит о семейной политике. На смену логике приходит форменный психоз. Начинается он с диких случаев с детьми, резко выделяющихся на общем фоне. СМИ поднимают волну истерии, после чего этот психоз перекидывается на власть. Буквально из каждого «утюга» начинают звучать возгласы: «Не выявили!», «Не доложили!», «Не донесли!». Из раза в раз начинаются разговоры о необходимости ещё большего «совершенствования» системы «раннего выявления» детского и семейного неблагополучия, противоречащей как Конституции РФ, так и здравому смыслу.

Читайте также: Новая «ювенальщина» в Пермском крае: над семьёй издеваются около полугода

Например, какой может быть здравый смысл в том, что в случае, если некий гражданин, проживающий в 100-квартирном доме, совершает дикое преступление, то на контроль ставятся все семьи в этом доме? Вроде каждый нормальный человек скажет, что никакого здравого смысла в этом нет. Но ведь случай в Краснокамске — это дикий случай даже не для 100-квартирного дома, а для всего Пермского края. Но это не останавливает власти в желании создавать систему тотального контроля за семьями.

Или какой может быть здравый смысл в том, что в России, имеющей свои действующие законы, учреждения социальной сферы вдруг начинают выполнять функции надзорных и правоохранительных органов в рамках реализации неосуществимого проекта по тотальному искоренению преступности в определенной сфере общественной жизни?

Никакого здравого смысла в этих действиях нет и быть не может. Но сами действия есть.

А тут стоит вспомнить, что в нашей сегодняшней реальности подобная «клиника» наступает порой не только в случае, когда определенные властные субъекты по причине своей неадекватности хотят реализовать какую-то нелепую и неосуществимую затею, но и в случае, когда это кому-то выгодно.

Дело в том, что идея «раннего выявления» — это очень удобный инструмент, благодаря которому лобби так называемых «сопроводителей» может добиваться своих меркантильных целей. Дело в том, что чем больше семей в различных «группах риска» и т.п. будет выявлено, тем больше можно будет оказать «услуг» по их так называемому «сопровождению». Хотя в действительности всем специалистам ясно: неблагополучные семьи «ранне выявлять» не надо, их и так все знают. Им бы лучше помочь развитием социальной инфраструктуры и поддержкой, но наши власти очень боятся «иждивенчества». И тут я должен сказать, что за вот уже почти семь лет своей практики я ни разу не видел, чтобы подобное «сопровождение» реально помогло какой-то семье. На мой взгляд, происходит банальное растаскивание бюджета. Может быть, есть и обратные случаи, но, видимо, они крайне редки и результаты этой деятельности зависят от конкретных исполнителей. И вот это иждивенчество «присосавшихся» к теме сопровождения семей почему-то никого не волнует.

Всё то, что я описал выше, приводит к тому, что Пермская краевая комиссия по делам несовершеннолетних и защите их прав (орган исполнительной власти, между прочим, а не законодательной) принимает некие постановления, заставляющие сотрудников учреждений системы профилактики (в том числе тех же сотрудников школ) нарушать права граждан. Люди протестуют, сотрудники организаций социальной сферы тоже. Многие из них отказываются выполнять незаконные требования и собирать информацию о частной жизни граждан (например, не желая нарушать ту же ст. 137 УК РФ). Власти в ответ начинают пугать их ответственностью. Прокуратура при этом становится на сторону власти, а не на сторону граждан.

Если обобщить всё вышесказанное, то становится понятно, что министерству социального развития Пермского края в частности и краевым властям в общем очень удобно выставить виноватой в произошедшей трагедии завуча школы. Систему-то дальше выстраивать надо, запугать исполнителей тоже.

Понятно, что в этом случае велик риск того, что ради достижения целей определенных политических субъектов может пострадать невиновный человек.

Продолжение следует.