Пинега: таинственный лес Александра Грина

Путешествуя из Архангельска через село Пинега, в дальнем его конце попадаешь в незаурядное место — овраг, с фигурным куском серпантина дороги. На вершине здесь растут уже лет 200 чуть отличные от пинежских деревья, стоят непохожие на местные дома, и называется место по особенному — Великий двор. Откуда-то из глубины веков, со времен Пинежского волока, когда за эти места боролась Москва с Новгородом, это название. Здесь, вероятно, стояло княжеское или наместничье укрепление, собиравшее дань с плывущих Пинегой — Кулоем промышленников, служившее одновременно гостиным двором для купцов. Великий двор был велик не только размерами, но властью и задачами. Путь по Пинеге — Кулою — Мезени — Пезе вел на Северный Урал, в пушные края, а шкурки соболя, белки, песца заменяли на Руси драгоценные металлы. Мягкое золото следует охранять, а его добытчикам давать безопасность, ночлег, пищу и развлечения. Это предположения о прошлом Великого двора, а вот что точно известно — здесь жил в ссылке в 1910—1911 годах писатель Александр Грин.

Алексей Варламов, исследователь творчества Александра Грина: «Судьба Александра Степановича Гриневского (Грин — это его псевдоним, которым мальчика наградили еще в школе) сложилась таким образом, что в 1902 году во время службы в армии он познакомился с эсером А. И. Студенцовым и с его помощью дезертировал из Оровайского резервного батальона… Эсеры принялись готовить беглеца к совершению теракта. Однако, когда дело приблизилось к развязке, в молодом человеке заговорил инстинкт жизни, и он отказался от акта. Настаивать партийцы не стали… Эсеры подарили Грину биографию, подведя беглого солдата к границе жизни и смерти, а значит, к литературе.

…Сильнее всего удерживала его среди социалистов-революционеров женщина. Грин до беспамятства был влюблен в молодую потомственную революционерку — Екатерину Александровну Бибергаль, и чтобы не быть в ее глазах трусом, ходил на самые опасные задания. Одно из них закончилось провалом… В ноябре 1903 года за агитацию среди моряков Черноморского флота вятский дезертир был арестован и заключен в тюрьму, из которой дважды неудачно пытался бежать… В 1905 году Александра Степановича освободила первая русская революция, и вместо полагавшихся ему по приговору 10 лет ссылки в Сибирь будущий писатель обрел свободу.

В самом конце 1905 года в Петербурге между Грином и Бибергаль состоялось решающее объяснение, которое привело к тому, что взбешенный, разъяренный отказом мужчина — а в такие минуты Грин был неукротим — выстрелил в свою несостоявшуюся любовь. Пуля застряла у молодой женщины в левом боку. …В январе 1906 года Грин был снова арестован и помещен в «Кресты». На свидание к нему партия послала тюремную невесту — были такие идеалистически настроенные дворянские девушки, соглашавшиеся назвать себя невестами ни разу не виденных ими молодых политзаключенных… и носить им передачи. Так состоялось знакомство Александра Степановича с дочерью видного петербургского чиновника Верой Павловной Абросимовой…(по другой версии, Абрамовой — прим. автора). Вскоре Грина отправили в ссылку в Сибирь, откуда полгода спустя после ареста он совершил побег, на сей раз удачный, и явился в Санкт-Петербург к Вере Павловне со словами, что сбежал ради любви к ней.

Замечательная литературная жизнь продолжалась с 1906 по 1910 год, за это время Александр Степанович издал две книги прозы, несколько раз опубликовался в серьезных толстых журналах, завел литературные знакомства, в том числе с Куприным и Леонидом Андреевым… 27 июля 1910 года Александра Степановича Гриневского арестовали, и это был уже третий в его жизни арест… Писатель в отчаянии сочинял письма Его превосходительству господину министру внутренних дел, а потом и самому Государю… Правительство пошло писателю навстречу. Вместо четырех лет в Сибири ему присудили два года ссылки в Архангельской губернии… Вера Павловна поехала с ним» (1).

Вера Абрамова (Гриневская), первая жена Александра Грина: «Я остановилась в номерах, переночевала и на другое утро пошла на прием к вице-губернатору А. Г. Шидловскому. …вице-губернатор сказал, что выпустит на днях Грина из тюрьмы и отдаст мне на поруки. «Вы за него отвечаете, смотрите, чтобы не убежал», — пошутил он.

Дня через два выпустили из тюрьмы Александра Степановича. Он пришел в возбужденном, суетливом состоянии. Кинулись покупать недостающие вещи: валенки, башлыки и кое-что для хозяйства. А через день выехали из Архангельска на паре низкорослых почтовых лошадей. На дно возка уложили чемоданы, корзины, портпледы, поверх них настлали слой сена, а на сено положили тонкое одеяло (вместо простыни) и подушки. Мы легли, а ямщик накрыл нас начала одеялами, а потом меховой полостью…

Большая дорога из Архангельска в Пинегу зимой так узка, что разъехаться на ней двум саням невозможно. Поэтому легковой извозчик был обязан поворачивать в снег, уступая дорогу тяжело груженому возу… снега так глубоки, что если бы лошадь провалилась даже в двух-трех шагах от дороги, то ее уже трудно вытащить… увязала все глубже, начинала биться, тратила силы в бесплотных усилиях… и гибла от изнурения.

В 1910 году Пинега хоть и называлась уездным городом, однако больше походила на село. Главная улица, растянувшаяся километра на два вдоль большой дороги, вторая, более короткая, параллельная первой, и несколько широких переулков, соединяющих первую улицу со второй и с берегом реки, где тоже лепятся домики, — вот и весь город…

На другое утро мы пошли на Великий двор… Прошли город до конца и свернули вправо, в овраг… Прошли по дну оврага и, выбравшись на противоположную его сторону, оказались на высоком берегу реки Пинеги. Тут высилось несколько больших двухэтажных бревенчатых домов обычной северной постройки. Каждый из этих домов состоял из четырех хозяйств: две избы и два больших крытых двора внизу и две избы и два двора наверху» (2).

Алексей Варламов: «Гриневские (предварительно обвенчавшись…) прибыли в Пинегу в ноябре 1910 года.

В Пинеге Грин ужасно тосковал. Он составлял одно за другим прошения о смягчении своей участи и переводе в Архангельск по состоянию здоровья, но ему не спешили ответить… Иногда Грин не выдерживал, срывался и запивал…» (3).

Вера Абрамова (Гриневская): «В Пинеге произошла наша первая ссора с Александром Степановичем… Его затащила к себе компания ссыльных, пользовавшихся репутацией пьяниц и драчунов. Напоили. …Перспектива жить в деревне с пьянствующим Грином показалась мне нестерпимой. Я знала, что во хмелю он зол и перессорится со всеми… Утром я твердо сказала Александру Степановичу, что если это еще раз повторится, я тотчас уеду к отцу и не вернусь. …И Грин больше в Пинеге не пил… Денег отец высылал достаточно. Поэтому Грин мог писать только тогда, когда хотелось, и что хотелось. В Пинеге он написал «Позорный столб»…» (4).

Алексей Варламов: «…Больше прав на «автобиографию» Грина имеет… повесть «Таинственный лес» с ее главным героем — влюбленным охотником, одно из самых редких произведений писателя, редких в том смысле, что оно практически не переиздавалось в советское время… Повесть и в самом деле странная, загадочная, как и ее название, повесть — не итог, не результат поисков, а сам поиск… В «Таинственном лесу» на всем лежит неясная тень, смутный отпечаток Севера, красоты его озер, лесов, дорог… И здесь же возникают любопытные переклички с Пришвиным…» (5).

«Таинственный лес» — повесть о любви, о классическом любовном треугольнике. Девушка Лиза по причинам, вынесенным за пределы писательского вымысла, бежит от любящего ее Рылеева в глухие северные места, почти Пинегу, и влюбляется в Тушина, городского жителя, поселившегося здесь и «открывшего» природу. Лиза выбирает между Тушиным и Рылеевым, собираясь вернуться в «умную и красивую городскую жизнь», и этот выбор делает не она, а Тушин, не найдя сил расстаться с лесом, озерами, охотой, которые, проникая в человека, становятся его мыслью, его интересами, тем, без чего он жить не может. Любовь к месту одолела у Тушина любовь к девушке.

У Грина, очевидно, сталкиваются эхо его любви к Бибергаль, с любовью к нему Веры Абрамовой, скорее им не любимой (после ссылки они расстались по инициативе Грина). Вера ездит в Петербург к отцу, и тяга к городской жизни у Лизы в «Таинственном лесу» скорее от нее. А Рылеев и Тушин — это сам Грин, с разрывом желаний быть свободным в пинежских лесах или связанным тысячами нитей с литературными и романтическими интересами в городе. Выбравший город.

Александр Грин, автор «Таинственного леса». Рылеев находит бежавшую от него Лизу в далекой северной деревушке:

«Лиза, я плохо сознаю сейчас, как я, где я. Я счастлив тем, что вижу вас. Но мне тяжко, что после десяти месяцев я не смею просто подойти к вам и радоваться…

Он встал, подошел к Лизе и хотел, как прежде, обнять: но девушка не шевельнулась, и руки его сами собой в замешательстве опустились.

— Вы любите другого, Лиза? — сказал Рылеев.

— Да, — виновато, по-детски сказала девушка.

Глаза ее вопросительно поднялись к Рылееву, но остались чужими. Жалость и гнев овладели им, в «да» этом он был уверен, но теперь действительность посмотрела ему в лицо своими ужасными, немигающими глазами (6).

Лиза, не отказав Рылееву в еще одной встрече, предлагает Тушину ехать с ней в город.

Тушин, затосковав, освободился и встал. Лиза тоже.

— Чего ты хочешь? — грустно спросил Тушин — Кого любишь? Меня?..

— Я устала, резко сказала девушка… Мне, дорогой, не хочется прожить здесь всю жизнь. Я тебя горячо, упрямо люблю. Но вот он (Рылеев — прим. автора статьи) вчера был у меня, я на него смотрела, вспоминала — и вдруг потянуло меня в далекие города. Там богато, шумно, изящно и умно течет жизнь. Я молода, красива, я — женщина. Меня окружают грязные бабы и пьяные мужики, мои книги засижены мухами, меня тошнит от тараканов в молоке!..

— Ты что же… Так вот с чем пришла сегодня? Нет, этого я не сделаю…

— Тогда я уеду, — тихо и уныло, подымая заблестевшие печалью глаза, сказала она. — Если б ты любил меня так, как он…

— Еду! — быстро сказал Тушин. — Когда?

— Сегодня, — сияя, сказала Лиза…» (7).

Вера Абрамова (Гриневская): «Через месяц после приезда нашего в Пинегу нам предложили переехать в дом священника. Дом стоял на высоком берегу реки, которая в этом месте делала излучину, так что дом находился на мысу…

В феврале стояли сильные морозы. В одну из таких ночей, когда бревна дома трескались со стуком ружейного выстрела, я проснулась оттого, что в комнате стало чересчур светло. Пламя било в стекла окон. Пожар! Я пошла в соседнюю комнату и осторожно разбудила Александра Степановича… раздался такой страшный крики попадьи, что я сразу потеряла душевное равновесие: не огонь, бивший в окна, а истерический женский крик потряс меня. Александр Степанович грохнул оземь всю груду посуды, которую держал, и крикнул: «Пропадай все!» Об этом долго вспоминали пинежане… Дом сгорел до основания поразительно быстро.

Весна развеселила Грина. Когда просохло, он начал охотиться… Уходил с раннего утра и возвращался к вечеру, увешенный битой птицей. Поели мы самой разнообразной дичи: и болотных куликов, и бекасов, и куропаток, и уток всевозможных разновидностей…» (8).

Александр Грин, «Таинственный лес»: «Тушин шел к озеру… Отсюда начинались озера, площадью равные четырем Петербургам, гигантское скопище воды, полной рыбы и птицы.

— Прощай лес… Прощай озеро! — крикнул Тушин, — прощайте все!

Он подошел к осмоленной снаружи и изнутри лодке, столкнул ее на воду, вскочил сам и начал, стоя на корме, грести рулевым веслом… Вода, прозрачная и на четырехсаженной глубине, казалась зеленоватым продолжением воздуха… На серых и лиловых песчаных отмелях бродили болотные петушки ростом с цыпленка… Болотный петушок, выше и крупнее других, поразительно чистого золотого оттенка, пламенно и нежно блестя, вился перед человеком, тревожно бегая по песку… Тушин, с пересохшим от волнения горлом, забыв все на свете, кроме огненного живого пятна, прицелился и выстрелил. Петушки, стремительно и молчаливо взлетев, исчезли, а золотой, поднявшись на воздух, блеснул трепетным солнцем и сел неподалеку в кусты. «Промах», — засовывая дрожавшими пальцами свежий патрон, подумал Тушин… Дробь хлопнула по песку, срезав прутья, второй выстрел, посланный в направлении полета, покрыл мгновенными пузырьками воду… жгучая досада разочарования покрыла его лицо потом и бледностью.

Птица словно ждала его. Еще раз увидел он ее перед собою на мокром песке и, с туманом на глазах, выстрелил. Петушок спокойно, как бы издеваясь над Тушиным, поднялся и уселся невдалеке… С сильно бьющимся сердцем Тушин, стукнув прикладом о дно лодки, смотрел вслед петушку. Он взлетел над вечерней, усеянной кувшинками, красной водой болот, ослепительно развернул крылья и, быстро уменьшаясь… исчез светлой точкой…» (9)

Вера Абрамова (Гриневская): «Как-то отправились мы с Грином далеко в лес … Долго бродили… и пошли искать приятное для привала место. Дошли до высокого, сухого бора: огромные сосны, ягель, устилающий почву, мелкие мурги. …воронки — мурга. …от небольших — в метр диаметром, до огромных, с целым куском опустившегося леса… Мы набрали валежник, сложили его на дне небольшой мурги… Грин поджег хворост. Мы совершенно не подумали о том, что лето стоит сухое и жаркое и что все вокруг: ягель и сама почва насквозь просушены. Огонь из-под хвороста взвился с такой яростью, что мы сразу поняли, что нам грозит… Мы успели собрать моховой покров вокруг всей мурги в то момент, когда языки пламени уже подходили к самому верху… Шли домой и обсуждали: удалось ли нам спастись, если бы лес запылал, и смог бы каждый из нас в отдельности остановить возникающий пожар… Нет, не успел бы… На другой день Грин никуда не ходил, а потом стал охотиться на реке» (10).

Александр Грин, «Таинственный лес»: «Тушин вошел в сени, быстро отворил дверь…

— Который час, Миша? — спросила девушка.

— Десять, — казал Тушин. — Я опоздал на сутки…

Лиз нагнулась и поцеловала его в голову.

— Ах, Лиза, — нетерпеливо сказал Тушин, — зачем спрашивать? Соврать недолго: «Заблудился» — и делу конец. Я был сам собою последний раз в этих местах, делал то, что делал всегда…

— Я не упрекаю, — слегка побледнев, возразила Лиза. Некоторое время она молча смотрела на него, тихонько жмурясь, — Миша, дорогой мой, мы сегодня видимся последний раз. Мы расстанемся… Я люблю тебя, но мы разойдемся. … я ценю и благодарю тебя, но более же ты не дашь мне ничего. Моим прошлым с тобою я проживу всю жизнь, а то, что останется у меня еще от способности любить и ценить чужую любовь, я отдам ему…» (11).

Вера Абрамова (Гриневская): «Дней через пять-шесть после случая в лесу… Я вышла из дому… Горел лес… Пожар начался километрах в двух… Через несколько дней после пожара… пинежанка… остановила меня на улице и презрительно сказала: «Ваш муж говорит, что это он поджег лес. Нашел чем хвастаться!»… Когда же я спросила Александра Степановича, зачем он возводит на себя такие ложные и вредные обвинения, он ничего не мог ответить. Это было очередное «гасконство».

В августе я вторично поехала к отцу. Уже в Петербурге я получила от Грина письмо, в котором он извещал меня, что его переводят на Кегостров, в село того же названия…» (12).

Александр Грин, «Таинственный лес»: «Рылеев… позвонил. Коридорный… стал на пороге…

— Самовар дайте, булку — сказал Рылеев

…из-за спины полового, мелькнув в полутьме коридора светлым платьем, вошла, взволнованно улыбаясь, Лиза.

— Я вернулась, — сказала Лиза — успокойтесь.

Взгляды их, полные тяжелых воспоминаний, светились улыбкой сквозь слезы.

— Лизочка, — сказал Рылеев, — что вы со мною делаете…

— Милый, — сказала, волнуясь и подходя к Рылееву, Лиза. — Я знаю, как ты будешь меня любить, ты — гадкий, но очень хороший, мой любимый, не мучь себя больше — сны кончились…» (13).

Алексей Варламов: «В мае 1912 года, на законных основаниях и под своим именем вернувшись в Петербург, окончательно расквитавшись с грезами революционной молодости… Грин сразу принялся восстанавливать свои литературные связи» (14).

Примечания: